Сайам втащил ее наверх и отпустил, и она перевернулась на спину и лежала так, хватая ртом воздух, не в силах даже разжать пальцы, сведенные кровавой судорогой, не в силах издать и звука, не в силах сделать и движения, пока небо над головой вращалось в бешеной пляске смерти.

— Один.

— Пожалуйста, — прошептала она одними губами. — Господин, накажи меня иначе, господин, я умоляю тебя.

— Вы, акраяр, живучие твари, — сказал Сайам, наклонившись и пнув ее ногой в бок. — Поднимайся. Наказание не окончено. Ты еще не заплатила.

— Не на…

Сайам схватил ее за волосы и поднял, и она закричала и попыталась вцепиться в его руку, когда он потащил ее обратно к краю.

— Нет. Нет!

— Сайам, что опять натворила твоя акрай? — спросил кто-то от костра. — Это того стоит? Ты же убьешь ее.

— Ты требуешь от славного воина разъяснений, Элтар?

— Пожалуйста, господин! — выкрикнула Шербера отчаянно. — Пожалуйста!

Он снова скинул ее со стены, и на этот раз боль была такой сильной, что Шербера лишилась сознания.

Он облил ее водой, чтобы она пришла в себя, но Шербере потребовалось много времени, чтобы суметь перевернуться со спины на живот и уткнуться лицом в мокрые камни, пока Сайам твердыми и такими жестокими пальцами ощупывал рану на ее голове.

— Сегодня тебе повезло, акрай. Можешь отправляться к целителю. Наказание отложу на завтра. — Он пнул ее, и она охнула. — Где твоя благодарность?

— Спасибо, господин.

Голова пульсировала сильной болью, из носа текла кровь, из шеи текла кровь, из пальцев текла кровь, и Шербере показалось, что еще немного — и она вся истечет кровью, превратится в одну сплошную кровавую рану и просто умрет прямо здесь, на краю стены, рядом со смеющимися друзьями Сайама, которым безразлична ее судьба.

— Живучие как кошки, — заметил кто-то, когда она спустя вечность попыталась подняться… правда, тут же рухнула лицом на камни, потому как пальцы отказались слушать ее.

— Надо бы отнести ее к целителю, Сайам.

— Доберется сама, — сказал тот. — Доберешься — выживешь, акрай. Не доберешься, завтра мы продолжим прямо отсюда. Отдыхай.

Она почувствовала, как дрожит земля под тяжелыми шагами, и закрыла глаза. Инифри не позволит ей умереть. Акраяр были бы не акраяр, если бы умирали просто и быстро. Она должна полежать немного, пока пройдет боль, а потом подняться и добраться до палатки. Другие девушки не помогут — это было запрещено, и их самих могли жестоко наказать, а мужчины… четверо уже поплатились жизнью за попытку ее защитить.

Она слышала, как лагерь постепенно затихает, отходя ко сну, слышала, как все ленивее становятся разговоры, как появляются в речи отголоски сна. А потом шаги приблизились, и Сайам подхватил ее и перекинул через плечо так быстро, что она даже не сразу поняла, что случилось.

— Господин!

— Ты нужна мне, акрай.

Он был пьян и не соображал, что делает. Он умрет, если овладеет ей до рассвета, он умрет, если попытается принять в себя ее магию сейчас, когда в ней только бой и агония, но как бы она этого ни хотела, она не могла позволить своему последнему спутнику умереть по ее вине.

— Господин, я нечиста, ты не должен касаться меня сегодня.

Но он уже преодолел те несколько десятков шагов, что отделяли стену от палатки и вошел внутрь, в освещенное факелом пространство, где пахло травами и соитием. Проклятые постельные девки. Это они его раззадорили, заставили испытать похоть, а когда Сайам испытывал похоть, он хотел причинять боль. Он убил двоих своих девок в приступе дикой ярости, и с тех пор вымещал ее только на Шербере, понимая, что если кто и способен выжить после того, что он творил в припадке бешенства, то только она.

— Во мне плохая магия, — попробовала она снова, но он швырнул ее на пол и приказал поднять платье и не шевелиться.

Сайам был пьян, слишком пьян, чтобы до конца осознавать, что делает. Его руки путались в складках одежды, и ему пришлось кликнуть одну из девок, чтобы та помогла ему раздеться. Сайам обнажился перед ней до пояса, покрытый пылью боя, грязный, не удосужившийся даже смыть с себя кровь и пот.

— Не шевелись, акрай.

— Не… — снова начала Шербера, но он заткнул ей рот своей огромной рукой и навалился сверху, раздвигая ее ноги коленом, пытаясь овладеть ею, но терпя неудачу, потому как слишком много выпил, и его мужская часть уже не желала его слушать.

— Что ты сделала со мной? — Снова попытка, и Шербера закрыла глаза, когда во взгляде Сайама, затуманенном и одновременно остро-злом, полыхнул пьяный гнев. — Верни мне силы, акрай. Быстро, пока я не выбил остатки твоих зубов!

Но она не могла. Даже Инифри не могла бы, но Сайам уже не понимал этого, не понимал, что только его мужское бессилие сейчас спасает его жизнь.

— Порождение болот! — Он ударил ее по щеке и поднялся. Снова накинул ей на шею веревку и затянул крепче, не обращая внимания на мольбы. — Бесполезная. Бесполезное создание, девка, которая не может возбудить воина. Я убью тебя.

Он выволок ее из палатки и просто потащил за собой на веревке, не дав возможности даже привести в порядок платье.

— Я повешу тебя на стене в назидание другим, — рычал Сайам. — Я дал тебе возможность искупить свою вину, но ты, похоже, решила, что можешь смеяться надо мной.

Она задыхалась и молила его о пощаде, но в него словно вселилось безумие. Воины не должны были убивать акраяр, ведь они несли в себе магию: они помогали магам создавать карос, они возвращали силы и помогали быстрее оправиться от ран, они питали магов, создающих магический щит. Убив ее, Сайам лишит магии и себя, и других, он разгневает Инифри, которая может наслать на войско мор, как сделала в последний раз, когда двух акраяр по неосторожности убили в бою свои же воины. Тогда из пустыни пришла стая огромных жуков и несколько дней воины не могли покинуть палатки даже по надобности. Укушенные мучились от боли и незаживающих ран до начала Цветения.

Но он словно готов был принять эту кару.

— Нет! — захрипела она, когда стена оказалась совсем близко.

Шербера цеплялась за веревку, задыхаясь от пыли и боли, обдирая о камни колени. Сайам был пьян и сам едва держался на ногах, и он упал в пыль рядом с ней, разъярившись еще больше оттого, что свидетелем его неловкости были постовые, сидящие у костра в нескольких шагах от них.

Он ухватил Шерберу рукой за голову и со всей силы толкнул вперед. Что-то хрустнуло, когда она ударилась о скалу лицом, а потом перед глазами полыхнуло черное пламя, и мир вокруг превратился в бездну, по которой в мертвенно-бледном свете луны катилась колесница богини Инифри.

— Какое тебе дело до того, умерла она или нет? Уходи, воин. Костер уже горит. Тебе стоит быть там, когда туда спустятся остальные.

— Я не уйду, пока не узнаю, что с ней. Она жива? Отвечай же, полукровка.

— Она жива. Но не благодаря тебе и тем, кто стоял на краю стены, когда ее спутник забивал ее до смерти. Почему ты не вмешался, воин? Почему позволил этому случиться, если так печешься о ее судьбе?

Голоса доносились до Шерберы словно издалека. Знакомые и одновременно такие чужие, словно принадлежащие нелюдям, и на мгновение она испугалась, что каким-то образом попала в плен к тем, кто никогда не берет пленных. Она открыла глаза и увидела, что уже день, и яркое солнце светит ей в лицо сквозь дыру в крыше палатки.

Не палатки Сайама. Палатки целителя, и она почти знала, кто подойдет к ней, когда с губ сорвался стон боли.

Господин Олдин.

— Акрай. Открой глаза. Тебе нужно открыть глаза.

Шербера не сразу сообразила, в чем дело, а сообразив, застонала.

День. Время хоронить мертвых. Время предавать тела огню и подсчитывать потери. Время назначать новых спутников тем акрай, кто потерял их в битвах. Ей нужно подняться уже сейчас, потому как для одной акрай точно не сделают исключения, и если она останется без спутников, то уже завтра овладеть ей сможет любой желающий воин восходного войска.