– А над тобой издевались? – спросила Ника, садясь напротив Наурова и кладя подбородок на ладони.

Науров молчал, сопротивляясь её любопытному, внимательному взгляду своим напряжённым.

– Издевались. – сделала вывод она.

– Нет. – ответил он, – Никогда.

– Тогда скажи, что мне делать, чтобы надо мной не смеялись.

– У тебя ничего не выйдет. У тебя слишком добрый взгляд. Добрая, тихая, доверчивая дурочка, прикатившая из глухомани. В чём ты будешь ходить в школу? В сером сарафанчике, тёплых колготках и старых балетках?

– Я…

– У нас как-то была такая в классе. Носила очки в чёрной оправе – хвала, у тебя очков нет! – и вечно с косой и зализанными волосами! И серые кофточки! Постоянно серые кофточки! У неё весь гардероб состоял из серых кофточек! Над ней все девочки смеялись. Как же я её ненавидел!

– Почему ненавидел?

– А почему она не могла надеть что-то другое? Впрочем, не помогло бы. Она и внутри такая же – серая изгойка, нарывающаяся на издёвки.

– Ты думаешь, надо мной тоже будут смеяться в любом случае?

Юрка пожал плечами.

– Если это весь твой гардероб – то да.

Ника сконфуженно посмотрела в ту сторону, куда кивнул головой мальчик. В коридоре на нескольких табуретках была разложена её одежда. Мама не интересовалась тем, что носит Ника – покупать одежду дорого – а Ника сама никогда не просила у неё.

– Хочешь – можешь взять у меня денег взаймы, когда приедем в Голубые Города, и купить хоть что-то на первое время, – насмешливо посмотрел Юра на девочку.

– Ты серьёзно?

– Про взаймы? Ну да. Я часто другим взаймы даю.

– Как же я тебе отдам потом?

– А тебе на Новый год не подарят деньги?

Ника отрицательно покачала головой.

– По сколько тебе дают на расходы?

– Мне не дают. – смущённо пробормотала Ника, – Мама сама покупает, что надо.

– Понятненько. Неперспективный ты человек.

– Что же теперь?

– Дам денег неплатёжноспособному клиенту. Поражаюсь своему великодушию. – засмеялся Юрка, и на его лице промелькнул он настоящий – озорной и весёлый Юра с искрящимися от улыбки добрыми синими глазами, непохожий на хмурого ворчуна.

Когда с вещами и газельками было покончено, они отправились на Ласточку. Тётя Света шумела и суетилась, бегая по квартире в обуви: ей казалось, что они непременно забыли взять что-то очень важное. "Ничего важного у нищебродов быть не может," – думал уже одетый Юра, привалившись к стене – после ночи, проведённой на раскладушке, у него ныла шея.

– У меня ужасная куртка? – спросила Ника, застёгивая молнию.

– Нормально. – сказал Юрка, глянув на ярко-жёлтую курточку, – Ты в ней будешь, как светлячок. А вот шапка ужасная, и ни к чему она. Нормальные люди шапки не носят! – добавил он, срывая с её головы шапку.

– Как не носят? – испугалась Ника, отнимая у Юрки шапку и прижимая к груди, словно шапка была живым существом и могла услышать богохульные речи, извергаемые устами мальчика, – Я же замёрзну и заболею!

– Ой, бабулечка! Ты ещё валенки надень!

– Перестань! А то возьму и надену!

– Валенки носят в лесу, а в городе они у тебя размокнут и будут, как две дохлые кошки, – поучительно произнёс Юрка, – А чтобы не замёрзнуть и не заболеть сделаем вот так.

Он взял белый шарф и красиво обвязал его вокруг её шеи, чуть приподнимая капюшон и ворот, чтобы они укутали голову. Ника наблюдала за его лицом широко раскрытыми глазами. Она осталась стоять, не шевельнувшись, замершая, когда он отнял руки от шарфа.

– Глупенькая! – сказал Юра, – Что уставилась? Как ребёнок.

– Выходите! – крикнула тётя Света из коридора, – Спускайтесь потихоньку! Я готова, сейчас запру и пойду за вами!

Догнав, тётя Света под руки потащила их, крупно шагая, чуть не бежа: она вдруг поняла, что они опаздывают и что надо быстрей, иначе придётся ждать следующую Ласточку до вечера.

Всё-таки они успели: через 40 минут Ника сидела у окна и блестящими от восторга глазами смотрела на мелькающие ели, хмурые, ненаряженные, дикие, но всё-таки не менее красивые, чем те, которые стоят в домах, увешанные гирляндами.

– Они не симметрично посажены, правда? – сказал Юрка.

Ника засмеялась. Потом спросила:

– А у вас там всё симметрично?

– Наверно… – рассеянно пробормотал Науров, наблюдая за пейзажем, бегущим за окном, – Так ты точно пойдёшь в государственную школу?

– Мама, – Ника дёрнула тётю Свету за рукав, – Мне придётся ходить в плохую дешёвую школу?

– Почему плохую, солнышко? Я думаю, тебе отлично будет в любой. Мы найдём школу недалеко от дома, и ты будешь туда ходить.

– У нас нет денег? Совсем?

– Почему нет? С чего ты взяла? – тёте Свете стало неловко, она покосилась на Юру.

– Тогда можно мне в ту же самую школу, где учится Юра? – шепнула ей на ухо девочка.

– Юра, твоя школа хорошая? – задала вопрос тётя Света.

– Она считается самой лучшей в Голубых Городах. У нас в дополнение к обычным урокам очень много кружков, секций, внеклассных занятий и курсов. Что угодно.

– Как же твои родители оплачивают…это всё?

– Ну не могут же они позволить, чтобы я был первобытным! Приходится платить. На то они и работают, чтобы платить.

– И тебе очень нравится учиться в этой школе?

Науров замялся, но гордость не позволила ему брякнуть вслух, что школа надоела по горло, и он соврал:

– Конечно. Все хотят учиться в нашей школе. Она же самая лучшая!

– Значит, мне стоит Нику в вашу школу определить?

– А откуда вы деньги возьмёте?

– Причём здесь деньги? Это не твоё дело! – рассердилась тётя Света, – Ты мне на вопрос ответь!

– Вам придётся от Мирного ехать.

– И пускай! – сказала Ника, – Какая разница? Там разве очень долго?

– Полчаса по-любому добираться.

– Разве никто не ездит в школу из другого района?

– Из Мирного – нет! Из Мирного в нашу школу! Вы смеётесь? Из Мирного в лучшую школу мегаполиса! Приехать из деревни и в сарафанчике и шлёпанцах заявиться в частную школу! Да вы с ума сошли! Ника будет на брюхе…

– Не ори! – оборвала его девочка, в первые секунды расстерявшаяся, – И чего тебя с этого так бомбит? Детская травма? Ты же сам говорил, что нужно в частную.

– Не вам же. – уже тихо сказал Юра, – Мне тебя жаль.

– Но ты ведь защитишь Нику, если её обидят? – нахмурилась тётя Света, – Если она будет учится в одном классе с тобой, ты можешь ей помогать, сидеть рядом.

Науров молчал. Не мог же он сказать, что он орал, потому что струсил. Струсил, что придётся отвечать за девочку из "деревни". Струсил, что она будет ходить за ним, как хвостик, а за их спинами будут ржать. Одноклассницы, Филька, Димка и его дружки. Юрка никогда не хотел признаться хотя бы себе в том, что он неуверенный. Гордый, ранимый, чувствительный, постоянно трясущийся за свою репутацию. "Что о нём подумают? Что ему скажут?" – это были больные вопросы. Кажется, он жил не для себя, а для тех, кто мог о нём что-нибудь подумать. И сейчас мысль о том, что его могут высмеивать за дружбу с нищенкой из провинции, настолько пугала его: он даже ни на секунду не задумывался, хочет ли он дружить с Никой – это ничего не значило для него.

– Ты, Юр, не переживай так! – сказала тётя Света, – Может зря ты раздуваешь из мелочи? Всё у вас будет хорошо.

– Да. – согласился Науров, вкладывая в это тихое "да" свою бессильную ярость.

Он молчал, пока они ехали. Молчал, навалившись лбом на стекло, когда ему пытались задать вопросы Ника или тётя Света, молчал, когда ему впихнули в руки пару сумок, молчал, когда они выходили из Ласточки. Он надеялся, что покончит с помощью, а они забудут, и их внезапное решение пойти в частную школу замнётся, и он никогда больше их не увидит.

По дороге от вокзала до квартиры, Наурову всё-таки пришлось говорить, но задавал вопросы и объяснял он коротко, холодно. Тётя Света встревоженно спрашивала его несколько раз, не обиделся ли он, но Науров отвечал отрицательно.