16 февраля 1695 г. Лефорт сообщил в письме своему брату Ами, что объектом нападения станет Азов. Об этом он писал подробно, указывая даже количество и качество отправляемой с его полком артиллерии. О направлении другого удара Лефорт сообщил лишь в общих чертах: войско двинется «со стороны Перекопа или Казы-Кермена и нападёт на несколько городов»[1215]. Если сравнить его письмо с текстом указа, то получается, что царский любимец, один из командующих армии, действительно не знал, куда именно направятся войска Шереметева и Мазепы, хотя указ об их выступлении уже обнародовали. Скорее всего, Лефорт назвал те цели, между которыми пытались сделать выбор в предыдущий период подготовки кампании 1695 г. Любопытно, что весьма близкая к реальности информация о походе на Азов очень быстро попала в европейскую прессу. В одной из газетных статей, помеченной «С Москвы февраля в 20 день», говорилось, что войска на Азов пойдут тремя полками, назывались их командиры, а также говорилось об отправке в поход войск «гетманского и белогородцкого». Правда в качестве направления их удара назывался Перекоп[1216].
Планы Азовского похода постепенно обретали все больше конкретных черт. 20 февраля Гордон встретился с Петром, записав затем в дневнике: «Мы совещались о нашем походе и, по моим убеждениям, решились на блокаду Азова, но окончательное решение было отложено до военного совета назавтра». На следующий день на «малочисленном» военном совете решили отправить к Азову Гордона с его полком и донскими казаками, чтобы «не допустить прихода туда никакой поддержки»[1217].
Отметим, что инициатива Гордона изменила соотношение войск, подчиненных разным командирам. Еще 16 февраля Лефорт хвастался в письме, что он, как первый из генералов, командует более 12 тыс. человек, в то время как его шурин Гордон — 8 тыс.[1218] Теперь же ставший передовым полк Гордона насчитывал 10 тыс. человек, ему же в подчинение дали 6 тыс. казаков[1219]. 25 февраля Е. И. Украинцеву направили указ о начале подготовки похода под Азов «московского выборного» полка Гордона, вместе с которым «всякий промысел чинить» предписывалось «Войска Донского атаману и казакам». От думного дьяка требовалось послать соответствующую грамоту на Дон[1220].
2 марта в Посольском приказе расспрашивали атамана все еще находившейся в Москве донской «зимовой» станицы. Ведомство интересовала возможность обеспечения двигающейся к Азову армии лошадьми за счет казаков верховых городков. Атаман ответил, что в этих местах мало кто держит лошадей сверх необходимого. Под расспросными речами более мелким небрежным почерком вписан государев указ о подготовке в верховых городках тысячи подвод для московского войска. Предписывалось также гнать в Черкасск скотину и вести «харч», которые будут покупаться «повольною ценою»[1221].
Этот эпизод показывает, каким образом в данный период принимали решения по значимым вопросам кампании: один из сподвижников царя (Гордон) выдвинул идею, существенно корректирующую ход будущих военных действий, убедил царя в её правильности, а потом общий совет ближайших соратников принял итоговое постановление. Дальнейшую разработку планов передали на более низкий уровень по административной подведомственности, где и решались частные вопросы.
Тем временем разработка планов похода Шереметева и Мазепы существенно отставала. Гетман получил грамоту с требованием начать подготовку похода 17 февраля и тут же написал об этом Шереметеву[1222]. Надо полагать, что отправляемые против татар военачальники договорились между собой не о походе, а о том, чтобы совместно требовать от Москвы конкретных указаний. Мазепа отправил в столицу письмо, полученное там 27 февраля, прося дать предписание с указанием места встречи с Шереметевым. 2 марта гетману выслали распоряжение съехаться в городе Сумского полка Белополье и прислать «статьи» по итогам встречи в Москву[1223].
Шереметев получил указ действовать, «не описався» с государями, 21 февраля. Его ответ был отправлен в Москву 27 февраля и попал туда 5 марта. Предполагаем, что неделя размышлений понадобилась Шереметеву на переговоры с Мазепой. В своем послании в столицу воевода отметил, что ему указано выступать совместно с гетманом, не ссылаясь с государем, но «о котором времяни тому моему… с ним, гетманом, походу быть, и для задержания хана с ардами в которые места итить, и где б над ним промысл и поиск пристойно чинить, и прежде того походу для общего совету… в которых числех и где в которых местех съехатца и видетца, и о том, о чем ему, гетману… говорить… статей ко мне… из Розряду и ис Приказу Малые Росии не прислано»[1224]. Фактически Шереметев отказался от самостоятельности в принятии стратегических решений. Далее воевода писал государю, что перед прежними Чигиринскими и Крымскими походами воеводы и гетманы съезжались, а сейчас соединиться невозможно из-за плохих дорог и участия Мазепы в отражении татарского набега. Он отмечал, что Мазепа желает «съехаться ему со мной… и всесловесно пространно посоветовать», так как через гонцов «совершенного намерения постановить не мочно»[1225].
Шереметев, судя по вышеупомянутому посланию, безусловно, принимал во внимание возможность осады и штурма укреплений. Это понятно из следующей фразы: «И в полку у меня… верховых огнестрельных пушек самое малое число, а инженеров, и подкопщиков, и огнестрелных мастеров, и гранатчиков нет»[1226]. Доступных же целей для осады у Шереметева было две — Перекоп и Казы-Кермен. Очевидно, что такие возможности рассматривались во время недавнего приезда Шереметева из Белгорода в Москву. Все это позволяет сделать вывод, что воевода, так же как и гетман, считал на тот момент штурм турецких крепостей несвоевременным.
Тем временем о больших российских приготовлениях к новой военной кампании стало известно за рубежом. 12 (22) марта 1695 г. об этом в послании к венецианскому дожу писал резидент Венеции в Варшаве Г. Альберти. А в письме от 18 (28) марта 1695 г. он со ссылкой на письмо Лефорта сообщал даже некоторые детали военных планов Москвы: Мазепа якобы будет послан на «Перекоп, чтобы сделать диверсию в Крыму»[1227].
13 марта Шереметев съехался с Мазепой в Белополье, как того требовал государев указ. Военачальники определили общие контуры предстоящей кампании. Они постановили идти на реки Миус и Кальмиус, поскольку именно там проходили основные пути передвижения «бусурман» между Азовом и Крымом. Через ту же территорию осуществлялось нападение на приграничные российские и украинские города. Обсудили они и варианты походов под Казы-Кермен и под Перекоп, но отвергли их. Воевода и гетман пришли к выводу, что к Перекопу их не допустят, а в случае начала движения к днепровским городкам татары вовремя сообщат о наступлении и пошлют туда подкрепление, а также позовут на помощь Белгородскую орду. При этом крымский хан сможет пройти к Азову по бродам через реки Миус и Кальмиус[1228]. Таким образом, поход к Казы-Кермену ставил бы под вопрос выполнение царского указа об отвлечении орды от Азова. Выступать к Миусу предполагалось одновременно с ратями, идущими на Дон, поскольку иначе силы от «стояния» в степи истощатся раньше времени. Полководцы отмечали, что запасов, которые полки смогут взять с собой, хватит не больше чем на три месяца. Сойтись украинским и русским войскам предстояло у р. Берестовой.
