Меня огорчила твоя неприятность, однако я надеюсь, что все само собой образуется. Нам не везет обеим.

Нежно любящая тебя подруга.

Мэри

Эта записка разминулась с письмом от пап следующего содержания:

Эрик Арвель – Джеки

Сони-сюр-Марн, 18-е ноября 1897

Дорогой Джеки,

Если у Вас нет никакого более интересного занятия, мои дамы хотели бы видеть Вас завтра в одиннадцать с тем, чтобы выслушать Ваше ценное мнение относительно достоинств свежего тюрбо 5 из Англии и фазана. Завтра утром я пробуду в конторе до 10:15, а затем отправлюсь поездом домой.

Надеюсь, у Вас все в порядке, и прошу всем от меня кланяться.

С наилучшими пожеланиями,

Ваш

Эрик Арвель

19-е ноября 1897

Я встретился с пап, как было уговорено, и он рассказал мне о том, что побывал в Северной Англии, однако несколько дней провел в Лондоне вместе с Лилиан, Шарлоттой и мальчиком, Раулем, для которого он, по всей видимости, нашёл место на большой фирме, торгующей винными изделиями в британской столице. Он был ужасно зол на Шарлотту, поскольку она обручилась с Раулем, что вызвало у него отвращение. Рауль был чересчур молод, чтобы помышлять о брачных узах, а Шарлотта была жутко глупа и не имела средств, зарабатывая какие-то крохи на сделках дяди. Он злился на то обстоятельство, что она захомутала юношу своими льстивыми речами, и расплывчато давал понять, что влюбленная парочка сбежала, оставив бедную Лилиан одну в квартире, что крайне его раздосадовало. Он поклялся, что блудница никогда больше не переступит порога его дома и не совратит его дочь.

День прошел, как обычно, однако Лилиан была холодна ко мне. Ей нужно было отлучиться и проведать одну даму, приехавшую из Англии и остановившуюся в гостинице на Рю де Риволи; будучи проездом в Париже, она всегда покупала у Лилиан несколько шляпок. Я испросил разрешения сопроводить мадемуазель, поскольку в тот вечер у меня тоже была встреча, и, поскольку ни пап, ни маман, не имели ничего против, мы отправились вместе.

В железнодорожном вагоне я ещё раз заключил мою Лилиан в объятья и к величайшему удовольствию обнаружил, что она обладает тем, что я называю "естественными губками". Я наслаждался долгими, сосущими ласками её ротика. Её губы словно спаивались с моими, и я уверен, что она упивалась моими голубиными лобызаниями и прикосновениями языка к горлышку, ушкам и глазам так, как только может упиваться этим девушка. "Ваши поцелуи сводят меня с ума!" или "Я с ума схожу по вашему рту!" любила повторять она, когда, дрожа от сладострастия, вырывалась из моих объятий, чтобы в следующее мгновение снова броситься в атаку своим сверкающим ротиком.

Было очевидно, что она не питает ко мне физического отвращения, ибо часто случается так, что женщина думает, будто тот или иной мужчина ей нравится, однако стоит ему заключить её в объятья, как незначительная деталь, его запах, кожа, манера обниматься, дыхание, отказ, малейший пустяк иногда грубо рассеивают все иллюзии женщины. Лилиан же свободно отдавалась радости покоиться в моих объятиях, и губы мои нравились ей точно так же, как её – мне.

Она поинтересовалась, что я имел в виду под поездкой в следующий понедельник. Я ответил, что у меня есть некоторые дела в Амстердаме, которые, может быть, можно, а может быть, нет уладить письмом, и что я терзаюсь угрызениями совести и стыжусь своего бесчестного поведения, втайне занимаясь любовью с молодой женщиной под крышей родительского дома; я добавил, что меня в дрожь бросает при мысли о том, что произойдет, если её мать или отец узнают, как я не оправдал оказанное мне полнейшее доверие. Она горячо ответила, что её так называемый "отец" – человек ленивый, эгоистичный и раздражительный, которому нет никакого дела ни до неё, ни до её будущего. А её мать занята исключительно им и собой. Они заставляют её жертвовать доброй сотней франков в месяц на собственное содержание вне зависимости от того, заработала она их или нет, так что дома она чувствует себя несчастной. Она не может понять, чем вызвана перемена в моем поведении. Я страстно обнял её и сказал, что теперь, когда она прижимается ко мне, все мои сомнения улетучились; прикосновения её мягкого и сладострастного ротика заставили меня позабыть о долге, о честности, обо всем, кроме надежды сделать её своей.

Мои руки блуждали по всему её телу, сжимая роскошные ягодицы и бедра, которые я нашел надлежащего размера, руки, ладони и шейку.

Я воскликнул:

– Я знаю, что Лилиан вернет любовь, которую я питаю к ней вот уже два года, хотя я в два раза старше её. Теперь я счастлив и все прочее для меня не имеет значения!

И это была правда, я пьянел от любви, желания, похоти, страсти, называйте это как угодно.

Я вынудил её расстегнуть жакет и попробовал сжать грудки, однако они оказались всего лишь двумя маленькими, едва развитыми холмиками. Полотняное платье было туго застегнуто под мышками на крючки и петли.

– Вы делаете мне больно, – сказала она, пока я лихорадочно теребил её маленький торс.

– Мне нравится делать тебе больно. Я люблю думать, что ты моя и что я могу поступать с тобой по своему усмотрению, заставлять тебя страдать, если мне того хочется, так что я буду сдавливать твои крохотные грудки до тех пор, пока ты не запищишь от боли.

– Они маленькие, – со смехом возразила она, – но зато крепенькие. А теперь я хочу знать, что это вы просили меня захватить с собой из Лондона?

– Я написал бы об этом в ответном письме, но ты не оставила мне адреса. Вот что я хотел, чтобы ты тщательно хранила для меня и привезла обратно. – И я зажал ладонь между бедер девушки поверх платья.

Она спрятала лицо у меня на шее, шепча:

– Она ваша. Я вся ваша!

Счастливые, мы прибыли на станцию, и я отвез её в гостиницу на Рю де Риволи. Я забыл все, что было связано с её письмом. Я не замечал ничего и никого. Я мог только прижимать девушку к себе, ласкать и целовать, целовать снова, пока её губки ни запылали.

Однако я не забыл условиться с ней о 23-ем. Я был в хороших отношениях с хозяйкой дома на Рю де Ляйпциг, где сдавались меблированные апартаменты и где в низине сада находился маленький павильон. Лилиан нужно только войти, не заговаривая с консьержем, и пройти прямо ко мне, нетерпеливо ожидающему её появления в половине второго. Последний раз страстно её обняв, я проследил за тем, как она скрылась в гостинице, и отправился домой.

23-е ноября, 1897

Только что покинул Лилиан. День оказался практически испорчен, однако обвинить в этом никого из нас нельзя. Я пунктуально пришел на место свиданья, облаченный в наряд жениха. Я прождал час, однако она так и не объявилась, а посему я ушел в гневе, провожаемый сардонической усмешкой бонны. Я возвратился домой и уже снимал с себя все убранство, когда мною было получено следующее petite-bleu6:

Лилиан – Джеки

24-е ноября 1897, 15:45

Я только что вернулась с Рю де Л. Опоздала на полтора часа, но не по своей вине. На Восточном вокзале произошла авария, и с задержкой пришли все поезда.

Надеюсь, Вы простите меня и поверите в то, что я вне себя, тем более, что мне доложили о Вашем совсем недавнем уходе.

Тоскую по Вам,

Лилиан

Обратно я отправляюсь с Восточного вокзала только в 18:45.