Бетонщицы опять дружно засмеялись. Пушин тоже не сдержался. Альбина бросила на инструктора мимолетный осуждающий взгляд, но тотчас же подладилась под общий тон:

— Тогда — выведем на чистый спирт.

Получилось не смешно, и хохот сразу увял.

— Как вас зовут? — спросил у разговорчивой девушки Пушин. — Фамилия, то есть, меня интересует.

— Зачем она вам? Если для проработки — не скажу. А так — пожалуйста.

— Ну конечно — так. Если не секрет, разрешите узнать.

И она назвала себя: Клара Денисова. Пушин запомнил, решив еще раз поговорить с ней — девушка понравилась ему.

— В общежитии живете? — спросил он у Клары.

— Там, где же больше.

— Спасибо, — ни к селу ни к городу сказал Пушин и направился к месту, где укрылись плотники.

— На здоровье, — бросила ему вслед Денисова.

Альбина опередила Пушина и застучала каблуками резиновых сапожек по гулким доскам, выстланным на бетонных чушках.

Вскоре послышались возгласы:

— Вася, семерка бубей.

— Валет!

— Амба, вали на кон.

Альбина подбежала к картежникам и накинулась на них:

— Как вам не стыдно, ребята! Работа стоит, бетонщицы ждут вас, а вы в карты играете. Да что же это такое! Разве так можно! Где ваша совесть? Где честь рабочего?

Плотники — все молодые парни — дружно поднялись, построились в шеренгу, поклонились в пояс и вдруг загорланили:

Разевая рты, словно птенцы, парни орали что есть мочи. Альбина растерялась, оглянулась на Пушина, но тот намеренно задержался за штабелем досок, внимательно разглядывая оттуда парней.

Плотники кончили петь и снова поклонились.

— Репертуар не ахти какой, — насмешливо проговорила Альбина. — Поете, что вас семеро, а я вижу только четверых. Где же остальные?

Парень в синей рубашке, тасуя карты, скороговоркой ответил:

— Одному жена поясницу перебила, у другого прыщ на носу вскочил, а третий в правительственной командировке, — и показал бубнового короля.

— А где бригадир? — спросила Альбина.

— О бубновом короле и речь: в правительственной командировке. Секретарь комсомола должен знать и уважать начальство.

Пушин заметил невдалеке своего помощника, Ложкина, тоже наблюдавшего за парнями, крикнул:

— Эй, друг, не найдется ли папироски?

— Есть. Топай сюда, — грубовато ответил Ложкин.

«Молодец! — подумал Пушин. — Будто и не знает. Надо привлечь его на работу в милицию — у парня обнаруживается талант». Лейтенант пробрался к Ложкину, прикуривая, спросил тихо:

— Узнал?

— Думаю, тот, что в синей рубахе, и есть всему голова. Долговязый же, кажется, не очухался еще от моего удара, не вышел на работу.

— Ясно. По манерам похоже: и кондуктор о нем говорила, — также вполголоса ответил Пушин и добавил громко: — Спасибо, друг.

Лейтенант вернулся к Альбине, встал рядом с ней, бросил папироску и сказал сурово, не сводя взгляда с парня в синей рубашке:

— Довольно паясничать, ребята. Ломаетесь, как шуты гороховые. Тебя как зовут?

Парень в синей рубашке отступил, словно почувствовав опасность, загородился товарищами. «О, да он пакостливый трус», — подумал Пушин.

— Зовут как, спрашиваю? Не прячься за ребят, драться не собираюсь.

— Я не прячусь, чего взъелся. Хочешь схлопотать? — парень выдвинулся вперед, сунув карты в карман. — Ну, чего тебе? Кто такой? Откеля Емеля?

Товарищи не засмеялись, и парень ссутулился, помрачнел. «На воре шапка горит, — подумал Пушин. — Тут незачем играть в прятки». Лейтенант достал из кармана красную книжечку, показал сначала Альбине, затем ребятам.

— Я из милиции, товарищи.

Ребята насторожились. Альбина мгновение смотрела на Пушина с недоумением, опомнившись, оскорбленно передернула плечами и заявила:

— Милицейские заботы меня не касаются, надеюсь. У меня свои дела, ком-со-моль-ские! — и, крутнувшись, побежала прочь.

Лейтенант посмотрел вслед убегающей девушке, нахмурился и резко спросил у парня в синей рубахе:

— Прыщ на носу у Казакова?

— Имелся в виду он.

— В вытрезвителе Олег, напился, как свинья. Желаете с ним повидаться?

Парни замялись, глядя себе под ноги, молчали.

— Значит, нет желающих свидеться с товарищем. Ну что же, — и снова спросил у парня в синей рубашке: — Так как тебя зовут?

Скорее машинально, чем с умыслом, тот ответил без вызова:

— Зовут зовинкой, ноги былинкой... Зови Матюш.

— Значит, Матвей. Фамилия?

— Ну, Гурьянов.

— Комсомолец?

— Не принимают, поскольку временщик.

— Ну, так вот, Гурьянов, приглашаю тебя в милицию на свидание с Олегом.

— А я не хочу.

— Я тебя не спрашиваю, хочешь ли. Просто приглашаю. Прошу следовать за мной. Ясно?

— Теперь ясно. Значит, Олегу мягко постелили?

— Там увидишь. Пошли. А вы, ребята, кончайте лодырничать. Принимайтесь за дело. До свидания.

Козлов сидел перед Беловым и Морозовым и тоскливо повторял одно и то же:

— Все начистоту рассказал, без утайки, поверьте мне, гражданин начальник, ничего не скрыл.

Белов с хрустом вывернул сцепленные пальцы.

— Поздно спохватился. Почему сразу не отвечал на вопросы ясно и вразумительно?

— Струсил я, гражданин начальник. Девушка-то убитой оказалась, а я тут ни при чем — просто пьяный уснул там, сквозь сон и слышал крики. Потом очухался, чиркнул спичкой, а она, бедненькая, и не дышит. Испугался и убежал. Даже берет забыл. Вы его и подобрали.

— Почему сразу не заявил в милицию о том, что увидел? Убил девушку и скрылся. А теперь вот, припертый, начинаешь юлить, выкручиваться. Не выйдет! Сознавайся, облегчишь свою участь. А иначе... Факты против тебя, не отвертишься.

— Поверьте мне, гражданин начальник. Честное слово, я не убивал.

Белов злорадно хохотнул:

— Так вот возьмем и поверим, — и, обратясь к Морозову, спросил ехидно: — Может, поверим и отпустим с богом, а?

— Товарищ капитан... — начал опять Козлов.

— Молчать! Не товарищ я тебе, понятно? Отвечай на вопросы — и только. Где ты встретил Зою Ермакову?

— Не встречал я ее нигде, истинную правду говорю. Пьяный был, ну и завалился.

— Опять ты за то же! — стукнул кулаком по столу Белов и поднялся. — Довольно, надоело. Будешь говорить правду или нет?

Белов уставился на Козлова, кажется, готов был просверлить его взглядом. Морозов сидел за столом, молчал, делая вид, будто что-то пишет. Допрос с пристрастием ему не нравился. Все эти артистические приемы капитана ничего не стоят, их к делу не подошьешь, преступления не раскроешь. Белов гнет свое вопреки очевидности и фактам: ему хочется заставить Козлова признать себя виновным и на этом поставить точку. А объективные данные для него не имеют значения. Неужели капитан не знает, что одного признания подозреваемого совершенно недостаточно для привлечения его к судебной ответственности! Козлов сбит с толку, не знает, что и отвечать, боится наговорить на себя, поэтому твердит: не виноват, не убивал, не видел, как убивали, спал пьяный.

Белов повернулся к Морозову, посмотрел на него с упреком: не умеешь, мол, тянуть человека за собой, заставить следовать в фарватере своей версии.

Морозов почти уверен, что Козлов, действительно, не убивал. Следователь уже добился было от Козлова полного признания во всем, что ему известно, но Белов своим приходом и намеками перепугал завхоза насмерть, заставил замолчать. Капитан каждым своим вопросом как бы подталкивал Козлова к пропасти — прыгай, прыгай. А Козлов, понятно, не хочет прыгать, мечется, несет несусветное.