– Что с тобой, друг? – Мальчик сделал шаг вперёд, хотел протянуть руку и коснуться зеленоватой шерсти, но тут услышал за спиной шипение.

– Не вздумай его трогать!

Старуха Ку-Ку, стояла за его спиной, в белой арке ворот, сгорбленная и костлявая, как сама смерть, – только косы в руках не хватает.

– Я… Мне нужно ему помочь.

– Поздно, – сказала она пророческим, не терпящим возражения тоном. – Неси длинную верёвку. Отведём жеребца в лес.

– В лес? Но зачем?

Она не ответила. И снова Ахти всё понял сам.

Он весь вспотел, пробираясь через сугробы. Хотя на ногах были надеты плоские короткие лыжи, идти по лесу всё равно было тяжело.

Позади в снегоступах шагала Кукушка. Она не отставала, и Ахти удивлялся, как проворно она передвигается по лесу. Старуха вела на верёвке коня Гаспара, он следовал за ней на расстоянии пяти шагов, и по тому, как двигал головой и ушами, видно было, что жеребец полностью ослеп.

Гигант шёл медленно, тяжело, и, хотя проваливался, снег не доходил ему даже до брюха.

Тяжёлое дыхание скакуна эхом разносилось по лесу.

– Нам ещё далеко?

– Токмо дойдём до поляны.

Мальчик вытер красный нос, тоскливо посмотрел на сумку, которую старуха перевесила через плечо.

– Ку-Ку?

– Что?

– А как мы его… Ну…

– Выбирай сам: или привяжем к дереву, а там своё дело сделают волки, или твоей рукой.

Ахти замялся:

– Волки… Они ведь тоже могут разнести заразу.

– Могут.

– И будут его терзать.

– Будут.

– Тогда… Ку-Ку?

– Ну?

– А можешь ты? – мальчик заглянул в сощуренные глаза старухи, прикрытые толстыми веками.

– Боисся? Лучше придумай, что ты скажешь его хозяину.

Ахти открыл рот, а конь Гаспара захрипел, выпустил большое облако пара и упал на бок.

– Верзила! – крикнул мальчик, бросился к нему и тут же почувствовал на вороте цепкие пальцы старухи.

– Не дури.

Конский глаз вылупился на него, моргнул раз и закатился.

– Больше хворосту, – велела Кукушка, – и двигайся живее, а то околеем.

Она выбила искру огнивом раз-другой, и сухой лишайник затлел. Затрещали ветки. Огонь набирал силу.

И снова всё повторялось. Как тогда, с котярой Пумми.

Ахти хотелось плакать, но слёзы стыли в глазах и никак не могли вырваться наружу.

– Бабуля, – тихо позвал он. – Скажи, мы тоже заболеем и умрём, да?

– Рано или поздно такое будет с каждым, – ответила Кукушка. – Но есть и те, кого убьёт бандит, оползень или ураган.

Ахти вытаращился на неё:

– Я про сейчас говорю.

– А, про сейчас, – крякнула старуха. – Мы с тобой ещё поживём, пожалуй.

Парень тяжело сглотнул.

– Эта зараза… Она может уничтожить целую деревню или даже город? Фархад говорил.

– Может, и может.

– А мы тоже заразимся?

– Всякое бывает. Только тебе, малец, об этом волноваться не след.

– Почему?

Она взяла его руку на удивление тёплыми, пахнущими зверобоем и мятой руками. В её полуслепых глазах отразилось пламя костра. Голос зазвучал твёрдо и жёстко:

– Ты, Ахти, песчинка, которая должна стать жемчугом. Впереди тебя ждёт долгий и тяжёлый путь.

Никто не мог сказать точно, сбываются ли предсказания Кукушки и, если и сбываются, то как скоро.

В жизни Ахти за последний месяц мало что изменилось. Снегопад усилился и затворил дороги. Ни о каких путешествиях не могло идти и речи.

Обитателей «Мамочкиного приюта» заперло со всех сторон. У Тойво остались кое-какие запасы продовольствия, но этого едва ли могло хватить до конца зимы.

Вот они и застряли с золотом, но без пропитания.

Из-за постоянно топившейся печи в трактире стояла невыносимая духота. Стоило выйти во двор – от холода пробирало так, что коленки дрожали.

Отрезанные от остального мира, жители «Мамочкиного приюта» начали скучать, ворчать друг на друга и ссориться.

Чтобы хоть немного побыть наедине с собой, Ахти ежедневно расчищал в снегу дорожку до конюшни и ходил проведать, как там Фиксу. С волнением он прислушивался, не изменилось ли её дыхание; заглядывал в умные, всё понимающие глаза.

Пока была возможность, он кормил её лучшим зерном, укрывал двумя попонами, подкладывал больше сена. Лошадка в ответ нежно пощипывала его за воротник и тёрлась о плечи мордой. Её живот стал таким большим, что можно было нащупать то ли копыта, то ли коленки жеребёнка. Никаких признаков болезни у Фиксу пока не наблюдалось, и Ахти каждый день благодарил за это небо.

Закончив дела в конюшне, парень выходил наружу и подолгу смотрел на занесённый снегом тракт. Сбудутся ли предсказания Кукушки? И что, если она права и хозяин богатырского коня вернётся?

Так, в тревожном ожидании и скуке, потянулись зимние месяцы, где один день был повторением другого.

И когда впервые за долгое время выглянуло солнышко и согрело землю, далеко на горизонте со стороны северо-восточного разлома показались три повозки, двигающиеся устало и лениво по раскисшей от жижи земле.

Вместе с обозом шёл небольшой отряд грязных, измученных солдат и офицеров.

Теперь сложно было понять, кто из них гессианец, кто норанбатырец, а кто дубогорец. Песен никто не пел. Мороз, неведомые опасности и лишения превратили гордое войско союзников в жалкую горстку выживших.

Теперь уже никто не гнушался очагом и харчами «Мамочкиного приюта», и, хотя Ахти было не до разговоров – он с ног сбился, обслуживая новых гостей, – до его ушей донеслись кое-какие новости.

Авангард, состоявший преимущественно из конницы норанбатырцев, сгинул ещё в первые дни. Железный строй гессианцев вошёл в зеленоватый туман и, как потом рассказывали дубогорцы, кинувшиеся на подмогу, заслышав вопли и стоны, – был рассыпан и разбит неизвестным врагом. Несколько уцелевших солдат и офицеров, случайно вышедших из тумана, вернулись к обозам с провизией и фуражом. Они несли какую-то околесицу о паучьих людях и слепых демонах, о жутких всадниках, будто бы сшитых с телами лошадей.

Они рассказывали, как зеленоватый туман начал наступать, покрывая повозки, стоявшие в арьергарде, и заключая их в кольцо. Как и, главное, почему именно им удалось спастись, никто из вояк объяснить не мог. Этот эпизод был стёрт из их памяти. А их лица чем-то напоминали физиономию охотника Лупуса в день, когда он вернулся с той стороны тракта, – ничего не выражали кроме глупого звериного ужаса.

Тойво ворчал: кормить новоиспечённых постояльцев было нечем, да и платить они не собирались. Правда повозки, на которых прибыли солдаты, везли не только раненых, но и продовольствие.

Однако голод почти не мучил выживших, некоторые даже отказались от еды. Тепло же подействовало на них моментально, и, когда Ахти вошёл с очередным кувшином пива, многие воины спали прямо за столами, на полу – кто где прислонил голову.

– Спят как пташки, – говорила Лемпи, обходя обеденный зал по кругу. – А иной раз кто-нибудь дёрнется во сне и закричит, как будто ему углей в штаны насыпали.

– Выспятся – и пусть убираются, – прошептал Тойво. – Эту ораву только пригрей, и начнут кутить и обжорствовать. Мало мне было этой чумы, теперь ещё и эти опустошители.

Но на следующий день отряд засобирался в дорогу, да так скоро и единодушно, как будто их кто-то подгонял.

Утром Лемпи разбудила Ахти рано и велела срочно идти в лес за дровами. Он ещё не успел толком проснуться и как следует закутаться, а она уже всучила ему топор и выставила за дверь.

Ничего не поделаешь… Такое бывает, когда ты младший или когда у Лемпи «особые клиенты». Приходится идти и работать ни свет ни заря.

Срубив несколько сухих берёзок, парень обрубил ветки, связал стволы и потащил их к дому. Отворив дровник, он обнаружил, что там ещё полным-полно поленьев. Ахти нахмурился, вонзил топор в пенёк и, заслышав множество голосов со стороны дороги, пошёл к крыльцу.