Люди, которые грелись возле горящих бочек, провожали нас недобрыми взглядами. Настоящие трущобы. И это здесь полицейская академия?

Бля, я много где был, но такого звиздеца не видел нигде. Проехало ещё несколько машин с мигалками, так что нам пришлось подождать, пока освободят дорогу. Где-то вдали раздались выстрелы.

Мы повернули за завод и… и всё, жуткий район закончился. Дальше поехали по просёлочной дороге. На горизонте показалось внушающее вид трёхэтажное здание из серого камня с недостроенной крышей. Оно одиноко торчало посреди поля, как свечка из жопы, вокруг не было никакого забора или ограды. Зато просёлочную дорогу преграждали массивные стальные ворота. Зачем они нужны, если нет забора? На каждой воротине висела эмблема в виде головы быка на щите, как герб. Надпись над головой гласила: “Полицейская академия города Трог: служить, защищать, оберегать.”

Зарядил дождь. Скоро размытая дорога станет такой, что по ней невозможно будет проехать. Но мы на внедорожнике, так что похрен. Наверное.

Ворота были открыты. Рядом с ними с винтовками в руках стояли два грязных и тощих парня в тёмно-синей униформе. Один из них преградил путь.

Водила притормозил, Седой опустил стекло:

— Мы на поступление. Привезли вам бойца.

— Фамилия? — держал тот в руках планшет, всё время вытирая от дождевых капель.

— Каттани.

Сотрудник сверил по базе и кивнул:

— Проезжайте.

Седой закрыл окно, и мы проехали за ворота, заехав на образованную стоянку из куч автомобилей. Было людно. И на парковке и на вытоптанной лужайке перед главным входом в здание. Толпа по меньше мере из нескольких сотен человек. Молодые парни и девушки. Все с сумками удивлённо озирались по сторонам.

— Ну что, удачи, господин, — хмыкнул Седой.

— И тебе не хворать, — ответил я и вылез из машины вслед за Боббом и Робом.

И сразу промок. Тонкая белая рубашка прилипла к спине, отчего я сразу замёрз.

Бобб достал из багажника мою небольшую сумку, в которой, судя по весу, едва ли была пара носков. Роб кивнул:

— Удачи, господин Брюс.

Качки сели во внедорожник, и тот поехал в сторону ворот, на выезд из территории.

А я повернулся ко главному входу этой убогой академии. На пороге показались два офицера в прозрачных дождевиках, по которым стекали капли. У одного повязка на правом глазу, у другого шрам на левой щеке.

— НОВОБРАНЦЫ! — гаркнул одноглазый.

Молодёжь уставилась на копов. Разговоры стихли. Но не надолго. Через несколько секунд галдёж продолжился и все продолжили общение.

Бах! Бах!

— Арх! Моя нога! — упал один из пацанчиков на землю, ухватившись за лодыжку. — Нога-а-а!

— Заткнись, или я продырявлю тебе башку! — рыкнул мужик со шрамом. — Нарушение дисциплины карается болью! Запомните это правило! А теперь за перекличку, курсантики...

— ЖИВО ПОСТРОИЛИСЬ! — загорланил одноглазый.

Охренеть, у них здесь нравы. Всадить пулю? Жёстче чем в армии или тюрьме.

Новобранцы мигом позакрывали рты и выстроились в кривое подобие строя. Слева от меня встала девчонка с каштановыми волосами, одетая в промокшую серую ветровку с вышитым пауком на плече, справа — высокий и очень широкий парень в цветастой рубашке, словно только прилетевший с Гавайских островов. А может, и правда, его прямо с самолёта и сюда? В академию?

Дождь сменил гнев на милость — теперь лило не как из ведра, но мелкие холодные капли, летящие в морду, продолжали раздражать. Вот бы дождевик, как у копов. А ещё покурить. Да. Всё-таки никотиновая зависимость чувствовалась в новом теле. Я окинул наш строй взглядом. Странно. Тут и парни и девушки. Неужели будем служить все вместе?

— Кто-то желает обсудить произошедшее? — мужик со шрамом подул в ствол револьвера, выдувая дым. — А? Не слышу? Это правильно. В барабане ещё восемь пуль, и я радостью выпущу их на волю.

Одноглазый, тем временем, спустился с потрёпанных жизнью каменных ступеней, вступил на мокрую траву и подошёл к подстреленному парнишке. Присев на корточки, довольно громко рявкнул:

— Раненый на территории академии?! Правилами запрещено! Наряд вне очереди, новобранец! — он поднялся и, отвернувшись, вяло добавил. — Как встанешь на ноги, естественно.

Тот, в джинсах и свитере, держась за лодыжку, катался от боли и стонал:

— Помогите... мх... моя нога...

— Ты и ты! — одноглазый ткнул пальцем в строй. — Тащите его в госпиталь!

Один из лейтенантов, присутствующих на вступительной церемонии, как и остальной офицерский состав, тихо обратился к другому:

— А у нас есть госпиталь?

— Забыл? — так же тихо ответил другой. — В прошлом году после поножовщины первокурсников и ввели. На первом этаже за буфетом.

— Точно... Та каморка за буфетом... В первый раз подумал там сортир...

Новобранцы, которым было приказано отнести раненого, подошли к бедняге, подхватили за руки и за ноги. Выглядело нелепо, но главное, чтобы дотащили.

— Это-о... Мистер, — сглотнул пухлощёкий новичок, держа раненого за туфли. — А где этот... лазарет?

— Ты кажется не понял, курсант! — угрожающе рыкнул одноглазый и начал орать так, что пухляш едва не сел на землю. — Когда я что-то говорю! Ты обязан отвечать “Есть, сержант!” и мигом выполнять приказ! Уяснил?!

— Есть, сержант! — толстяк чувствовал себя нелепо. Щёки покраснели. На него пялились сотни глаз. Стыдоба. Ещё столько девчонок...

— Не "есть", а "так точно!", дубина! А теперь живо тащите товарища в госпиталь! Или он умрёт от кровопотери! Бегом! БЕГОМ! — одноглазый поглядел, как новички потащили раненого в открытые двери казармы, после повернулся ко всему строю:

— А теперь всем! Если кто-то спросит у меня направление, я укажу только одно! На хер!

— Рядовой Кудрин! — выпалил теперь уже коп со шрамом, переняв эстафету.

— Я! — громко ответил рыжий детина в синей полицейской форме, стоявший в оцеплении новобранцев.

— Ко мне!

— Есть!

Тот вручил рядовому длинную резиновую дубинку.

— Задай им темп, рядовой!

— Есть! — рыжий побежал в казарму за парочкой, размахивая дубиной, как саблей, дабы те быстрее отыскали госпиталь.

— Я — лейтенант Де Вилье, — представился офицер со шрамом и показал на одноглазого: — А это — сержант Саттана. Ко мне обращаться: "господин Де Вилье", к сержанту — "сержант Саттана". В ближайшие месяцы мы будем выколачивать из вас всё дерьмо, чтобы из таких неучей и неудачников получился достойный полицейский, — продолжал лейтенант. — И, возможно, кто-то из вас сможет дожить до пенсии, в чём я очень сильно сомневаюсь. Но большую часть из вас подстрелят, сожгут, пырнут ножом или кастрируют. Ну или трахнут. В общем-то, я закончил. Передаю слово вам, сержант, — взглянул он на Саттана.

Тот козырнул ладонью и взглянул на нас:

— Если кому-то что-то не нравится, вздумает отлынивать от занятий, спорить с командирами, попытается сбежать, то мы не пристрелим его, а в этот же день отправим в участок номер тринадцать в районе Фарра. На этом всё.

В толпе курсантов испуганно вздохнули. Тот, кто успел познакомиться перед церемонией, с ужасом в глазах посмотрел на нового друга по несчастью. Я же приподнял бровь. Какой-то тринадцатый район испугал всю толпу?

Офицер Де Вилье взглянул в сторону оцепления и, кашлянув в кулак, произнёс:

— Господин капитан Герберт, подойдите пожалуйста.

Из строя офицеров вышел какой-то сгорбленный старикан в жёлтом дождевике и подковылял к ступеням казармы. Вместо левой руки — протез. Ещё и прихрамывал на одну ногу. Левая часть лица обожжена, а ухо будто когда-то отрезали и пришили по новой, только вот парой сантиметров выше положенного.

— У него левый глаз стеклянный, — шепнул кто-то позади меня.

— И правый, кажется, тоже, — добавил другой.

— В тринадцатом районе начальник участка господин Герберт, — лейтенант Де Вилье похлопал подошедшего по плечу коллегу. — И ему постоянно требуются новые сотрудники. Всё из-за девяносто процентной смертности полицейских. Зато на пенсию вас отправят уже в тридцать пять! Если выживите в тринадцатом районе, будете таким же, как капитан Герберт. Ему тридцать четыре, а он уже начальник участка.