23 июня, стоя на Коломаке, Мазепа и Голицын определили («усоветовали и постановили») конфигурацию сил для прикрытия южных рубежей России («для опасения от неприятелских приходов») после окончания похода. В Новобогородицке должен был остаться полк И. Ф. Волынского, включавший в себя ратных людей других полков, которых Голицын и его «сходные товарищи» оставили там «за поздной приезд». К нему «в прибавку» оставался Острогожский полк (1,5 тыс. человек) во главе с полковником И. Сасом, пришедший из Батурина московский стрелецкий полк стольника Ф. Колзакова, а также сердюцкий пехотный полк Еремея Андреева. По р. Орели Мазепа должен был расставить 3 конных компанейских полка и 2 пехотных сердюцких. В Переволочне для контроля днепровских переправ решили оставить полк А. А. Чубарова, 500 киевских казаков Г. Коровченко и еще один пехотный сердюцкий полк. Войска, расположенные на р. Самаре и Орели, поступали под верховное командование И. Ф. Волынского и должны были идти к нему «для промыслу и поиску над неприятели» по первому зову[884].

Как и в прошлом году, летом 1689 г. татары предприняли ряд нападений на Изюмскую черту, хотя, судя по всему, не таких интенсивных. В начале июня перекопский бей Шан-Гирей султан послал из Крыма Доймеш-агу с пятидесятью татарами «для языков с ведома хана крымского». По дороге на р. Самаре к небольшому отряду присоединилось 400 крымских и азовских татар и 50 запорожцев. Объединенный отряд двинулся под слободские города Изюмской черты — Змиев, Бишкин, Лиман. Один из крымских татар отлучился от отряда, чтобы напоить коня в Северском Донце, был пойман казаками и отвезен в Змиев, откуда местный воевода, стольник Семен Дурново, отослал его в Белгород. 26 июля он был допрошен «через огонь» (в связи со слухами об эпидемии в Крыму) в белгородской разрядной избе, после чего командующий Белгородским разрядом Б. П. Шереметев послал своему сходному товарищу, думному дворянину и чугуевскому воеводе С. Б. Ловчикову, распоряжение об усилении бдительности в слободских городах. Одновременно Шереметев приказал харьковскому полковнику Г. Донцу послать к Ловчикову харьковских казаков во главе со своим сыном Константином «для береженья тамошних городов от приходу тех и иных воинских людей»; сам харьковский полковник должен был готов выдвинуться «по подлинным вестям» с остальными казаками. Аналогичный указ был послан в Ахтырку к тамошнему полковнику И. Перекрестову[885].

Несмотря на предпринятые меры предосторожности и своевременно полученные данные о татарских загонах, в июле небольшие отряды ордынцев все же смогли прорваться к городам Изюмской черты. 22 июля татары пришли под Бишкин, где захватили в плен «многих людей», в том числе казака Сергея Грицко, которого отвезли в Крым, а в конце месяца захватили 33 человека и убили семерых под Лиманом[886]. Кроме того, небольшие татарские отряды разбойничали в мае и в августе южнее черты, в районе Тора[887].

В 1689 г. австрийские войска вновь действовали успешно, нанеся в июле — августе и ноябре османам ряд поражений и освободив Южную Сербию. Это стало пиком успехов Священной лиги в войне с Портой[888]. Польское войско ограничилось в 1689 гг. неудачным походом под Каменец-Подольский, а отношения Москвы и Варшавы в этот период свелись к взаимному информированию о военных операциях и отчасти — к обвинениям в невыполнении союзнических обязательств.

Перед отправлением в поход из Сум (то есть в марте 1689 г.), В. В. Голицын отправил в Речь Посполитую к коронному и литовскому великим гетманам С. Яблоновскому и К. Я. Сапеге краснопольского сотника Сумского полка Прокофия Андреева. 3 апреля он прибыл во Львов, явившись некоему «губернатору Гладковскому, которой правит на гетманском месте». Тот, ознакомившись с проезжими грамотами Андреева, в тот же день выделил ему подводы и назначил пристава до Варшавы. Подъезжая к Варшаве, сотник встретил покинувшего город крымского посланца. Андреев спросил у крымцев, «помирились ли они с полским королем или нет и посланник ему, Прокофью сказал, что миру между ими никакова не учинено и будет чинитца война». Позднее коронный подскарбий М. Замойский сообщил сотнику, что посланника велено отправить во Львов, где задержать, не отпуская в Крым.

В столицу Польши русский гонец прибыл 11 апреля и в тот же день был принят коронным гетманом Яблоновским, интересовавшимся ходом кампании и особенно строительством крепости на р. Самаре. Когда Андреев рассказал о раннем выступлении русских войск в поход, гетман спросил, «чем будут доволствованы войсковые лошади». Русский гонец сообщил о завершении строительства Новобогородицка и заготовке значительного числа продовольствия и фуража в «украинных» городах. Яблоновский также интересовался, кто возглавляет русское войско помимо В. В. Голицына. Получив ответ, он пожелал, «чтоб Господь Бог подаровал им всем бояром и воеводам с войски на тех врагов креста святаго победу и счастливое одоление». На этом аудиенция закончилась. Вечером того же дня сотник Сумского полка посетил русского резидента П.Б. Возницына в Варшаве, вручив ему письмо от главнокомандующего. Вместе они посетили на следующий день литовского подскарбия Бенедикта Сапегу, брата великого литовского гетмана, вручив ему «лист» Голицына для К. Я. Сапеги. По приказу коронного гетмана Андрееву отвели постоялый двор, приставили почетную стражу из гайдуков, щедро кормили и поили. Яблоновский, вручая русскому гонцу ответное письмо, заверил его, что «он на неприятелей креста святаго на Буджацкую и на Белгородцкую орды войска коронные соберет и постановит под Трембовлем в две недели», и будет информировать Голицына о своих дальнейших действиях. 15 апреля Андреев выехал из Варшавы, но на обратном пути встретил посланца Яблоновского, некоего Бунковского, возвращавшегося из Крыма в сопровождении ханского гонца. Бунковский сообщил, что Селим-Гирей ныне находится в Килии «над Дунаем», собираясь выступить с белгородскими татарами «против войск цесарского величества» и послав при этом «для охранения Крыма» от русского наступления калгу и нураддина. В стан русской армии Андреев возвратился 12 мая «на урочище Каирки Мечетной»[889].

В доставленном Андреевым письме Яблоновского гетман выражал радость по поводу начала русской кампании и сообщал, что еще в конце марта (за две недели до приезда русского гонца) послал в польские войска «уневерсалы и указы, чтоб они совокуплялись и шли на рубеж и для того, как совокупятца, чтоб не празнывали». Гетман и сам собирался выехать к армии 15 апреля. В тот же день в расположение русских войск должен был выехать гетманский резидент, брацлавский стольник С. Глосковский. Яблоновский подчеркивал, что, несмотря на произошедший срыв сейма (сорван 1 апреля 1689 г.), король и Речь Посполитая прилагают все усилия, чтобы «общему союзу чинилося доволство и войски б на поле как лутчи и как скорея высланы были и промыслы б над неприятелем как совершеннее на сей войне за времени чинены были», тем более что по полученным в Варшаве известиям Селим-Гирей «со всеми своими силами обретаетца в Белогородчине». Коронный гетман хвалил Голицына за высылку отряда на Правобережье Днепра, к Черному лесу, для предупреждения возможных татарских набегов и информировал главнокомандующего, что также отправил в этот регион — под Белую Церковь и под Богуслав — «подлинные хорунгви». Он обещал послать командирам польского отряда приказ, чтобы они «с началником их царского величества тамошних войск пересылки о всем чинили». Кроме того, Яблоновский сообщал о твердом намерении Речи Посполитой не заключать сепаратный мир с Портой при посредничестве Крыма, а вести мирные переговоры только вместе и по соглашению с союзниками по антиосманской борьбе, включая и Россию (такие переговоры как раз начались недавно в Вене). В доказательство этих намерений он пересылал текст письма Яна Собеского крымскому хану[890]. В указанном послании (от 25 марта н. ст.) польский король декларировал, что готов принять посредничество Селим-Гирея в заключении мира, несмотря на идущие в данный момент прямые переговоры с турками, но только от имени всех союзников, а не сепаратно[891].