Небоскребы кончились. Им на смену пришли виллы с портиками, колоннами, мавританскими башенками и лепными карнизами.

Дорога устремляется в щель, пробитую меж скал, вьется среди садов и, наконец, делает петлю возле круглого ресторанчика с купой финиковых пальм у входа. Здесь мы угощаемся аппетитным бразильским шашлыком — чураско, маленькими кусочками баранины, нанизанными на деревянные палочки. Они жарятся тут же над синим пламенем древесного угля, распространяя в воздухе щекочущий ноздри аромат. Утолив жажду светло-золотистым бразильским пивом, мы покидаем просторный светлый зал, в дальнем углу которого веселится уже немолодой американец, шумно угощая трех юных красавиц.

Пригород Сан-Гонсалу остается позади. Мы возвращаемся тем же путем в город. Стрелка бензомера опускается к пулю. Но водителю на улицах Рио нечего беспокоиться о бензине: почти на каждом перекрестке белые застекленные кубики бензозаправочных станции с ярко-красными столбиками колонок и щитами реклам американских компаний «ЭССО»[22] и «Техас». Здесь вы можете в несколько минут заправиться высококачественным автомобильным топливом, сделать машине «профилактику», выпить кока-колы и приобрести жевательную резинку.

Автобус замедляет ход. Дорога становится узкой, и едва хватает места для двух встречных машин. В узорчатой тени пальм неторопливо идет смуглолицый человек в форменной одежде. Широкая кожаная сумка на ремне, из которой торчат газеты, обложки журналов, не вызывает сомнения в его профессии.

Непроизвольно в памяти возникают знакомые строчки стихотворения С. Маршака.

Но донам Базилио нелегко живется в Бразилии. На деньги, которые выплачивает им муниципалитет, не прокормишь семью. Протест «почтовиков» принимает весьма своеобразные формы.

— Дон Гомес, какими судьбами? Вот не ждал вас!

— Дорогой Диего, разве вы не получили моей экспресс-телеграммы? Я послал ее вам две недели назад!

— Каррамба! Ну и почта у нас в Рио!

Впрочем, кариоки уже свыклись с тем, что газеты, письма, телеграммы запаздывают.

Между озером Родригу-ди-Фрейтас и Сьерра-до-Литорал многочисленные островки садов и парков сливаются в сплошной темно-зеленый массив, сбегающий вниз по склонам Сьерры. Здесь на площади в полмиллиона квадратных метров раскинулся ботанический сад Рио-де-Жанейро. Цивилизация пощадила этот уголок природы, оставив его в своей первозданной девственной красоте.

Начало сада, ровно срезанное асфальтом авениды, отделяющим этот массив от просторного поля ипподрома, хранит отпечаток тщательной заботы, но чем ближе к горам, тем меньше следов человека, тем гуще заросли, переходящие в настоящие тропические джунгли, полные скрытой напряженной жизни.

Невысокий живой забор отгораживает сад от города. Два белых двухэтажных кубика, покрытые красной шапкой черепицы, как две сторожевые башни, охраняют вход в это царство тропиков. А над ними перистые опахала пальм, словно нарисованные на голубом холсте неба.

Можно пойти по любой из аллей, веером расходящихся от пятачка площадки, посыпанной розовым ракушечником. Но повсюду, где бы вы ни бродили, нельзя не восхищаться яркостью красок, пышностью растительности, которую солнце круглый год питает своими живительными лучами. И все-таки, до тех пор пока вы не оставили позади себя ровные дорожки со скамейками, притаившимися в тени бамбуковых чащ и пугливых мимоз, пруды, затянутые пленкой водорослей с похожими на круглые плотики листьями виктории-регии, и таинственные беседки, увитые плющом и папоротником, вас не оставляет ощущение чего-то очень знакомого. Вы на минуту забываете, что это Рио, Бразилия, Южная Америка, вам кажется, что вы где-то дома — в Сочи, в Батуми, в Гаграх. И, быть может, специалисту-ботанику, легко отличающему друг от друга все девятьсот видов пальм, населяющих этот сад, не пришла бы в голову подобная мысль, для нас, простых смертных, она кажется вполне естественной. Но чем больше удаляешься от входа, тем быстрей охватывает тебя очарование первобытного леса. Золото и багрянец осени переплетаются с нежной зеленью весны и немеркнущим изумрудом олеандров и магнолий.

Тропический сад перелистывает одну за другой ожившие страницы ботанического справочника. Причудливые араукарии подняли свои колючие зонтики над стеной кустарников с алыми, как кровавые пятна, цветами. Шелестит пышной кроной знаменитая гевея, в жилах которой течет холодная молочно-белая кровь, в охоте за которой столетиями лились потоки горячей человеческой крови.

А вот и хлебное дерево — дерево из сказки, с булками на ветвях. Его тяжелые мясистые плоды растут прямо на стволе желтоватыми пупырчатыми шарами. Неподалеку развесистая папайя с гроздьями водянистых, сладковатых дынь, которыми только вчера мы угощались за обедом.

Нельзя не остановиться у величественной равеналы, не случайно названной деревом путешественников; ее родина Африка. И, может быть, не раз изнывавшие от зноя и жажды путники находили спасение под сенью ее листьев-вееров, хранящих в толстых своих черенках запасы прозрачной освежающей влаги.

Но можно пройти мимо, не заметив скромного деревца, которое оказывается не чем иным, как праматерью популярной кока-колы, аккуратные бутылочки которой продаются на каждом шагу: в кафе, аптеках, магазинах сувениров и у автомобильных бензиновых колонок.

И сколько еще вокруг неприметных глазу растений, наделенных чудодейственными свойствами, целебных и загадочных. Немного знаний — и ты никогда не погибнешь ни от голода, ни от жажды в тропическом лесу.

Однако каждый раз наше внимание привлекают лишь знаменитые или яркие представители тропической флоры. Увы, даже деревья мы встречаем по «одежке» и громкому имени.

Дорожки становятся уже и наконец исчезают в густой траве. Заросли бамбука густеют, и вот уже перед нами непроходимая чаща. Смыкается над головой колеблющийся полог, и сырая прохлада девственного леса заставляет учащенно биться сердце. Здесь надо быть осторожным. Здесь человек уже утрачивает свою власть. Широкие лепестки тропического цветка могут скрывать неожиданную опасность. Только легкое покачивание травы да едва слышный шорох напоминают о змеях — некоронованных царицах джунглей. Ухо улавливает какие-то таинственные звуки, треск веток и загадочный шепот листьев, отчего все тело напрягается в ожидании чего-то неизведанного, непонятного. Хочется закрыть глаза и долго стоять, затаив дыхание, на мгновение забыв обо всем на свете. Шелестит ветер, и солнечный луч, проскользнув сквозь листья, золотым слитком пылает у корней папируса.

Десяток шагов назад — и мы снова возвращаемся к цивилизации. Но теперь хочется идти как можно скорей. И каменный рыболов, задумчиво опустивший удочку на берегу пруда, и тенистые беседки, к которым ведут широкие ступени из серого песчаника, стертые подошвами тысяч людей, и великолепные фонтаны сейчас уже но привлекают внимания.

Нас ждет автобус. Мы покидаем ботанический сад, оставив где-то в глубине его, в чаще тропического леса, кусочек своего сердца.

Может быть, мы никогда не узнали об этом, если бы не Монис Бендейра. Он появился в первый же день нашего пребывания в Рио, совмещая обязанности корреспондента утренней газеты с ролью внимательного гида и тайного поклонника одной из молодых сотрудниц экспедиции. Монис худощав, черноволос, с живым подвижным лицом, на котором южный загар тщетно борется с румянцем молодости. Потомственный кариока, он влюблен в Рио и готов часами говорить о родном городе. Монис — студент и мечтает о дне, когда наконец в руках его очутится долгожданный университетский диплом. А пока… пока в ожидании этого часа надо работать, чтобы своевременно внести плату за обучение. Впрочем, Бендейра не унывает. Веселый, общительный нрав и знание двух языков — английского и немецкого — способствуют его корреспондентской деятельности. Мы стояли на набережной, любуясь уходящей вдаль панорамой Копакабаны, как вдруг Бендейра сердито хлопнул себя по лбу. «Каррамба — ах, простите, сеньорита, но я так зол на свою рассеянность. Как же я мог забыть о самом интересном. Вы ведь не знаете, что в честь прихода „Ломоносова“ в Рио над одним из домов подняли красный флаг. Понимаете, красный флаг над Рио. Не всякий в наше время решится на такой открытый вызов полиции».