Немчура забеспокоилась. Двое уходят вниз и влево. А другая пара пытается ускользнуть правым виражом и рвануть наверх в облака. Те двое, которых я подстрелил раньше, уже упали. Тут до земли не так уж и много лететь. Всего то тысяча метров. А в небе виднеются четыре купола парашютов. Все нацистики из тех «церштереров» выпрыгнули, значит. Пилоты и бортстрелки. Впрочем, мне сейчас не до них. Быстро решаю: «За кем же гнаться?» Решил. Разворачиваюсь за той парой, что сейчас намылилась удрать в облака. Нет, нет, гады пупырчатые, так просто я вас не отпущу. Поднимаясь вверх, «сто десятые» теряют скорость. Нет, это не их конек. Вот пикируют эти двухмоторные «Мессершмитты» неплохо. А быстро наверх лезть им мощи двигателей не хватает. Слишком тяжел у них планер. Большой и бронированный. Очень тяжелый, однако. И для этого еще надо неплохо так разогнаться. Чтобы быстро наверх выскочить. Это как на качелях качаться. Чем выше скорость вниз, тем быстрее взлетаешь потом вверх. Законы физики во всей своей красе. А у этих двоих «церштереров» скорость изначально была не очень большая. Они же на виражах пытались со мной крутиться. А там особо не разгонишься. Самолет с поршневым двигателем только в пикировании по прямой линии может разогнаться до максимальной, штатной скорости и даже превысить ее. Это знает любой летчик. Даже новичок. А когда ты крутишься в небе в разные стороны, то скорость ощутимо падает. Впрочем, немцам должно было хватить скорости, чтобы уйти в облака. Это они правильно рассчитали. Только один фактор не учли. Меня!

Вот на верхнем выходе из виража я их и подловил. Целью выбираю головной «Мессершмитт». Он натужно ревя моторами, лезет вверх. Быстро догоняю его, заходя сбоку. Так чтобы не подставиться под огонь вражеских бортстрелков. Беру упреждение и открываю огонь. Ах тыж-ж-ж! Пушки, выплюнув пару снарядов, замолкают. Все! Снаряды кончились! Но пулеметы то еще работают. Добиваю очередь. Вроде бы, попал? И неплохо так попал. Головной «сто десятый» на мгновение замирает в воздухе, а потом как-то неуклюже начинает сваливаться в штопор. Пошел, родимый. Прямо вниз. К земле. Но не горит. Странно? Наверно, я убил пилота? Целился то в кабину. И попал туда же. Четвертый готов, в общем! Оставшийся «церштерер» проскакивает мимо меня. И я успеваю облить его очередями из пулеметов. Все! Ушел, гад пупырчатый! Растворился в облаках. Теперь его хрен догонишь. Я по нему тоже, вроде бы, не промахивался? Но вот гарантированно сбить не смог. Два пулемета винтовочного калибра — это несерьезно. Да, еще и против «церштереров» с их противопульной броней. В общем, ничего серьезного я ему там не отстрелил. Потому и ушел он так бодро от меня.

— Ай, я горю! Меня подбили! — внезапно слышу испуганный крик своего ведомого.

— Что случилось? — быстро спрашиваю я, оглядываясь по сторонам.

— Алекс, я горю! Чертов «джерри» меня подстрелил из своего заднего пулемета! — орет Колин Грей.

— Колин, ты ранен? — с тревогой спрашиваю у него я.

— Что? Нет, я не ранен! Но мой самолет только что загорелся! — срывающимся от адреналина голосом кричит мой ведомый.

— Прыгай тогда! — приказываю я, увидев, наконец, горящий «Спитфайр», на который слева заходят два «сто десятых». Это та парочка, что пыталась удрать вниз пикированием. Колин за ними погнался и получил горячих огурцов прямо по морде. Увлекся парень в охотничьем азарте. И подставился под огонь бортстрелка. А немец не промахнулся.

— Но, сэр, тут слишком низко для прыжка с парашютом! Я разобьюсь!

— Тяни вверх и прыгай оттуда! Это приказ! И не бойся, я тебя прикрою!

— Понял, Пятый! Выполняю!

Горящий «Спитфайр» начинает лезть на вертикаль. Колин пытается набрать высоту, подходящую для прыжка. А я бросаю свой истребитель вниз в пологом пикировании. Лечу наперерез тем двум «сто десятым», что сейчас развернулись и пытаются добить моего ведомого. Эх, не успеваю! И поэтому открываю огонь издалека. Бью длинными очередями, не жалея патронов. Сейчас не время экономить боезапас. Целюсь в передний «церштерер» с упреждением. Далековато до него, однако. Но я и не планирую его сбивать. Нереально это. С такого то расстояния и такими пулеметами? Я же не джедай какой-то или супермен. Конечно, не собью. Но напугать должен. Внезапно мои пулеметы замолкают. Вот и все. Приплыли котятки по Амазонке! Патроны кончились! Но там внизу я своего добился. Немцы резко отвернули в сторону и стали улетать прочь. Они прекрасно помнили, как я их тут гонял на виражах. Испугались, герои картонные. Ну бегите, бегите. Я сегодня добрый. Так и быть. Отпускаю вас. Пока. Но в следующий раз пощады не будет!

А горящий «Спитфайр» моего ведомого, наконец-то, забрался повыше, и из него выпала маленькая фигурка человечка в темно-синей форме и желтом спасательном жилете. Есть! Раскрылся! Купол парашюта нормальной формы. Повреждений на нем не видно. Теперь Колину надо только благополучно приземлиться без травм. Вон внизу уже суетятся какие-то солдатики в британской форме. Они ему помогут. А мне пора лететь домой. Боеприпасов у нет. А значит, этот бой для меня закончился.

На авиабазу Хорнчерч после этого боя вернулись все. Только Колина Грея привезли уже в сумерках. Он был жив и здоров. Доволен жизнью и сильно пьян. И пахло от него совсем не пивом. А чем-то покрепче. Его же после приземления с парашютом там на поле подобрали британские пехотинцы. Которые ловили сбитых нами немцев. Наш бой они видели и наперебой поздравляли моего ведомого с победой. Хорошо так поздравляли. Душевно. В общем, на радостях, что остался жив сегодня, Колин Грей немного перебрал виски, которым его угостили. Стресс запивал. Понимаю. Сам бы тоже самое делал. Я уже не мальчик-зайчик. И прекрасно понимаю, что стресс людям на войне необходимо снимать. Чтобы они с катушек не слетели и не пошли вразнос. И алкоголь подходит для этого очень хорошо. Да, грубо. Да, некрасиво и неромантично. Но такова правда жизни. А помните наркомовские сто грамм водки, которые советским бойцам будут выдавать после боя? Вот! Даже красные комиссары, видя это, не трындели. Потому, что понимали. Что эти сто грамм не пьянства ради принимают, а как антидепрессант для людей, которые потеряли своих товарищей и сами прошли по краю в бою. И сейчас во всех воюющих армиях мира такая практика существует. И не думайте, что я тут пьянство пропагандирую. Совсем нет! Просто факты вам излагаю. Поэтому Литхэрт тоже все понял и Колина не ругал за незапланированную пьянку. Все же сегодня мой ведомый едва не погиб страшной смертью. Сгореть то заживо никто не хочет. Бр-р-р! Страшная смерть! Но в бар сегодня Колина Литхэрт решил не пускать. Он и так уже выпил сверх нормы и еле стоял на ногах. Комэск в приказном порядке отправил моего ведомого отсыпаться в казарму.

Больше мы 18 августа не летали. Натиск Люфтваффе удалось отбить и на короткое время все успокоилось. Правда ночью в небе моторы гудели. И зенитные прожектора постоянно шарили, пытаясь найти цель. Люфтваффе, потерпев неудачу днем, хотели отыграться ночью. Но у них ничего путного из этого не вышло. Ночью бомбить тяжело. Цели то не видно. Да, и ночные истребители у англичан тоже имелись. Не много, но они были. И довольно успешно срывали все ночные бомбардировки. Впрочем, у немцев тоже пока имелось не очень много ночных бомбардировщиков. Поэтому в эту ночь авианалеты были довольно слабыми. В общем, англичане смогли отбить все атаки на свой остров. Позднее этот день 18 августа 1940 года историки назовут «Самый тяжелый день в ходе битвы за Британию.» Из-за того, что вражеские авианалеты были в этот день наиболее массированными. И мы этот день благополучно пережили.

— Я сбить десять самолет! — распинается передо мной на плохом английском сухопарый, темноволосый человек в военной форме гауптманна германских ВВС с железным крестом на воротнике. — Пять Испания, два Франция и три Британия! А сколько сбил гер Матьрософф?

— Сорок четыре когда служил в советских военно-воздушных силах! — начинаю отвечать я, поморщившись от его жуткого акцента и от того, как этот немец переврал мою фамилию. Впрочем, почти все иностранцы ее правильно выговорить не могут. Или не хотят это делать.