И это было бы поистине прискорбно, потому что ни один народ земли никогда не становился жертвой такой несправедливости, как армяне. Это — вопрос христианства, это вопрос всего человечества.

Армянский народ как таковой не принимал участия в этой военной кампании, ему просто не дали возможности это сделать. Армяне стали жертвами этой войны.

Когда турецкое правительство весной 1915 года приступило к осуществлению своего чудовищного проекта уничтожения с лица земли двух миллионов армян, руки их европейских собратьев во Франции, Англии и Германии были обагрены собственной злосчастной кровью, которую они проливали потоками в печальной слепоте своего недопонимания, и никто не помешал мрачным тиранам Турции в осуществлении тех мучительных истязаний, которые могут сравниться лишь с действиями обезумевшего преступника.

Так, они погнали целый народ: мужчин и женщин, стариков и детей, беременных женщин и грудных младенцев в пустыни Аравии с единственной целью — обречь всех на голодную смерть.

В Европе давно привыкли считать Сибирь одним из самых негостеприимных мест на земном шаре, и быть приговоренным жить в тех краях считалось самым суровым наказанием. И все же, в Сибири есть плодородные земли, и климат там здоровый, несмотря на зимние холода.

Но что такое Сибирь по сравнению с пустынями Месопотамии? На обширных пространствах не увидишь ни травы, ни деревьев, ни домашнего скота, и только изредка попадается скудная растительность. Здесь нет людей, хотя бы сколько-нибудь наделенных чувством сострадания. На многие мили тянутся серые глинистые равнины, голые пустыни, камни и скалы, обвалившиеся берега рек, опаленные безжалостным солнцем. Нескончаемые осенние дожди, холодные зимние ночи, оставляющие после себя покров изморози. Кроме двух широких рек, здесь нет других источников воды. В редко встречающихся маленьких деревнях едва кормится горстка арабских бедуинов, которые живут в крайней нищете и на любого постороннего человека смотрят как охотник на желанную добычу.

Из своих жилищ, в которых они жили более двух тысяч лет, из всех частей страны, с каменистых высокогорных перевалов, с берегов Мраморного моря и из пальмовых оазисов юга армяне изгнаны в эту пустынную котловину под предлогом — звучащим как издевательство над человеческим разумом — необходимости найти им новое место жительства.

Мужчин убивали во множестве, бросали в реку закованными в наручники и связанными друг с другом веревками и цепями; спускали со склонов гор со связанными руками и ногами; женщин и детей продавали на публичных торгах; стариков и подростков гнали по улицам смертоносными ударами палок на принудительные работы. Навеки замарав руки этими преступлениями, их мучители на этом не останавливались и продолжали преследовать народ, лишенный своих вождей и представителей, выгоняя людей из городов во все часы дня и ночи, поднимая полуодетыми с постели; они жгли селения, разоряли дома, разрушали церкви или превращали их в мечети, уводили скот; у них отбирали осла и повозку, из рук вырывали хлеб, отнимали детей, вынимали золото из волос и изо рта.

Чиновники, офицеры, солдаты и пастухи соревновались друг с другом в своей дикой жажде крови, выволакивая из школ девочек-сирот для своего скотского наслаждения. Они избивали дубинами беременных или умирающих женщин, не способных уже идти, пока те не падали посреди дороги, умирая в пыли, которая превращалась под ними в кровавую грязь.

Путешествующие по тем дорогам в ужасе отводили глаза от колонн высланных, которых подвергали дьявольским зверствам, а потом, остановившись в постоялых дворах, они находили новорожденных младенцев, выброшенных в навоз, и видели улицы, усыпанные руками, отрубленными у мальчиков, осмелившихся протянуть их в мольбе к своим истязателям.

Караваны высланных, уходивших с родины, из высокогорной Армении, насчитывали многие тысячи человек; по прибытии на окраины Алеппо их оставалось всего несколько сотен, а поля были усеяны почерневшими и распухшими трупами, которые отравляли воздух зловонием и валялись повсюду, обезображенные и обнаженные, потому что одежду их украли; или же, связанные цепями спиной к спине, они плыли по Евфрату, становясь пищей для рыб. Иногда конвойные, глумливо смеясь, сыпали немного муки в исхудавшие руки умирающих от голода людей, а те жадно облизывали их, и это лишь ненадолго отдаляло момент их смерти. Но и прибывших в Алеппо не оставляли в покое: под непонятным предлогом войны, который никто не может оправдать, уже поредевшие толпы людей, изнуренных болезнями и лихорадкой, гнали без передышки босиком за сотни миль по дорогам, раскаленным от зноя, через каменистые ущелья, по холмам без дорог к полутропическим болотам, в пустыню, где не было ничего.

Здесь они умирали: их убивали курды, обворовывали надсмотрщики, их расстреливали, вешали, травили, резали, душили, топили; они умирали от эпидемий, от жажды и голода, разлагались и становились добычей шакалов.

Дети плакали так, что умирали от плача, мужчины сводили счеты с жизнью в скалах, матери кидали своих малышей в колодцы, беременные женщины, как безумные, с песней бросались в Евфрат.

Они умирали всеми смертями, возможными на земле во все времена.

Я видел обезумевших людей, поедавших собственные экскременты, женщин, жаривших трупы своих новорожденных детей, девушек, разрезающих еще не остывшие тела своих матерей, чтобы найти в кишечнике проглоченное золото, спрятанное таким образом от алчных надсмотрщиков. Многие лежали в развалившихся караван-сараях в кучах совершенно разложившихся трупов, безразлично ожидая смерти: сколько еще можно было продлевать свою жалкую жизнь, выискивая зерна в лошадином навозе или питаясь травой?

И все это — всего лишь малая часть того, что я видел собственными глазами, что мне рассказывали мои знакомые или случайные попутчики и что я услышал из уст самих высланных.

Господин Президент! Если Вы перелистаете те страшные каталоги ужасов, собранные лордом Брайсом в Англии и Иоганнесом Лепсиусом в Германии, об этих чудовищных событиях, то увидите, что в моих словах нет преувеличения. Но если предположить, что эти картины ужаса, о которых слышал весь мир — за исключением Германии, которую обманули самым бесстыдным образом, — Вам уже известны и находятся в Ваших руках, то по какому праву я обращаюсь к Вам с этим призывом?

Я делаю это по праву сопричастности ко всему человечеству и во имя исполнения данного мной святого обещания.

Когда в пустыне я обходил лагеря высланных, когда сидел в их палатках, на циновках рядом с изголодавшимися, умирающими людьми и ощущал в своих руках их умоляющие руки, тогда их священники, которые провожали в последний путь многие сотни погибших, заклинали меня выступить в их защиту, если я когда-нибудь вернусь в Европу.

Но страна, в которую я возвратился, бедна: Германия — побежденная нация. Мой народ сам находится на грани голода, улицы полны нищих и горемычных. Могу ли я просить народ, который в скором времени не будет в состоянии спасти самого себя, о помощи народу еще более неимущему? Во мне никогда не утихнет голос совести и человечности: вот почему я пишу Вам обо всем этом.

Это письмо — духовное завещание. Голоса тысяч погибших говорят моими устами.

Господин Президент! Этот народ претерпел безмерную несправедливость. Я прочел все, что было написано об этой войне. Я тщательно навел справки об ужасных событиях, пережитых всеми странами мира, о битвах, превратившихся в чудовищные бойни, о кораблях, разнесенных на части торпедами, о воздушных бомбардировках городов, о леденящих душу кровопролитиях в Бельгии, о страданиях французских беженцев, депортированных немцев и военнопленных в Сибири, о страшных болезнях и эпидемиях в Румынии. Но здесь идет речь о том, чтобы исправить несправедливость, какой не подвергался ни один из этих народов: ни бельгийцы, ни англичане, ни сербы, ни русские, ни румыны, ни даже сами немцы, которые тоже немало пострадали за эту войну. Возможно, только дикие племена в древности имели подобную участь.