Но я был мужчиной и не видел ее несколько недель.

Гостиничный номер, по крайней мере, оставлял мои варианты открытыми после этого разговора.

— Эй, моя мама снова звонит. Я свяжусь тобой через некоторое время. Хорошо. Тоже тебя люблю.

Она отодвинула телефон от уха и переключилась на другой звонок.

— Я в порядке! — Ливи фыркнула в трубку, даже не поздоровавшись. — Нет! Не приезжай в Мэн, мама. — Простонала она, но смирилась. — Ну, я думаю, ты можешь, но меня здесь не будет. — Она бросила на меня раздраженный взгляд, затем закатила глаза. — Хорошо, мне нужно идти. Ага. У меня все отлично. Ага. Хорошо. Поговорим с тобой позже. Пока.

Ее мама все еще говорила на другом конце, но Ливи уже отключилась.

Она бросила мой телефон на кровать и вздохнула, плюхнувшись рядом со мной.

— Можно подумать, что я целый месяц бродила по улицам Абу-Даби.

— Они были обеспокоены, Ливи.

Она свернулась калачиком в моих объятиях и переплела свои ноги с моими.

— О, чушь собачья. Любовница отца, вероятно, беспокоилась, что это повлияет на ее новую коллекцию украшений, а мама, вероятно, просто беспокоилась, что ей придется наконец признать ее на моих похоронах. Ик! Есть причина, по которой я не разговариваю со своими родителями. Я подпишу чек в любой день недели, если это удержит их в Аризоне и подальше от меня. — Ее плечи содрогнулись от отвращения.

Я записал эту маленькую тираду в папку «О-чем-спросить-Ливи-когда-не-будет-миллиона-других-вещей-о-которых-нужно-поговорить».

Со вздохом она положила голову на мою подушку и поцеловала меня в губы. Все началось целомудренно, но прошло совсем немного времени, прежде чем наши языки заскользили друг по другу, а тела нашли схожий ритм.

— Почему на тебе так много одежды? — спросила она, закинула ногу мне на бедра и потерлась своей сердцевиной о мой член, который, к сожалению, все еще был скрыт за джинсовой тканью.

— Потому что я хочу поговорить с тобой о сегодняшнем дне. — Я схватил ее за задницу, чтобы остановить ее движения.

— Тьфу! Клянусь, ты самый разговорчивый человек, которого я когда-либо встречала. Предполагалось, что ты все время хочешь заниматься сексом, а я должна хотеть поговорить. Чего я не делаю. Так что давай перейдем к сексуальной части.

Она потянулась за очередным поцелуем, но вместо этого я прижался губами к ее лбу.

— Скажи мне, почему ты была на мосту, Ливи, — прошептал я.

— Уже говорила тебе. У меня не было с собой телефона, и я знала, что именно там ты будешь меня искать.

— Не сегодня. Когда мы впервые встретились.

Все ее тело напряглось в моих руках.

— Я… э-э… Думаю, я просто была измотана и подавлена. — Она пожала плечами.

— Это я знаю. Но ты должна дать мне больше.

Она перевернулась на спину и выдохнула, но не сказала ни единого слова.

— Скажи мне, почему ты была на мосту, Ливи, — снова потребовал я.

— Потому что я была ходячей катастрофой. — наконец она подняла голову и прямо сказала.

То, что она использовала прошедшее время, ободрило меня.

— Нет, не была. — Я убрал волосы с ее шеи и нежно поцеловал в губы.

— Я действительно была, Сэм, — она натянуто улыбнулась. — Больше не могла отключаться. Тебе знакомо это чувство, которое возникает в животе от внезапного падения? У меня все время было такое чувство. Я не могла уснуть. Не могла есть. Переживала из-за всего. Особенно из-за детей, таких как Морган, умирающих в детских больницах.

— Что? — моя голова откинулась назад.

— Я не могу посетить их всех. Просто не могу. Хотя делаю все возможное, но ты хоть представляешь, сколько умирающих детей? — она вырвалась из моих рук и встала на ноги. — Это так чертовски несправедливо. — Ее подбородок задрожал, когда она начала расхаживать по комнате и грызть ноготь большого пальца.

— Ливи, Морган не умирает. — Я сел на кровати.

Она остановилась, и ее глаза метнулись к моим.

— На самом деле ее отпустили несколько дней назад. Она была в больнице только из-за тошноты от лекарств. Поэтому они перевели ее в более стерильную среду.

— Правда? — она с трудом сглотнула, и слезы наполнили ее глаза.

— Ты вообще спрашиваешь об этих умирающих детях, к которым ходишь?

— Нет. Не собираюсь вторгаться в их частную жизнь, задавая миллион вопросов. Когда я прихожу, то делаю это для того, чтобы отвлечь их, а не чтобы напомнить, почему они там.

— Ливи, ты убиваешь себя чувством вины из-за больных детей, которые сражаются и побеждают.

— Они не все выигрывают, Сэм. — Ее голос дрогнул в конце.

— Но многие из них, да. Сосредоточься на правой части этого уравнения. Неудивительно, что ты в депрессии. Потому что думаешь, что каждый ребенок, который посещает больницу, умирает. — Я сохранял свой тон ласковым, но твердым.

— Не думаю, что они все… но…

— Больницы — это то место, куда дети идут, чтобы поправиться. Да, некоторые проигрывают свои битвы, но большинство — нет. — Я снова прервал Ливи, прежде чем в ее голове опять возникла путаница.

— Но некоторые проигрывают, — отрезала она. — Моя сестра Лиззи умерла в больнице через три недели после того, как у нее обнаружили лейкемию. — Она прошептала, опустив голову.

Так вот что произошло.

У Ливи было свое прошлое.

И просто осознание того, что у нас было что-то настолько похожее, задело меня.

— Иди сюда. — сказал я, но не стал дожидаться ее подчинения. Поэтому сам подошел к ней.

Ее руки были зажаты между нами, но она приняла мои объятия, прислонившись головой к основанию моей шеи. Я подтолкнул ее к кровати, затем в последнюю секунду повернулся и потянул ее на себя.

— Сколько тебе было лет? — спросил я, когда ее напряженное тело расслабилось.

— Восемь, — пискнула она.

— Это было очень давно. Ты когда-нибудь видела кого-нибудь… ну, знаешь… чтобы поговорить об этом? — я пригладил ее кудри и поцеловал в макушку.

— Да. Я так и делала, когда была ребенком.

— А в последнее время? — подсказал я.

— На самом деле я не очень хорошо ее помню. То есть, помню. Но это не значит, что она преследует меня или что-то в этом роде. Большая часть того, что я помню о ней, была в больнице в течение этих трех недель. А потом я почувствовала себя такой одинокой после ее смерти. Она была на два года старше меня. Я хотела быть такой же, как Лиззи, когда вырасту. А потом, в один прекрасный день, я оказалась старше нее. Это было действительно тяжело.

Я понимающе кивнул. Это действительно отстой. Анна была на три года младше меня. Но я был старше, чем она когда-либо будет.

— Это забавно. Я мало что помню о Лиззи, но одним из моих самых ярких воспоминаний о ней был день, когда знаменитость посетила больницу, в которой она находилась. Она была так больна, но момент, когда он вошел в комнату, неся в руках ни что иное, как мягкую игрушку и футболку, она полностью воспряла духом. Смеялась и улыбалась. Мы думали, что встреча с кем-то знаменитым — это самая крутая вещь во всем мире. Клянусь, она была другим человеком по крайней мере неделю. Это было безумие, как что-то такое маленькое так много значило для нас тогда.

— Кто был той знаменитостью? — спросил я, понимающе погладив ее по спине.

— Рик Флэр.

— Реслер, Рик Флэр? — я вопросительно выгнул бровь.

Она кивнула с улыбкой на губах.

— Парень с характером, Рик Флэр? — я вставил его фирменное «ууу», просто чтобы не было путаницы.

Она снова кивнула, ее улыбка стала шире.

— Я, честно говоря, понятия не имею, серьезно ли ты сейчас.

Она рассмеялась.

— Я совершенно серьезно.

— Ты была фанаткой реслинга? — я наклонился, чтобы полностью прочитать выражение ее лица, все еще не поверив ей.

— Нет! И я думаю, что это та часть, которая меня зацепила. Лиззи не нужно было знать, кто он такой. Просто нужно было почувствовать себя особенной. Я работала на износ, чтобы осуществить свою мечту — зарабатывать на жизнь музыкой. Как только моя песня попала на радио, я начала проводить свои выходные с больными детьми. Половина из них сначала даже не знали, кто я такая, но все равно улыбались и смеялись, когда я входила в палату. В каждом из них я видела лицо Лиззи. После прихода популярности давление только усилилось. Я должна была делать больше. Давать больше. Быть там дольше.