— Простые меры предосторожности, — подал голос воин, стоявший у двери. — Мы не какие-нибудь уличные головорезы, но…
Слова его прервала раздавшаяся со второго этажа возня; после оттуда же послышались крики, грохот и громкая ругань — а следом прозвучал громкий треск и вместе с куском потолка на пол рухнули двое. Один из них так и остался валяться на полу среди обломков, а вот второй, поднявшись на ноги и оглядевшись, подковылял к Кенджи, между делом осыпая все вокруг отборнейшей бранью.
— Возникли сложности? — шепнул тот.
— Ага, — столь же тихо ответил Макото и, выругавшись сквозь зубы, потер колено. — Две весьма настырные сложности. Одного-то я сразу засек и вырубил, а вот со вторым пришлось повозиться — ублюдок меня чуть хромым на всю жизнь не оставил… К слову, ты узнал, кто это такие? — Кенджи в ответ только покачал головой и Макото повысил голос. — Вы кто вообще такие, мать вашу? Вы на Секаря работаете? Если да, то хочу заметить — в последнее время все его «работнички», пытающиеся встать на нашем пути, волшебным образом теряют головы. Советую призадуматься о смене профессии.
Незнакомцы лишь недоуменно переглянулись.
— Мы знаем, что вас послал Жнец, — произнес Кенджи. Ладони просто пекло, но ему нужны были еще несколько лишних мгновений, так что любая заминка играла на стороне.
— Боюсь вас огорчить, но это имя нам не знакомо, — сказал здоровяк. — Мы преследуем свои собственные интересы, связанные, скажем так, с одним нашим общим знакомым. Мы не самураи, но у нас тоже есть кодекс чести, и я клянусь: ответьте на несколько наших вопросов — и уходите с миром. Или же…
Что должно было произойти во втором случае никому из них, увы, узнать так и не удалось, ведь Кенджи наконец смог накопить нужное количество Воли, а разговаривать о «чести» с этими людьми вряд ли имело смысл. И вот по обе стороны от него вновь заклубился мрак, вскоре разделившийся надвое. С каждым ударом сердца бесформенные вихри сминались, будто бы куски глины под чьими-то незримыми пальцами, меняли форму, изгибались — и спустя миг чуть позади Кенджи стояли его двойники. Пускай силуэты их то исчезали, то появлялись вновь, словно бы они были сотканы из тумана, а лица напоминали неподвижную маску — но все же выглядели они настолько точно, что даже ему стало немного не по себе. Что уж говорить об остальных — здоровяк только удивленно охнул и даже Макото, казалось, был потрясен до глубины души.
Повинуясь мысленному приказу своего создателя, теневые двойники Кенджи бросились в атаку. На самом деле вреда они могли принести столько же, сколько обычный туман — но откуда то было знать чужакам? Бугай неловко взмахнул перед собой дзютте — обычному человеку такой удар наверняка сломал бы не одно ребро, но сквозь тень он прошел без малейшего вреда. Наверное, здоровяк успел понять, что ошибся, увидев угрозу в простой иллюзии, однако это не уберегло его от мощного удара Кенджи — мысок сапога с такой силой вошел в челюсть, что буквально снес ее в сторону и через мгновение неприятель уже лежал без сознания.
Увы, оставшиеся на ногах враги пришли в себя много раньше, чем ожидал Кенджи. И если бойца с канабо взял на себя Макото, который, видимо, оставил свое оружие наверху, так как кулаки его вспыхнули двумя факелами, то самому Кенджи пришлось вести бой разом с двумя врагами. Один из них тут же обрушил на него просто град ударов, ловко орудуя нунчаки словно двумя дубинками; выждав удобный момент, Кенджи пинком в грудь оттолкнул его на пару шагов, подцепил мыском сапога битую глиняную тарелку и отправил ее в сторону противника. Тот непроизвольно прикрыл голову, оставив открытым корпус; и пусть он замешкался только на миг, но Кенджи хватило и его. Солнечное сплетение, печень, селезенка — еще бы чуть-чуть и он отправил неприятеля на тот свет, но прилетевший в голень кастет заставил его упасть на одно колено, а следующий удар уронил на пол.
Рот Кенджи тут же наполнился солоноватым привкусом, в ушах зазвенело, перед глазами замелькали черные пятна. Скорее по наитию, нежели осознанно, он откатился в бок; и вовремя — кулак врага легко проломил сгнившее дерево. Под руку Кенджи попался обломок доски, который он тут же сломал о висок противника — но через миг на него снова набросился чужак с нунчаки. Да уж, проламывание стены собственным телом оказалось весьма неприятным и болезненным опытом, так что Кенджи с превеликим трудом поднялся на ноги, все еще удивляясь тому, что до сих пор не потерял сознание. Вначале ему даже показалось, что у него троится в глазах; но на деле в помощь соратнику пришли еще двое чужаков, сжимающих в руках тонфы — деревянные дубинки с короткой поперечной рукоятью.
— Похоже, поговорить по-хорошему нам сегодня не удастся? — проговорил один из неприятелей, пролезая сквозь неровный проем.
— Вряд ли, — Кенджи сплюнул на пол комок крови и вытер рот тыльной стороной ладони.
— Что ж, это твое право. Мы так или иначе выпытаем из тебя все, что нам нужно.
Время вокруг точно застыло, а воздух превратился в густую вязкую патоку, заглушающую все звуки вокруг. Кенджи более не слышал ни шум свалки из соседнего зала, где все еще дрался Макото, ни чьи-то отдаленные выкрики, ни скрип половиц под сапогами приближающихся врагов. Только мерные и на удивление ровные удары собственного сердца, прогоняющего кровь по венам.
Ту-дум.
Ту-дум.
Ту-дум…
«Пусти… я убью их…».
Кенджи не мог бы сказать наверняка, была ли то его промелькнувшая мысль или это вновь очнулся странный голос, засевший у него в голове. Но вместо того, чтобы как обычно сосредоточить Волю, обуздать ее, взять под свой контроль и хотя бы попытаться дать отпор, он, повинуясь мимолетному порыву, полностью ослабил хватку над своим духом; словно бы, раскинув руки, он лег на воду и отдал свою жизнь на откуп бурному течению или шагнул в пропасть, слепо понадеявшись на удачу и потоки ветра.
Дубинка первого противника уже почти достигла цели, когда Кенджи перехватил ее с такой быстротой, которую не ожидал даже от самого себя. А после широко улыбнулся, завидев промелькнувший в глазах хозяина тонфу страх. Через миг мир вокруг вновь наполнился звуками — и, о, что то были за звуки! Треск ломающегося об голову дерева, хруст треснувших словно сухой хворост ребер, крик боли, когда он выбил одному из врагов колено — сейчас для Кенджи, который будто вдруг обрел второе дыхание, вся эта какофония представлялась песнью наслаждения.
Последний оставшийся на своих двоих противник, издав яростный вопль, попытался было контратаковать — но Кенджи играючи увернулся от пролетевшей в воздухе дубины и ударом в позвоночник отправил его лицом в пыль. Заметив валяющуюся неподалеку тонфу, Кенджи поднял ее и, стиснув зубы от переполнявшей ярости, занес палицу над головой, чтобы обрушить ее на корчившегося врага и смять его в отбивную, размолоть череп, а после вырвать еще бьющееся сердце и заставить…
Чьи-то крепкие пальцы перехватили палицу, что уже почти принесла смерть. Резко обернувшись, Кенджи занес свободную руку для удара и… кулак его остановился буквально в ногте от лица Рю.
— Ты? — удивленно произнес Кенджи.
Неожиданное появление старика точно окатило его ведром воды. Злость ушла и, оглядевшись, Кенджи невольно вздрогнул — неужели весь этот разгром принес он, что еще каких-то несколько мгновений назад был готов без сил рухнуть на пол? Кажется, лежавшие у его ног враги все еще дышали — но, если они вдруг каким-то чудом не доберутся до хорошего лекаря, вряд ли это надолго.
— А ты ждал кого-то еще? — буркнул Рю и протянул Кенджи его меч. — За мной. Живо.
— Подожди, — сказал Кенджи, пряча клинок в ножны. — Что тут вообще происходит? Кто все эти люди и…
— Нет времени объяснять, — прервал его Рю. — Задержимся тут еще немного — и либо сгорим заживо, либо нам предстоит весьма неприятный разговор с местными властями.
И действительно — только сейчас ноздри Кенджи защекотал едкий дым, а где-то совсем неподалеку раздался звон колокола; как правило, таким оповещали о пожаре. Вместо главного входа Рю вывел его на задний двор, где ждал Макото — и вот их троица уже быстро вышагивала по грязным улицам, то и дело ныряя в очередной тесный проулок или пролезая сквозь дырку в заборе. Точнее сказать, быстро вышагивал именно Рю, тогда как Кенджи и Макото едва-едва поспевали за стариком; в особенности последний, что до сих пор заметно прихрамывал, шипя от боли и ругаясь каждый раз, когда слишком сильно опирался на больную ногу.
