Варя была в смятении. Его ласки заставляла ее задыхаться от наслаждения и радости, но еще большую радость приносила возможность дотронуться до него, коснуться губами его плеч, рук. Она гладила жесткие волосы на его груди, ей так давно этого хотелось. Она принялась целовать каждый шрамик на его сильном теле и он замер под ее прикосновениями, всецело отдавшись наслаждению. Варю нес некий неведомый ей поток и, презрев стыдливость, замирая от страха и любопытства, она нежно, кончиками пальцев, погладила... Господи, он такой твердый и в то же время такой нежный!

Джеймс глухо простонал, потом его руки крепко стиснули ее грудь, она испуганно вскрикнула. Его ласки становились все неистовее и она чувствовала, что неистовство захватывает и ее. Каждое его движение обжигало ее невыносимым жаром, блаженство перерастало в боль, но хотелось, чтобы эта боль длилась вечно. Его руки гладили ее бедра, он раздвинул ей ноги и коснулся сокровенных глубин ее тела. Варя почувствовала, что его палец проникает вглубь нее, его касания вызывали новые волны болезненного блаженства, окатывающие ее всю. Не в силах терпеть это, она начала тихо стонать. В ответ на ее стоны его руки засновали проворнее и в одну и ту же минуту ее захлестнули наслаждение и мука, ей одновременно хотелось и избавиться от этих чувств, и чтобы они никогда не кончались. И когда буйство противоречивых ощущений достигло апогея, он неожиданно отстранился от нее.

Она негодующее вскрикнула, ее тело судорожно извивалось, неспособное выносить переполнявшую его сладостную муку. Слезы набежали на глаза, ведь он ушел, оставил ее наедине с тем неведомым, что происходило с ней. Она услышала, как где-то хлопнула крышка шкатулки и заплакала от тоски: что такое могло ему понадобиться, что было важнее единения их тел. Он снова подошел к кровати, сквозь слезы она взглянула на него. Джеймс держал в руках ее шелковый шарф, тот самый шарф, который он когда-то объявил символом ее невинности и забрал с собой. Как и тогда он обвязал ее талию шарфом, прохладная ткань окутала горячую кожу, но не принесла облегчения, сжигавший ее огонь бушевал с прежней силой. Он снова принялся ласкать ее, доводя до неистовства, до безумия и когда она закричала от сладостной муки, он сильно и резко вошел в нее. Внезапная боль рванула тело. Она и Джеймс сливались, становились единым целым. Его губы впивались в ее уста, а каждый толчок его плоти внутри нее заставлял ее возноситься на вершину наслаждения. И когда для них обоих одновременно весь мир вспыхнул ранее неведомыми красками и звуками и рассыпался в прах, она почувствовала, что его руки разрывают пояс на ее талии. Она знала, что этот разорванный пояс навсегда связал их узами, которые уже ничто не сможет разорвать, узами мужа и жены.

***

Отпустив горничную, леди Фентон еще разок критически оглядела в зеркале новую прическу. Она не спешила, несколько минут между утренним туалетом и началом ежедневных домашних и придворных обязанностей были самым спокойным временем за весь день. Сегодняшний день обещал быть особенно хлопотным. Сегодня Фентоны дают бал в честь королевы и нового русского посла, барона Шака, и все должно быть идеально, впрочем как и всегда в ее доме. Она задумала настоящий вечер a la russe, с ужином старинной русской кухни. Требовалась бездна терпения и внимания, чтобы соединить строгие требования этикета и русский пиршественный размах, и еще огромные расходы, чтобы показать англичанам подлинную Россию. Но дело стоило того, такого рода прием выкажет уважение послу российского государя и развеселит скучающую королеву Анну. Анну леди Фентон жалела, хотя и не понимала как можно вечно тосковать среди бурного разнообразия политической жизни и как можно быть такой безвольной. Еще чего она так и не смогла понять, так это значения, которое здесь придавалось визитам монаршей особы. Она не забыла, да и не хотела забывать, как царь Петр попросту забегал к ним по дороге на верфь, чтобы поболтать с батюшкой о лесе и снастях и выпить чарочку из ее рук. Возможно, именно это непонимание делало ее дом столь желанным для одинокой королевы, следом за которой к Фентонам потянулся и весь двор.

Леди Барбара усмехнулась, вспомнив, как очарованная ею королева жаждала сделать ее своей фрейлиной. Огромных стоило усилий избежать назначения, за которое знатнейшие дамы королевства готовы были отравить друг дружку. Однако то, что было высокой честью для любой английской леди, ей, леди Фентон, доставило бы только лишнее беспокойство. Да и зачем выполнять скучные придворные обязанности, ежедневно являться ко двору, если весь двор и так лезет из кожи вон, чтобы быть принятым в ее доме. Нет, независимое положения дает большие преимущества.

Кстати, о преимуществах, в последнее время что-то отношения Англии и России стали хуже, вот и посла сменили. Следует в сие дело вмешаться. В первую голову надо переговорить с леди Мэшем. Милой подруге Абигайль придется напомнить, кто помог ей вытеснить из Сент-Джеймского дворца леди Черчилль и занять место первой статс-дамы королевы. Только делать все надо мягко, очень мягко и без спешки.

Леди Фентон вспомнила, что приезд нового посла сулит ей радость. Барон наверняка привез вести от ее родных. Тетушка Наталья сдержала слово и добилась того, что батюшка начал хотя бы отвечать на письма. Правда, он все время напоминал, от какого величия она отказалась. Четыре года назад, когда Джеймс сформировал и вывел в море собственную эскадру, изрядно потрепавшую французов и испанцев, и получил за это графский титул, отец немного успокоился. Зато два года назад, когда Петр Алексеевич женился на своей обозной шлюшке (прости Господи такие мысли, на государыне всея Руси Екатерине!), отец рассвирепел и целых полгода не писал. Однако совершенный по воле Петра брак царевича Алексея с принцессой Шарлоттой Блакенбургской, оставшейся лютеранкой, и несколько других брачных союзов с иноземцами заставили отца вновь смягчиться. Хотя эти свадьбы здорово разозлили старое боярство и духовенство. Батюшке до сих пор напоминают, что именно его семейство было первым, из его дома на Русь пришла зараза "иноземных" браков.

Она прислушалась к звукам пробуждающегося дома. Вот слышен гневный голос экономки, наверняка воспитывает новую служанку. Леди лениво задумалась, понимает ли английская прислуга, что означают слова "коровища англицкая" и "руки не оттуда растут", столь часто употребляемые миссис Пелагией Аллен, высоко ценимой управительницей дома Фентонов. Впрочем, это совершенно не важно, главное, что экономку боятся и слушаются беспрекословно.

Леди со вздохом поднялась, пора приниматься за дело. С высоты парадной лестницы она заглянула в малую гостиную. При виде хозяйки дома все три сидевших там у камина священника дружно потупились. Миледи слегка нахмурилась. Может, и не следовала так запугивать милейшую троицу. Однако же почтенные прелаты - католик отец Джон, оставшийся в доме после смерти матери Джеймса, православный отец Пафнутий, привезенный из России, и англиканин отец Эдвард, бывший корабельный капеллан на эскадре лорда Фентона - первое время сделали жизнь в особняке просто невыносимой. Они постоянно устраивали громогласные теологические диспуты и надоедали всем своими нравоучениями. Пришлось ими серьезно заняться. Теперь они боятся одного ее вида, зато стали вполне приемлемы в быту. Одно горе - из-за этой троицы бывающие в их доме русские путешественники прозвали особняк Фентонов "Троепопым". Ну, хоть с обучением детей святая троица помогает.

Мысль о детях как всегда подняла в ее душе волну теплой радости. Она тихонько приоткрыла двери в их комнаты. Семилетний Джеймс спал, разметавшись. Она укрыла его, и в очередной раз подумала, что если бы не золотые волосы, он был бы точной копией Джеймса-старшего. Неразлучные погодки Питер и Пол сосредоточенно сопели в подушки, даже во сне с их личиков не сходило упрямое выражение. Малышка Натали уютно посапывала в своей колыбельке. Матери ужасно хотелось взять ее на руки, но она побоялась разбудить девочку.