В тот вечер Феликс допоздна сидел за столом у окна, думал, писал.

Зося подошла, обняла за плечи:

— О чем ты думаешь?

— Да все о провалах... Надо самому ехать в страну. Наша защитная сеть пока ничего не стоит. Мы создали комиссию по делам провокаций, и пока никаких результатов.

— Но тебя тоже могут выследить, арестовать...

— Нет, со мной им труднее. У меня опыт, — Феликс поднял голову и посмотрел в глаза Зосе. — Знаешь, у железнодорожных строителей есть неписаный закон чести. Когда инженер построит мост, когда происходят его испытания и через мост сначала пускают груженый состав, без людей, только с балластом, инженер становится под мостом, иногда с сыном, с женой, чтобы подтвердить свою уверенность в том, что путь безопасен... Я должен поехать сам, чтобы стать под мостом, который мы строим.

— Тогда и я поеду с тобой, буду стоять рядом, — сказала Зося.

Феликс посмотрел в глаза Зосе, его лицо осветилось мягкой, благодарной улыбкой.

— Я всегда мечтал встретить такого друга, как ты, — сказал он. — Но ехать тебе нельзя, у тебя нет опыта. Иди-ка спать, я должен написать кое-какие письма.

В тот вечер он написал письмо в Главное правление Яну Тышке.

«Я не могу наладить связь с Лодзью, — писал он. — Адресов не присылают. Письма к ним не доходят. Из Варшавы ни слова. Вижу, что другого выхода нет — придется самому ехать туда, иначе — постоянная непрерывная мука. Мы совершенно оторваны. Я так работать не могу... лучше даже провал, чем такое положение. И мой провал, если бы я время от времени ездил туда, вовсе не был бы обязательным. Сидя здесь, я часто испытываю ощущение, что я только даром хлеб ем».

Феликс и раньше писал об этом в правление, и снова получил отказ. Тышка прислал резкий ответ, пригрозил, что откажется работать в Главном правлении, если Юзеф будет настаивать и уедет в Варшаву. Добровольцев ехать туда на нелегальную работу было достаточно и без него. Предложил свои услуги и Мартин, тот, кого Юзеф недавно отзывал из Варшавы. Мартин был старый опытный подпольщик, он просил выполнить только одно условие — о его отъезде не должен знать никто, кроме членов Главного правления.

Собрались ехать в Варшаву и Яков Ганецкий со Станиславом Кшесинским. Снова заговорила о своей поездке в Варшаву Зося. Просила отправить ее хотя бы на время. Она предложила забрать с собой материалы для очередного номера «Червоного штандара», который печатался теперь в Варшаве. Это значительно сократит время на выпуск газеты — не придется посылать туда и обратно оригиналы статей, гранки, корректуру и прочее. Зося была права — выход газеты постоянно задерживался, и Феликс вынужден был согласиться с Зосей, он даже сам написал об этом Тышке:

«На будущее у меня такой план: если в Варшаве не будет никого и если у Богданы будет время, как сейчас, то послать ее отсюда в Варшаву с материалами «Штандара», чтобы она все организовала и сделала. Она очень пунктуальна и охотно выполняет всякую работу».

На этот раз решили отправлять людей поодиночке — разными поездами, в разные дни. Предусмотрели все правила конспирации. В Кракове об отъезде знали всего несколько человек. Феликс написал в Варшаву письмо — сообщал о приезде Мартина, Кубы, Богданы. Письмо отправил по надежному адресу, называл только клички, но и их, ради осторожности, вписал шифром.

Куба уезжал первым. По пути он рассчитывал остановиться в Ченстохове, встретиться там с инженером Слонимским, чтобы забрать у него документы, передать ему деньги для организации. Но за день до отъезда выяснилось, что документы у Слонимского еще не готовы, и Куба попросил передать это поручение Зосе.

На вокзале Зосю провожал только Феликс. Они появились на перроне за несколько минут до отхода поезда. Феликс внес в вагон саквояжик жены.

Обер-кондуктор дал свисток, и паровоз ответил длинным гудком. Зося прильнула к Феликсу и шепнула:

— Не скучай, милый, мы скоро встретимся. Все будет хорошо, я встану за тебя под твоим мостом...

Зося ехала в Варшаву на полтора-два месяца. Это была их первая длительная разлука после женитьбы. И кто мог предположить, что продлится она не два месяца, а восемь долгих лет...

Первое письмо на Ягеллонский университет Феликс получил через две недели. Зося писала на имя мифического студента Карловича. Так было условлено. Письмо было жизнерадостное, бодрое, а последняя строчка вызвала в душе Феликса прилив неуемной радости. Зося писала: «Хочу тебе сообщить, милый, что у нас будет ребенок...»

Она обещала писать каждую неделю — и обещание свое выполняла. Кроме работы по выпуску «Червоного штандара», она успешно занималась и другими делами — подыскивала новые адреса для нелегальной переписки. Феликс теперь мог посылать материалы на имя людей, находящихся вне подозрений полиции.

И вдруг переписка оборвалась. Каждый день Феликс заглядывал в Ягеллонский университет, перебирал студенческие письма, но Карловичу ничего не было...

Объявившийся в начале января Яков Ганецкий привез угнетающую новость — Зосю арестовали на конспиративной квартире на Гурчевской улице. Зося жила в квартире отца, там тоже сделали обыск, ничего не нашли, но задержали связную Зоси, которая принесла пакет с материалами для «Червоного штандара». В квартире отца Зоси жандармы двое суток держали засаду, но в западню никто не попался, кроме связной.

Ганецкий больше ничего не мог сообщить. Он только предполагал, что одновременно с Зосей арестовали Прухняк и Стаха — активистов подполья, но так ли это, не знал.

Будучи не в силах сдержать себя, рискуя собственной свободой, Феликс решился на дерзкую поездку: надо выяснить в Варшаве, что же там произошло, нельзя ли что-то предпринять для побега Зоси.

В крайнем случае — хотя бы установить с нею связь.

В тот приезд Феликс побывал у отца Зоси — Сигизмунда Генриховича Мушката, жившего с семьей на Вспульной, вблизи Мокотовского военного поля.

В прихожей Феликса встретила пожилая женщина, сохранившая чудесную осанку и красоту. Это была пани Каролина, мачеха Зоси.

Феликс представился Казимиром Дзержинским, которого якобы брат просил зайти на Вспульную и разузнать все, что касается ареста Зоси.

Мушкат рассказал, что получил свидание с Зофьей, как он называл ее, но их разделяли две проволочные решетки и в общем гомоне он почти не расслышал, что говорила ему дочь: в последнее время он стал очень плохо слышать. Сигизмунд Генрихович еще сказал, что обратился с ходатайством к начальнику тюрьмы, чтобы ему разрешили свидание при одной разделительной сетке.

«Казимир» особенно заинтересовался этим обстоятельством и сказал, что, может быть, удастся передавать Зосе письма. Он даже показал, как нужно это делать: свернуть записку в трубочку, заложить между пальцами, как папироску, а когда жандарм отвернется, быстро просунуть ее сквозь сетку. Для связи Феликс предложил Яна Росола; Ян живет рядом с тюрьмой и носит некоторым арестованным обеды из соседней ресторации.

Просидев не более четверти часа, гость распрощался и попросил, если удастся, передать Зосе открытку. На открытке были изображены Гонсеницовы гали, которые, несомненно, вызовут у Зоси столько воспоминаний.

Своего адреса гость не оставил, сказал, что писать брату надо на Ягеллонский университет, и Сигизмунд

Генрихович заподозрил: уж не Феликс ли это был у него?

Феликс пробыл в Варшаве несколько дней, но толком ничего не узнал. Одно для него стало очевидным; где-то работает провокатор, и, может быть, не один. О побеге Зоси из Десятого павильона нечего было и думать.

Возвратившись в Краков, Дзержинский написал Тышке:

«В Варшаве есть провокатор, это несомненно. Иначе почему же проваливаются руководители, а типографии, районы — нет? Значит, провокатор где-то около руководящих, активно действующих товарищей».

В ответ на свое признание, что он нелегально побывал в Польше, Юзеф получил нагоняй. Об этом, используя установленную с Зосей связь, Феликс написал ей в Варшавскую цитадель: