– «Саламандра», – ответил тот, возложив ногу на стол. – Брат двоюродный из ГДР привез. Износу нет. А нашу обувь одни колхозаны носят. Еще по одной?
– Давай. Это ж никогда не помешает.
– Как скажешь.
– А чего наши башмаки не носишь? Тебе положено, ты же директор! Лицо фабрики!
– Я что? Больной, что ли? Так вот. Мы тем временем, ну, пока будем акционироваться, то да се, переориентируемся на свободный рынок, – сказал Иван, смачно поедая еще одну конфетку московской фабрики «Рот Фронт» после очередной выпитой порции.
– Рынок – это место, где все воруют и наебывают друг друга?
– А базар – это место, где все базарят и ни хера не делают. Так что не базарь, не отвлекайся и слушай, – директор вдруг стал не по ситуации серьезным. – И дело само пойдет. Здесь не надо ничего придумывать, все уже придумано до нас. Надо только лишь умело воспользоваться тем богатым опытом, что накопило человечество в этой области. И наша задача – не опоздать. Вот за это мы и выпьем еще раз. И не раз. Почему буржуям можно ходить в красивой обуви, а нам нельзя? Есть такая профессия – родину защищать. А еще есть – народ кормить и народ обувать.
– Смотри, чтобы нас кто-нибудь не «обул».
– Надо знать, что народу нужно.
– А ты знаешь, что надо народу? По квартирам ходил?
– Насрать. Я ни хрена никого не боюсь. Почему в Швеции, в капиталистической стране, социализм?
– Почему? Мне без разницы – социализм, капитализм, коммунизм. Хоть онанизм.
– А онанизм, чтоб ты знал, предотвращает раковые болезни. Так врачи говорят. Сам по телеку слышал.
– Врут, как обычно.
– Проехали. Так вот. А потому что шведы к своему нынешнему социализму пришли не с помощью продразверстки, коллективизации, политинформаций, субботников и портретов Ленина. А с помощью «Икеи», «Вольво», рыночной экономики и свободы.
Иван снова разлил «фантазера». Они снова выпили. Конфеты были сладкие и приторные. А фанта – слишком нагазированной.
– Ну что ты будешь делать, а? И фанту стали бодяжить, тьфу. Ну что за страна!
Плейбой
Но, тем не менее, водка хорошо шла. А с фантой – еще лучше. Как-то бодрила очень.
– И солнце ярче бле-щет, и веселей пей-заж, когда в желудке пле-щет це-два-аш-пять-о-аш. Тачку новую хочу, – вдруг мечтательно сказал директор. – «Девятку». Я вообще не понимаю, как наши работяги живут на такую зарплату.
– Как-как? Никак. Живут и все. Деньги портят людей, ты знаешь об этом? Поэтому рабочие у нас в основном хорошие, – рассмеялся заместитель.
Хорошие. Это ты верно заметил. Скоро этим «хорошим» платить нечем будет. Кто-то сказал, не помню, что он платит хорошие зарплаты не потому, что у него много денег. А у него много денег потому, что он платит хорошие зарплаты.
– Так плати больше. Кто тебе мешает?
– Я тут как-то подумал – что у нас за коллектив, а? Одна дура притворяется умной, чтобы больше платили. Другая – дурой, чтобы меньше работать.
– Мне тоже иногда хочется сказать: о, боже, опять эти рожи, а приходится говорить: доброе утро, коллеги и друзья, друг без друга нам нельзя, – поддержал друга Колесов, сочинив на ходу рифмованный стих в виде эпиграммы.
– Я раньше думал, что деньги у нас можно только украсть.
– А заработать?
– Заработать, Митька, можно только геморрой. Галимотня все это. Вот смотри. Если взять ипотеку, к примеру, в пол – «лимона», то выплачивать ее надо будет лет двадцать пять, если не больше. А если украсть эти же пол – «ляма», то сидеть всего лет семь. Чувствуешь разницу?
– Ты не помнишь, что было написано в учебнике политэкономии капитализма про ипотеку?
– И что?
– А то, что ипотека – орудие эксплуатации и разорения мелких и средних крестьян.
– Серьезно?
– Врать буду, что ли? На госэкзамене этот вопрос попался. Как будто про нынешнее время написано.
– В общем, эта мысль не дает мне покоя, – убедительно сказал директор и снова тихо запел. – Три девицы под ок-ном пили водку, сок и ром! Я тут с телкой одной познакомился. Заведующей орготделом в райкоме комсомола нашем ударно корячится. Встречаемся.
– Ты, вроде, вышел из комсомольского возраста, – ухмыльнулся Колесов.
– И что из этого? На районном активе познакомился. В буфете. Ниче такая. Незамужем. Может, это… – подмигнул он Дмитрию.
– Чего?
– Посидим где-нибудь сегодня. Она подругу приведет. Секретаршей в суде Ленинском работает. Тоже свободная. Пригодится когда-нибудь. Кстати, она познакомиться с тобой хочет. Катей звать. Красивая очень. Только она еврейка. А у меня, сейчас умрешь, – дагестанка. Индира. Короче, интернационал. Нерушимое братство народов.
– И что? На земле есть только одна национальность – быть человеком. А че ты дома наврешь?
– А, – махнул молодой директор рукой. – Скажу, что выездное совещание было на месте событий в деревне Трехизбенке по поводу строительства подсобного хозяйства по выращиванию курей мясного направления или разведения рыбы в искусственных водоемах. Первый раз, что ли? Проверять все равно не будет.
– Давай. Мне тоже иногда хочется такого… – пошевелил зам руками в поисках подходящего слова. – То ли разнообразия до безобразия. То ли безобразия для разнообразия.
– Для безобразия, говоришь? «Плейбой» хочешь посмотреть? Сегодня утром купил в киоске. Выпускать начали на русском языке, – сказал директор.
– Ну-ка, покажи, – нетерпеливо попросил Дмитрий.
Иван достал из ящика яркий глянцевый журнал с полуголой красоткой на обложке.
– А это кто? – спросил Дмитрий, рассматривая картинки. – А это?
Потом начал осторожно, чтобы не заслюнявить страницы, листать.
– Мадонна.
– Голая, что ли? – удивился зам.
– А ты думал? Это ж «Плейбой», усекаешь? Эротика. Их нравы. В капиталистических джунглях.
– А это кто?
– Ким Бессинджер. «Девять с половиной недель» смотрел? Вот, это она. А это Урсула Андресс, тоже артистка какая-то, – тыкал директор пальцем в красивые фотографии целомудренно обнаженных женщин, также осторожно перелистывая страницы одну за другой. – А это Наталья Негода наша. В «Маленькой Вере» играла. Узнал?
– Тут она другая какая-то. Ты поосторожнее с этим делом, слышь? У меня знакомого за это посадили. У него журнал был, не «Плейбой», а другой какой-то. А там на последней странице, где карикатуры, Брежнев с Хонекером целуются.
– И что?
– Что-что? Хрен в пальто. Кто-то случайно увидел. Ну и сообщил куда следует.
– Ну?
– Два года «химии» не хочешь? В Кизеле на шахте помощником экскаваторщика теперь срок мотает. Еще полгода осталось.
– Вот суки, а, – возмутился Дементьев.
Приветизация
Они выпили и снова перешли к прежней теме.
– Ладно, потом посмотрим твои веселые картинки для онанистов. Кстати, ты знаешь, как китайского Дон-Жуана зовут?
– Как? – не понял директор.
– Бляо-дун. Так что ты говорил про рынок? – весело спросил Колесов.
– Воровать надо поодиночке, а не шалманом. Чем длиннее цепочка, тем больше шансов, что она быстро порвется, то есть заложит кто-то или проговорится. Смотри сам. Чтобы сшить рубаху или штаны, по сути, ни хрена не надо. Ткань и пуговицы. И швейная машинка. И все. А шузы наши? Подошва, стелька, союзка, шнурки, блочка, супинаторы, молния, велькро, – начал он перечислять, загибая пальцы, – хром для верха, кожподклад, нубук, шевро, клей, краска…Пары, полупарки, колодки… Ой, мама ро́дная! Воровать замучишься. И чтобы один башмак сделать, надо несколько станков использовать. И это все разные люди будут делать. И платить им всем надо. Прикидываешь?
– Ну. Прикидываю. А причем тут ботинки? Совсем не обязательно. Можно красивое белье женское шить, а не рейтузы с резинками, какие сейчас бабы носят. А можно, кстати, шлепать купальники цвета «пожар в джунглях» или розовой зебры, как в «Плейбое». Видел? Отбоя от баб не будет.
– Не пойдет. Кто-то обязательно настучит. Всех цеховиков когда-нибудь все равно посадят. Это дело времени. Поэтому забудь про эти швейно-башмачные дела.