– Скоро начало? – поинтересовался Петренко, придерживая рог.
– После финального прогона, – махнул в сторону зала парень. – Остался один танец.
Движение людей по холлу возросло. Сделав десять шагов к дверям в коридор, Свят сдвинул брови и остановился: мимо валили эльфы и рыцари с факультета истории.
Филологи покинули блокпост у транспаранта и тоже зашагали к двойным дверям.
Именно за этими дверями начинался коридор, который вёл к актовому залу.
А значит, эти двери сейчас будут проверяться на резиновость.
К даме в длинном чёрном платье подскочил… Гатауллин с букетом розовых цветов.
Так значит, это «одна из солисток».
Её лица не было видно, но она явно говорила что-то занятное: обычно каменная морда математика ныне сияла, как окна в новой части корпуса. Он вырядился в костюм чёрта-метросексуала, а мелкую серьгу в левом ухе заменил на крупный серебряный клык. Солистка в чёрном многозначительно постучала пальцем по запястью, и Гатауллин активно двинулся к залу, жестами показав ей, что цветы подарит позже.
Какого хрена ты вообще смотришь туда?
Непонятное смутное чувство влекло в сторону математика и его солистки.
К чёрту Гатауллина.
Кому есть дело до личной жизни Гатауллина, когда Улановой так нигде и нет?
– Да что ей здесь делать?! – рявкнул Адвокат, презрительно махнув рукой. – В своих безразмерных рубашках и с курсовой наперевес?! Каждому своё!
Сидит, небось, в общаге, читает про Вильгельма.
Горло сдавила липкая досада.
…Марина трясла его руку, что-то верещала и заливалась истеричным смехом. Кто-то наступил сраным копытом ему на ногу. В лицо густо пахнýло мерзким парфюмом, щедро вылитым на чью-то ненасытную харю.
Мир давил на череп, как душный вагон.
Святослав отступил к стене и стряхнул с локтя руку Измайлович.
– Что, заяц? Подышать? – угадала Марина, готовая прыгнуть за ним в курилку.
Елисеенко медленно покачал головой, не понимая, чего ему хочется больше всего.
Марина завизжала и ринулась сквозь толпу в объятия подруг с факультета туризма.
Спасибо, подруги.
Людей в холле стало на порядок меньше – основная их часть уже схлынула в коридор.
– ВЕРА! – отрывисто крикнул кто-то.
…Голова мгновенно вынырнула из воды и завертелась, как флюгер. Отлипнув от стены, Свят лихорадочно забегал глазами по толпе.
Кто кричал «Вера»?
В голову почему-то не приходило, что Вер в университете могут быть десятки.
Из коридора заорала песня Адель, которая, видимо, и знаменовала финальный прогон.
И в ту же секунду солистка Гатауллина обернулась в сторону зала.
Внезапно.
…Внезапно из рук утекает и так редкое для них тепло. Холл за спиной у дамы в чёрном искрит и расплывается. Всё видится будто в режиме замедленной съёмки; ладони… Ладони дрожат.
Где-то тут Марина… Где-то тут М…
Не в силах думать о выводах, которые сделает Марина, Святослав застывает, собирая по крупинкам всё, что видит.
– The-re is a fi-re starting in my heart14, – нарастает за спиной глубокий голос Адель15.
Дама в чёрном платье поднимает бледную руку и с улыбкой машет тому, кто её звал.
Её. Звали всё-таки её.
Кокетливо поздоровавшись, она подхватывает длинный подол и делает шаг к коридору.
Из продольного разреза в платье показывается тонкая лодыжка.
Она в чёрных лодочках, не в кедах. В чёрных лодочках на тонком каблуке.
Каждому её шагу вторит рваный ритм чувственной музыки.
– Fi-nal-ly, I can see you crystal clear16…
Тугой чёрный корсет плотно облегает спину и крепко поддерживает грудь. Шнуровка корсета полупрозрачна. Она бежит по линии между рёбрами и ныряет в складки подола.
Её бледные плечи и острые ключицы обнажены. Шею обнимает отдельный от платья воротничок. На её правой скуле нарисована маленькая золотистая тыква. Непослушные волосы послушны; они собраны в гладкий высокий пучок. Но почему они не золотые, а такие… светлые?
Ах, вот оно что. Её волосы залиты блёстками.
Они залиты блёстками и похожи на сплав серебра и платины.
– See how I'll leave with every piece of you17…
Она плавно кивает какому-то кретину сокурснику и поводит плечами, заостряя ключицы.
Не смотри сюда. Посмотри на меня… Посм… Не смотри. Твою же м…
Повернув голову, она мгновенно находит в ненужной толпе его лицо и вспарывает его глаза прямым открытым взглядом; под её ресницами пляшут хэллоуинские черти.
Не смотри на меня. Не смотри на меня.
Желудок ухает вниз и разлетается на мелкое крошево где-то у начищенных туфлей.
– …gonna fall, rolling in the deep18…
Её веки подчёркнуты серыми тенями и полуприкрыты; голубые радужки похожи на жидкую сталь видны лишь наполовину. И эта томная, влекущая до ужаса эротичная прищуренность не даёт желудку подняться с пола и вернуться под солнечное сплетение.
Это ты? Это ты, клетчатая лучница?
Она приоткрывает губы и наконец отводит от него взгляд. Тонкие пальцы вгрызаются в подол и комкают его в кулаке. Ещё два удара шпильками по кафелю – и Уланова исчезает за стеклянной дверью, обдав его шлейфом сладко-горького парфюма.
Это атлас. Её платье из атласа. Из атласа.
Мысль была до того тупой беспомощной, что он испугался за свой разум.
Наконец вдохнув, Свят опёрся на стену, пытаясь запомнить её взгляд выглядеть невозмутимо. Рывком расстегнув верхнюю пуговицу рубашки, он тупо смотрел, как Марина возвращается от туристических подруг.
– Святуш? – потянув его за рукав, приглушённо позвала она. – Точно не нужно на улицу?
Её голос булькал и проваливался в воздушные ямы; в ушах стучала кровь.
Не называй… меня… Святушей. Я не… Твою мать.
– Пойдём в зал, – хрипло бросил он и нетвёрдо шагнул к двери.
В голове ещё летал пепел от кинестетического взрыва.
– Почему кинестетического? – рассеянно поинтересовался Адвокат, прикладывая кусочки льда к вискам Хозяина. – Это ведь было зрительное… удовольствие.
– Нет, – твёрдо оспорил Судья. – Это была тактильность.
Я чувствовал этот атлас твоей кожей.
В центре зала сверкал круг из огромных тыкв, внутри которых горели свечи. На полу и потолке плясали зловещие тени; в углах зала горели импровизированные факелы.
Организатор не обманул: сидячих мест было очень мало.
Проталкиваясь между людьми, он искал в толпе обнажённую спину под атласным платьем, не представляя, что будет говорить, когда найдёт…
Но она будто превратилась в летучую мышь и улетела в чёрное окно.
Перед глазами колотилась лишь безликая масса людей, и в горле медленно росла злоба.
– But you played it, You played it, You played it, You played it to the beat19…
Кто-то мёртвой хваткой вцепился в его рукав. Судорожно обернувшись, Свят ощутил острое разочарование: это рогатый Петренко тянул его к стене, заметив несколько мест.
Прогон наконец завершился, но его можно было лишь слышать: сцена пряталась за плотным занавесом. Вдоль занавеса горели тыквы поменьше, которые были куда сильнее похожи на настоящие О’Лантерны.
Приди в себя. Приди в себя.
Где она? За кулисами?
…Выскочить из зала.
Ворваться за кулисы, залитые серым сумраком. Туда едва ли доползают зловещие тени тыквенных свеч. Пол нежно изрезан лучами дальних софитов, а смазанный шум зала приглушён. По паркету цокают тонкие каблуки; шуршит тяжёлый атласный подол.