В ходе возвратного марша Голицын направил 15 июня из Новобогородицка (через Киев) в Речь Посполитую еще одного посланника — полковника М. Фливерка[892]. Фливерк повез обширное письмо на имя короля, подписанное всеми русскими воеводами во главе с Голицыным. Подчеркивалось, что русское войско, придерживаясь союзных обязательств и «отвращая силы бусурманские хана крымского», вышло в поход «с великою трудностью» ранней весной, «не взирая на разлитие в реках чрезвычайных великих вод» и отсутствия корма для лошадей («шли мы дикими полями с великим поспешением, везучи с собою конские кормы до тех мест, покамест в полях травы явились»). Сам поход и сражения («кровавые бои») с крымцами 15–17 мая описывались в духе сеунчей на царское имя: русские войска бились «храбро и мужественно» и «те долины их бусурманскими трупами уклали и живых многих паимали». Численность войск противника оценивалась в 150 тыс. человек, при этом в Крыму остались лишь «старые да малые». После поражения хан заперся в Крыму и «злохитрым своим вымыслом Белогородцкую Орду и яман-саадака, и горских черкес, и нагайцов оставил в полях за Перекопою позади обозов наших, которые около нас травы зажигали и в добывании конских кормов помешку нам чинили». Сообщалось и о русско-крымских переговорах и их неудаче. Причина ее обосновывалась тем, что крымский представитель отказался признать полномочия В. В. Голицына заключать мир от имени Речи Посполитой, мотивируя это тем, что у «королевского величества с ханом уже мир учинен и посланники… королевского величества и ныне при нем хане в Перекопи обретаютца, которых он имеет вскоре к… королевскому величеству отпустить о том же миру». Это подтверждали и взятые русскими татарские пленники, однако В. В. Голицын подобные заявления «слушать у них не хотел», и «без общаго совету» с Варшавой «в миру… хану… отказал». При этом польская сторона упрекалась в полной пассивности в кампанию 1689 г. Опираясь на показания пленных, в послании королю заявлялось, что польско-литовская армия не оказала в соответствии со своими обязательствами никакого противодействия в отношении Белгородской орды, что давало хану Селим-Гирею свободу рук в отношении русской армии: «и приходу войск вашего королевского величества белгородцкие орды на себя не чают». Сообщалось и о походе Косагова на Арабат. Оценивая результаты кампании, русские воеводы во главе с Голицыным подчеркивали, что в ходе нее «всегда их поганцов ратные царского величества люди мужественно побивали и коней и ратную их збрую у них имали и с поля их збили и от обозов наших отогнали». Сам поход 1689 г. завершился «безо всякого упадку» царских войск[893].

Фливерка сопровождал представитель гетмана И. Мазепы Яков Глуховец. Прибыв во Львов, Фливерк и Глуховец не застали там ни короля, ни гетмана Яблоновского, который выехал к Яну Собескому в его резиденцию Яворов. Они были приглашены на обед к коронному подскарбию М. Замойскому, который расспрашивал их о Крымском походе. После этого русские посланцы двинулись в Яворов к королю, прибыв туда 2 июля. Им были отведены квартиры, а вскоре посланцев посетил королевский секретарь С. Ружицкий, интересуясь характером привезенной ими корреспонденции. В тот же день Фливерка и Глуховца тепло («ласково») принял Яблоновский, расспрашивая о здоровье Голицына и его товарищей, а также с особенным интересом — «о поведении военном», то есть о событиях второго похода на Крым. На следующий день, 3 июля, Фливерк послал Глуховца к Яблоновскому с просьбой организовать аудиенцию у короля как можно скорее и отпустить посланцев без задержки. В ходе встречи коронный гетман, выслав всех присутствующих, еще раз расспрашивал Глуховца о походе Голицына наедине, ожидая, по-видимому, услышать, более подробный и неофициальный рассказ. Однако представитель Мазепы, если верить его словам, «говорил те ж речи, что и с полковником сказывали, подробну». Яблоновский заверил, что королевский прием состоится сегодня же. Действительно, вскоре после этого Фливерк и Глуховец, сопровождаемые чашником Андреем Слобоцким и порутчиком Войтехом Лаской, прибыли в королевский дворец. Собеский лично принял у них письма, поинтересовавшись здоровьем русского главнокомандующего и спросив, «как им поводилось в степной дороге». 5 июля Фливерк и Глуховец еще раз встречались с Яблоновским в присутствии русского резидента при польском дворе — Ивана Волкова. Гетман, «выслав всех своих дворян, говорил с ними на одине о военном поведении пространно». 6 июля, получив отпускную аудиенцию у короля и его письмо к Голицыну, Фливерк и Глуховец двинулись во Львов, где 10 июля вместе с Волковым побывали на обеде у выехавшего туда Яблоновского. 12 июля гетман вручил им свои послания к Голицыну («и отпустил их учтиво и приказывал ласково, чтоб они поклонились от него ближнему боярину князю Василью Васильевичю и всему ево товарству поздравствовали и кланялся многажды с учтивостью») и на следующий день посланцы двинулись в обратный путь[894].

Польский король в ответном письме русским воеводам (от 16 июля н. ст. из Яворова) сообщал, что «с великою радостию и удоволствованием приемлет» известие о походе царских войск на Крым, но в то же время, комментируя их отступление от Перекопа, заявлял, что в случае принятия его стратегического плана 1686–1687 гг. кампания была бы более успешной. Собеский отвергал какие-либо обвинения в сепаратных переговорах с Крымом, утверждая, что все контакты Варшавы с противной стороной осуществлялись вместе с остальными союзниками, в том числе Россией, в ходе переговоров в Вене. Он указывал и на причины, сделавшие невозможным весеннее выступление польской армии: отсутствие подножного корма для лошадей ранней весной и отсутствие денег на военные расходы из-за срыва сейма («злоба людская, завидуя, мнится, счастливым христианским поведением, сейм нам толь зело потребен и толь долго протягнут, розорвала»), хотя король и компенсировал часть затрат из собственной казны. Собескому, по его словам, удалось вывести войско в поле, которое якобы «в готовости стоя, по всяк момент самых толко от велеможного князя дожидалось вестей» и ныне ждет известий о дальнейших военных планах Голицына[895].

В июне 1689 г. взятые в плен под Новобогородицком татары сообщали, что еще во время стояния у Перекопа к Селим-Гирею прибыл османский чауш с приказом отправить войска в Венгрию, однако хан отказался, указывая на очевидную угрозу со стороны голицынской армии: «мне де свое кочевье оставя, стыдно чюжаго искать». Более того, Селим-Гирей напоминал сюзерену о необходимости прислать ему подкрепление для защиты своих владений. Однако уже в июне хан, «проведав подлинно» об отступлении русских войск за Самару и Орель, якобы готовился «итти войною на цесаря и на Венгерскую землю»[896]. В июле взятый в плен крымский татарин рассказал в белгородской разрядной избе, что Селим-Гирея вызывают к османскому двору и он собирается выехать в Аккерман. Этому сопутствовали слухи, что «турской салтан сего хана хотел переменить»[897].

К концу 1689 г. в Москве был получен ряд известий от шпионов и выходцев из плена, которые позволяют в основных чертах восстановить действия Селим-Гирея и его приближенных после отступления русского войска от границ Крымского ханства.

Пленный татарин Ненисупко рассказывал, что по возвращении Селим-Гирея в Крым (июнь) он пробыл там около месяца, куда «от салтана турского были к нему присылки беспрестанные, чтоб он с ордою шел в Белгородчину для того, что полские войска х Каменцу Подолскому пришли и около Каменца хлеб и всякие кормы все потолочили». Выступление Селим-Гирея на Буджак «по тем вестям»[898] подтверждается и другими такими же известиями. Ф. Зароса, сообщал, что «по отходу войск государских от Перекопи от салтана турского прислан был к хану чауш нарочно с таким указом, дабы в Белогородчину выходил ис Крыму, перед которым хан, хотя отгаваривался своею в то время болезнию, однакож де видя, что тот чеуш без него отнюдь не хочет ехати, в несколко недель вместе с ним, чеушем, толко с своим самим двором ис Крыму в Белогородчину пошол болен». Через несколько недель вслед ему (Зароса утверждал, что перед праздником Покрова, то есть в сентябре) отправился калга, «собрав крымскую орду несколко на десять тысечь»[899]. Пленный татарин Нарик Суфу, допрошенный в Батурине 18 октября 1689 г., не только подтверждал эти сведения, но и отмечал, что калга также медлил со своим походом, в то время как Селим-Гирей ожидал его «на границе волоской»[900]. А Ненисупко уточнял, что где-то в сентябре хан «прислал из Белагородчины… в Крым Кара Мустафу агу с таким указом, что по присылке салтана турского велено выслать ис Крыму татар с села по 2 человека с калгою салтаном в Белогоротчину для того, чтоб волоские войски с мултянскими не пришли в противность ему салтану и чтоб из Белгородчины вступить в Волоскую землю»[901].