С тех пор на работе Волочнев стал молчаливым и замкнутым. От прежнего Волочнева осталось неизменным только одно — требовательность. И когда в депо появилась вакантная должность приемщика, в управлении дороги решили — лучше Волочнева кандидатуры не подберешь. Владимир Николаевич теперь принимал отремонтированные паровозы.

Установка поршневых шатунов самая трудоемкая работа на паровозе. Деталь весом более полтонны надо с одной стороны одеть на палец кривошипа, с другой — соединить с кулаком поршневого штока. Единственные приспособления для этого — ломы и подкладки из шпал. Но вот все закончено. Слесаря, не сговариваясь, словно по команде, вытерли концами запотевшие лица и присели на стеллажи рядом с паровозом. Один за другим вытащили папиросы.

— Перекур десять минут! — объявил бригадир Анатолий Избяков, считая необходимым узаконить передышку.

— Теперь бы храпануть минут шестьсот, — сладко зевая, произнес Савельев, с грустью поглядывая на открытую дверь красного уголка, откуда виднелись ряды стульев.

— Хотя бы раз ты о работе подумал, — заметил Борис Хламов, сухощавый парень с серьезными серыми глазами.

Савельев вздохнул.

— Таким как ты еще апостол Лука советовал: «Трудитесь, как ослы, и вы получите от бога такое же уважение». Аристотель и Вильям Шекспир…

— Началось! — недовольно протянул Торубаров. — Откуда ты только выкапываешь иностранщину? Я тоже на десяти языках ругаться умею, а прошвабрю тебя по-русски, с морской водицей.

— Ну-ка, Тиша, давай, — подбодрил его Савельев, располагаясь поудобнее, рассчитывая слушать по крайней мере целый час. — Честное слово, всю жизнь бы твоим голосом наслаждался.

— Не мозольте попусту языки, — крикнул Избяков, поднимаясь с места. — Давайте о деле. — Он поискал глазами какое-нибудь возвышение, но не найдя ничего подходящего, сказал:

— Придвигайтесь ближе, сообщение есть.

— Опять о новых расценках? — поинтересовался Савельев.

— Угадал, — подмигнул Хламов, — прогрессивку слесарям теперь будут платить в зависимости от посещения закусочных.

— Еще бы за болтовню тариф добавить, — нашелся Савельев.

— Хватит. Времени у нас в обрез! — бригадир рубанул ладонью воздух. — Разговор к вам такой. Все вы, наверное, читали тезисы доклада товарища Хрущева. Некоторые даже в политкружке изучали. Значит, ясно. Напомню главное: советские люди приступают к развернутому строительству коммунизма.

Несмотря на то, что перед Избяковым были его товарищи, с которыми несколько лет работал рука об руку, он волновался.

— Наша бригада состоит из комсомольцев и молодежи. Имеем ли мы право отставать от других?

— Поближе к делу, — не вытерпел Торубаров. — Что предлагаешь?

— Бороться за звание бригады коммунистического труда.

— Так бы сразу и сказал, — вздохнул Тихон, — а то развел агитацию. Какой тут может быть разговор? Все согласны!

— Ишь, какие прыткие! — крикнул слесарь Коршунов, самый старший человек в бригаде. — А условия?

— Про условия в газетах ясно сказано, — оборвал его Торубаров, — всем учиться, перевыполнять производственные задания. Все за одного, один за всех.

— Это я не меньше тебя понимаю, — отмахнулся Коршунов, — надо, чтобы нам начальство условия в работе создало. Мы ведь другим пример должны показывать.

— Какие тебе особые условия? — спросил Хламов.

— Что ж ты, — не унимался Коршунов, — как это делается не знаешь? Надо человека поднять для показа, — ему условия: машинисту, например, зеленую улицу и поездок подходящий, забойщику в шахте — лаву хорошую и откатку угля обеспечивали, чтобы он мог десять — пятнадцать норм вырубить. Ну, а потом портрет его в газете на первой странице, орден и все такое. А что мы можем без помощи начальства сделать? Накричим только, а потом все пальцами на нас будут показывать.

— Эх ты, темнота, — укоризненно произнес Хламов. — Куда хватил, нынче будет иначе, понял? Трудись, как все, а делай лучше. Вот тогда будет пример.

Коршунов повернул к Хламову свое скуластое с раскосыми глазами лицо. Слащаво улыбнулся:

— Как тебя понимать? У меня одна голова и две руки, сколько могу ими столько и делаю. Может, думаешь, еще пара этих конечностей вырастет и вторая голова добавится? Так, что ли?

Хламову помог Избяков.

— Не бойся, Коршунов, — сказал он, — к твоей комплекции добавлять нечего. А вот в голову каждому из нас придется добавить по изрядной порции. Учиться придется. Передовые методы осваивать, тогда двумя руками многое можно сделать.

— У умной головы — умные руки, — солидно вставил Савельев.

— Правильно, Женя! — подхватил бригадир. — Хорошо сказал и вовремя.

— Это не я, а Сократ.

— Молодец твой Сократ. За такие слова его можно в бригаду коммунистического труда принять.

— Опоздали, — вздохнул Савельев, усмехаясь. — Сократ скончался две тысячи лет тому назад.

— Так это ты у себя книжки доисторических брехунов держишь? — удивился Торубаров. — И меня еще с ним, иногда, на одну колодку…

— Успокойся, Тиша, — примирительно пробормотал Савельев, — ты гораздо умнее Сократа.

Избяков взглянул на часы.

— Кончайте, товарищи. Пора за дело. А разговор мы завтра у парторга продолжим. Сегодня я так, чтобы каждый мозгами пораскинул.

На другой день к десяти часам утра бригада в полном составе собралась в парткоме. Секретарь партийного бюро паровозников Семен Данилович Данилюк сидел за столом. Увидев слесарей, отложил в сторону бумаги и широким жестом пригласил рассаживаться на стулья, стоявшие вдоль стен кабинета.

Данилюк был несколько грузноват и светловолос, роговые очки придавали его лицу выражение надменности. Он сидел, потирая ладони, и смотрел на слесарей поверх очков. С минуту длилось неловкое молчание, никто не осмеливался начинать.

— Ну, рассказывайте! — наконец попросил парторг.

Все посмотрели на Избякова. Раз бригадир ему и начинать. Но бригадир тоже молчал. Куда и смелость девалась.

— Да вот, товарищ секретарь, — начал Хламов, почесывая затылок, — бригадир задачу задал…

Семен Данилович снял очки и его лицо неузнаваемо преобразилось. Оно помолодело, взгляд светло-серых, чуть прищуренных глаз казался наивным.

— Какую задачу? Уравнение с четырьмя неизвестными?

— Больше наберется.

Данилюк, пряча усмешку, переглянулся с бригадиром и всем стало ясно, что парторг знает о цели их прихода и что до этого у него с Избяковым уже был разговор.

Но вот полное лицо Данилюка стало серьезным, из глаз исчезла добродушная усмешка.

— Эту задачу вам, товарищи, не Избяков поставил, а сама жизнь.

Он встал и принялся расхаживать по кабинету, наклонив голову.

— В каждом строю есть направляющие, — говорил он, — в армии, например, для дальнего похода они подбираются из самых сильных и выносливых солдат. Им предстоит выбирать дорогу, протаптывать стежки для тех, кто идет сзади. Вот вы и будете направляющими в нашем рабочем строю. Дорога к коммунизму не пойдет по асфальту. Придется шагать по непаханной целине, протаптывать стежки по снегу и даже через грязь. Всякое, ребята, может быть.

Данилюк выпрямился, обвел потеплевшим взглядом лица слесарей, поинтересовался:

— Понятно я говорю?

— Понятно.

— Все, как на ладони видно.

— Ну, вот и хорошо, теперь ваша очередь.

Парторг присел на крайний стул и, положив локоть на угол стола, приготовился слушать. Слесаря почувствовали непринужденную обстановку, заговорили все сразу.

— С чего начинать?

— Условия надо для работы.

— Состав бригады пересмотреть. Выкинуть кое-кого.

Данилюк внимательно слушал выкрики, стараясь запомнить каждый. Когда шум немного затих, поднял руку.

— Горячие вы, однако. Давайте кое-что вместе уточним. Вот вы говорите, — он ткнул очками, которые держал в руке, в сторону Торубарова, — говорите надо состав бригады пересмотреть. Из всего коллектива депо можно, конечно, подобрать десяток хороших товарищей, каждый из которых может хоть сейчас стать членом бригады коммунистического труда. Так подбирают сборную команду футболистов.