- Да... Да, конечно. Проходи, брат.

Краск заметно расслабился, прошел вперед и склонил голову перед капелланом. В полном облачении он представлял собой внушительную фигуру, так что Зау’уллу приходилось смотреть на Огненного Змия снизу вверх.

Зау’улл прогнал слуг, радуясь поводу избавиться от их назойливого внимания, и приступил к ритуалу, но ему самому молитвы казались неискренними.

Так и было.

Отец Огня говорил о Вулкане, о его возвращении к горе и победе над смертью.

— Он с нами, брат-капеллан? — с благоговейной надеждой спросил Краск.

— Да.

— Ты ведь из игниаксов?

— Верно, брат.

— И ты еще видишь примарха?

Зау’улл помолчал, понимая, что оставшиеся в живых сыны Вулкана отчаянно нуждаются в надежде как в средстве излечения от духовных ран. До него доходили разговоры о воскрешении. Больше, легионеру из самих Погребальных стражей чудом удалось преодолеть шторм и вернуться домой вместе с телом примарха. Перед самой атакой предателей Рай’тан сказал: Артелл Нумеон клянется, что Вулкан не погиб. Но чуда не произошло. Вулкан остался мертвым, его тело рассыпалось пеплом, как и надежда о его возрождении. Тяжкий удар, один из многих, что привели Зау’улла к этому кризису.

Ничего этого он не стал говорить Краску.

— Я все еще вижу примарха, — вместо этого сказал он. — Он всегда с нами.

По окончании ритуала Виверн поднял голову и заметил, что Зау’улл смотрит на окутанный тенью альков.

— Он сейчас здесь?

— Да.

— Вулкан жив, — прошептал Краск.

После Исствана эти слова стали настоящим боевым кличем и символом веры, дошедшим и до Ноктюрна. А в последние дни — для кого-то месяцы — они стали признанием обратного и мрачным заявлением о жизни примарха в его сынах кузни.

— Да, — негромко ответил Зау’улл, — Вулкан жив.

Но Краск покинул реклюзиам, оставив капеллана наедине с его мыслями, а Зау’улл так ничего и не увидел в темном алькове.

Оставшись один, он снял шлем, судорожно вздохнул и сердито заворчал на вернувшуюся служанку. Жалкая женщина вздрогнула и съежилась от видимого недовольства капеллана, и тот мгновенно раскаялся. Зау’улл уже протянул руку, намереваясь принести извинения, как вдруг увидел в тонких руках служанки свиток.

— Что это?

— Послание г-господина Обека.

Брат-капитан редко прибегал к формальностям.

Зау’улл, больше не обращая внимания на женщину, отступившую в тень, погрузился в чтение свитка. Дойдя до конца, он прищурил глаза:

— Что же ты задумал, Обек?

Зеб’ду Варр смотрел, как горит Ноктюрн.

И ему это нравилось.

Из Зала Бдения на спутнике Прометей открывался великолепный вид на планету внизу. Сооружение из обсидианового бронестекла могло выдержать бортовой залп крейсера и даже обстрел звездного форта. Несокрушимый объект обеспечивал лучшие возможности для наблюдения, чем любая сторожевая башня. Со своего места в бастионе, вращавшемся на орбите Ноктюрна, Варр следил за миром, проплывавшим внизу с удивительной неторопливостью.

Настали Времена Испытаний, когда мир проявил свою ярость, и его народ страдал, умирал, но все же выживал...

Валы пирокластических потоков, словно цунами, перекатывались по поверхности, а на их фоне расцветали далекие вспышки вулканических извержений. Каждое новое извержение сопровождалось гигантским выбросом дыма, поднимавшимся к небу, а затем превращавшимся в перламутрово-белый купол с неровным серым венцом из копоти и пепла.

Варр пристально наблюдал за взрывами в кальдере и представлял себе грохот, поскольку великолепное зрелище разворачивалось перед ним без звука. Он также представлял и нескончаемые пожары... запах дыма, едкий привкус пепла во рту, почти непереносимый жар. При виде огненной стихии Варру приходилось сдерживать острое желание разжечь собственный пожар. Другие воины легиона разделяли его страсть к огню, но ни один из них не был настолько одержим.

— Прекрасно... — прошептал он, придвинувшись ближе и уловив взглядом собственное отражение в стекле.

С лица, испещренного грубыми шрамами, тлеющими угольками смотрели полные жажды глаза. Кожа загрубела от ожогов. Губы сгорели почти полностью, их почти не было заметно. Череп, лишенный большей части покрова, топорщился редкими жесткими пучками волос, уцелевших между самостоятельно нанесенных рубцов.

Варр знал, что выглядит ужасно, но принимал это как последствие своего призвания. Единственное, о чем он сейчас жалел, — об отсутствии привычных огнеметов, и его пальцы самопроизвольно сжимались и разжимались, словно закрепляя кинетическую память.

— Я вижу тебя, — обратился он к пламенеющему аду. — Я вижу тебя, отец.

Его ждал брат-капитан Обек, но Варр должен был пережить этот момент, должен был увидеть, как горит Ноктюрн, как делал всегда во Времена Испытаний, хотя это никогда не утоляло его жажду.

В подземелье собрался пятьдесят один легионер.

Все они, кроме одного, были Огненными Змиями, хотя броню терминатора тартарского образца носили только Краск и его воины. Остальные были в силовых доспехах типов IV и V, окрашенных в зеленый цвет легиона и дополненных плащами из шкур саламандр. Зау’улл обозначил свое звание капеллана черным цветом брони, и еще один воин выделялся красным облачением, символизирующим Марс. Терминаторы закрепили накидки из шкур саламандр на наплечнике, у остальных же они висели на спине. Несмотря на разнообразие типов лат, всем доспехам было присуще некоторое сходство с драконами. Зубцы отдельных пластин перекликались с чешуей плащей; боевые шлемы, хоть и разные по форме, имели зубастые ротовые решетки, а в некоторых случаях в целом напоминали головы змиев. Но Зау’улл и в этом случае стал исключением. Его боевой шлем, напоминающий череп, олицетворял смерть.

Даже в этом колоссальном зале Саламандры выглядели хоть и небольшими, но грозными и готовыми к войне. Многие из них рвались в бой, считая, что назначение в гарнизон лишило их возможности прославиться, и окружавшие их свидетельства прежних подвигов лишь подливали масла в огонь.

На Прометее имелось несколько подземных хранилищ, но это было самым большим.

Огненный Зал. Когда-то он принадлежал Вулкану. Шаги воинов рождали громкое эхо в затейливо украшенных стенах, несмотря на слой пепла пол ногами. В убранстве хранилища чувствовалась рука искусного мастера. Длинные металлические ребра, украшенные резными фигурами, тянулись до самого потолка, где в океане огня плавали и сражались бескрылые бескрылые змии древнего Ноктюрна. Обсидиановая облицовка придавала изображениям блеск и ловила лучи тысячи мерцающих автоматических светильников. Запечатленные в скульптурах глубинные драконы, вынырнувшие из самого сердца мира смотрели вниз, на картину Скорианского плато с его обитателями, выполненную на металла. И то и другое представляло собой образцы не имеющего себе равных мастерства Вулкана.

Ак'нун Ксен заговорил первым, обратившись к воину, стоявшему в стороне от остальных. К тому. что носил красную броню.

— Отец Кузни, зачем ты позвал нас сюда? — спросил он, и эхо его голоса еще несколько секунд звучало под сводом.

Традиционному ударному оружию легиона Ксен предпочитал клинки. Привычка держать ладони на рукоятках мечей, убранных в ножны, придавала ему воинственный вид. Один из знаменосцев гарнизона, в по ходах он должен был нести ротный штандарт, но уже не мог вспомнить, когда в последний раз разворачивал стяг.

Рахз Обек, терпеливо ждавший впереди всей группы, укоризненно нахмурился. Еще несколько воинов посмотрели в сторону мечника с неодобрением, но самые недовольные взгляды обратили на него Краск и его легионеры.

— Знаешь ли ты, на чем стоишь, Ак’нун Ксен? —  спросил Т’келл.

— На пепле, брат. Его здесь целое море.

— Глупец! — прошипел Зау’улл. — Это не только пепел.

Ксен искоса взглянул на него, но и только.