Чистяков сразу озарил темную комнату широкой добродушной улыбкой и заполнил ее громким говором.

— Здорово, стрелки-охотники! — и потирая ладони, приблизился к прилавку: — Люблю повеселиться, особенно, когда есть пиво!

Молодая, начинающая полнеть буфетчица улыбнулась в ответ профессионально, заученно.

— Спешите, — сказала она, — скоро расстанемся.

— Муж ревнует? — поинтересовался Чистяков.

— Нет. Горсовет. Чего вам? Четыре кружки нива? А водки не надо? — и, наполняя бокалы, продолжала: — Жильцы дома жаловались, на самой дороге стоит. Искушает, — буфетчица вздохнула. — В общем, сегодня последний день торгую.

— Жалко, — посочувствовал Круговых.

— Вы редко к нам заходите. А другие жалеть будут.

— Я о вас, — усмехнулся Сергей Александрович. — Доходное место. Вряд ли где такое найдете. Пьяный, он копейки не считает.

Буфетчица обидчиво поджала губы, и, схватив с прилавка бокалы, в которых уже успела отстояться пена, снова подставила их под струю.

— Пожалуйста!

— Зря ты ее поддел, — упрекнул Чистяков, расставляя на столе бокалы, — обиделась.

Закусочная заполнялась новыми посетителями. Зашел Валерий Зорин с Савельевым. Они были уже навеселе. Увидев старшего машиниста, Валерий пробрался к его столику, деланно удивился:

— Сергей Александрович, а вы какими судьбами в это заведение? Это надо отпраздновать!

И, кивнув Савельеву, сказал:

— Женя, организуй!

Когда Савельев отошел от столика, Валерий заговорщицки подмигнул в сторону буфетчицы:

— Мы тут кумовья королю и сваты министру. Блат…

Круговых заспешил, торопливо допивая пиво.

— Вы куда? Не пущу.

Зорин удержал Сергея Александровича за руку.

— Дела ждут, — ответил тот, освобождаясь.

— Да разве он с нами останется! — воскликнул подошедший Савельев. Под мышкой у него была бутылка коньяка, в руках по две кружки пива. — Он с нами, простыми работягами, разговаривать не будет, не то, чтобы выпить…

И, не обращая внимания на гневный, предостерегающий взгляд Зорина, продолжал:

— Скоро на каждом вагоне будет написано: тормоз Круговых. Читай и радуйся. Сотня, тысяча, сто тысяч Круговых. Огромный тираж.

— Женька, перестань! — крикнул Зорин.

Сергей Александрович побледнел. Заметив это, Чистяков потянул его за руку:

— Пошли, Сергей, пошли.

Но ноги Круговых словно приросли к полу.

— А ты что запрещаешь? — заплетающимся языком кричал Савельев, обращаясь к Зорину. — Сами с Сорокиным смеялись, а мне разве нельзя? Изобретатель. Кишка тонка. Ха-ха-ха.

Смех Савельева неожиданно прервался звоном посуды. Зорин со всего размаха ударил друга по лицу, и тот растопыренными руками, захватывая со стола бутылку и бокалы, упал на Сергея Александровича. Круговых брезгливо взял его за шиворот и швырнул на пол.

Поднялся шум. Кто-то кричал:

— Так его, Сергей Александрович. Не будет болтать!

И вдруг наступила тишина. Не сразу Круговых понял, почему Зорин, пригнувшись за столиками, попятился и залез за прилавок через услужливо открытую буфетчицей дверку. А когда поднял глаза, то увидел стоявшего в дверях милиционера.

— Кто тут Сергей Александрович! — грозно спросил милиционер и неожиданно предложил: — Пройдемте со мной.

Когда Круговых выводили из закусочной, закричало несколько голосов.

— Не виноват он. Другой ударил!

Чистяков тоже сделал попытку выручить своего приятеля.

— Понимаете, товарищ сержант, недоразумение тут вышло. Сергей, чего же ты сам-то молчишь? Объясни человеку.

— Там разберемся, — пообещал милиционер. — Пошли!

Такого Сергею Александровичу не приходилось испытывать за всю жизнь. Ему казалось, что на его позор сейчас смотрит весь город. Он шел, не поднимая головы, надвинув на глаза фуражку.

— Смотрите, еще один достукался, — послышался за его спиной голос. — Мало их наказывают.

В отделении милиции на Сергея Александровича составили подробный протокол. Ему потребовалось напрягать память, чтобы вспомнить, на какой стороне стояла посуда, какие слова произносил пострадавший. После этого совсем еще молодой лейтенант целый час читал нотацию о том, как должен себя вести человек в общественном месте. В заключение он выписал Круговых квитанцию на штраф и отпустил домой.

— Володя, не кажется ли тебе, что Круговых слишком зазнался. Пора его поставить на свое место.

Владимир Порфирьевич сидел на диване и просматривал свежие газеты.

— Опять тебе на самолюбие наступили? — не поднимая головы, спросил он. — Круговых пока на своем месте.

Агриппина Максимовна не привыкла прислушиваться к словам мужа.

— Слишком долго ты с ним нянчишься. Не слышал, какие разговоры идут в отделении?

— Какие? — Зорин хитровато прищурил глаза. Он втайне радовался тому, что сейчас неприятно удивит жену и она впервые за многие годы окажется побежденной в их поединке. Но он не торопился. Пусть выскажется.

Агриппина Максимовна подошла к трюмо, поправила прическу.

— А ты как будто не знаешь? Все говорят, что Круговых получил награду только потому, что друг начальника депо.

— Неужели? — притворился удивленным Зорин. — Но в отделении должны знать всем известную истину: представляет к награде не начальник депо, а министр путей сообщения.

— Откуда знать министру про какого-то там Круговых, если бы не начальник депо?

На Зорина нахлынуло необычное для его характера веселое настроение. Он поднялся с дивана и шутя взял жену за плечи.

— В том-то и дело, Рипа, что знает. А если бы я имел право награждать, то, ей-богу, дал бы Круговых еще один орден.

— Чем он тебя так очаровал? — воскликнула Агриппина Максимовна.

Вместо ответа Зорин выбрал из лежащей на диване пачки нужную газету и подал ее жене. На первой странице «Гудка» был помещен большой знакомый портрет.

— На, читай. «Лучший рационализатор дороги». По его предложению инжектора переоборудовали. Вместо медных воронок — шаровые стальные втулки. Знаешь, что это такое? Да, хотя откуда тебе знать. А сейчас Круговых помогает Всесоюзному институту железнодорожного транспорта, над новым единым тормозом работает. Вот какой это человек! — И видя, как тонкие полоски бровей жены все больше поднимались вверх, Зорин с каким-то злорадством продолжал:

— Но больше всего удивительно то, что я, как начальник депо, ничего об этом не знал. А в газете и моя фамилия упоминается. Вот, дескать, каких людей Зорин воспитал. А ты — поставить на свое место!

Агриппина Максимовна со злобой выхватила газету и, тяжело ступая, вышла в другую комнату. Она не желала видеть торжество мужа. Очутившись одна, стала ходить по комнате, держа перед собой в вытянутой руке газету, словно та могла вспыхнуть и обжечь лицо.

Когда-то Зорин, Круговых и Волочнев были друзьями, но благодаря стараниям жены Владимир Порфирьевич год от году отдалялся от своих старых товарищей, с которыми дружил и работал до института. Сама же она даже с женами сослуживцев соблюдала субординацию. Степень ее улыбки всегда зависела от того, какое положение занимает муж собеседницы.

Правда, для Елизаветы Ильиничны она хотела сначала сделать исключение. Сергей Александрович знатный машинист и орденоносец, про него в газетах пишут. Даже в кругу высшего начальства о нем говорили похвально. Его считали талантом, «самородком». А ко всем талантам Агриппина Максимовна относилась с благоговением. Но узнав поближе жену Круговых, она разочаровалась в ней.

— Как только с ней живет такой знатный человек? — говорила она своему мужу, удивленно поднимая брови. — Понимаешь, никакой эрудиции. Самая обыкновенная баба. Даже Шиллера не знает.

И в разговоре с ней стала соблюдать тот иронически-снисходительный тон, каким обращалась со всеми подчиненными мужа. Да и сама Елизавета Ильинична, как видно, не навязывалась к ней в подруги. Перестала заходить к Зориным. Случалось, если Агриппина Максимовна приглашала на какой-нибудь праздник, с обычной для нее прямотой отвечала: