— Они как будто захмелели, — сказала она Фиру, с которым сегодня провела день, и он кивнул со странным выражением лица.

— Если бы не приказ фрейле, многие из них остались бы здесь навсегда, — сказал он, оглаживая огромную морду своего Пармена. Тот уже смирился с присутствием Шерберы и даже позволил ей коснуться своего мягкого носа, когда она, немного смутившись, попросила у Фира разрешения.

Но ее смущал не конь. Ее смущал Фир. Он обращался с ней так, словно она принадлежала только ему, словно она была — ей потребовалось много мужества, чтобы даже позволить себе подумать об этом — подругой, а не акрай, которая уже сегодня ночью должна была разделить постель с другим мужчиной. Она не знала, что чувствует, осознавая это, но понимала, что эти мысли — его и ее — не доведут их обоих до добра. Она хотела бы стать чьей-то подругой, а Фир был смелым воином и достойным мужчиной, так что о таком выборе Шербера бы никогда не пожалела, но в этот раз имена, данные им войной, были важнее того, кем они на самом деле были.

Не женщина и мужчина.

Акрай и один из ее спутников.

Шербера не была опытной наездницей — Афалия не учила девочек ездить верхом, и впервые она села на лошадь сама, уже будучи акрай Сайама, — но спина Пармена оказалась на удивление удобной, и спустя некоторое время после начала пути Шербера обнаружила, что почти приноровилась. Фир разговаривал с воинами, едущими рядом, и она прислушивалась к разговорам, которые вертелись вокруг грядущей битвы.

— Нам следовало бы объединиться, а не расходиться в разные стороны, как ручей, наткнувшийся на камень, — сказал худой воин с обветренным лицом. — Мы должны держаться вместе теперь, когда война уже на излете.

— Мы разошлись в разные стороны не как ручей, а как две руки, готовые прихлопнуть надоедливую муху, — ответил ему Фир. — Южное войско отрежет путь со стороны города, а мы ударим по темволд со стороны степей. Они окажутся в ловушке и даже этого не поймут.

— Если они не успеют объединиться с другим войском.

— Разведчики донесли, что зеленокожие уже не так охотно подчиняются темволд, — сказал едущий с другой стороны от Фира темнокожий воин с красной боевой татуировкой на щеке. Шербера знала его. Это был друг Сайама, и взгляды, которые он на нее бросал, ей не нравились. — Они дичают без силы Инифри. Скоро они разбегутся, и тогда предателям придется встретиться с нами лицом к лицу, как и должны встречаться с врагом настоящие воины. Мне надоело пачкать мой афатр зеленой кровью. Он жаждет крови темволд.

— Война все равно не закончится, пока живы акраяр, — сказал все тот же худой воин, и Шербера почувствовала, как сжалась удерживающая ее рука Фира.

— Это не слова Инифри. Это слова магов, — сказал он. — А маги готовы сказать все, что угодно, чтобы их слушали, раскрыв рот.

— Уж у них-то есть время на магическую болтовню, — неприятно засмеялся темноволосый. — Им-то чаще всего не приходится вонзать мечи в тела чужой жизни.

— Они воюют так же, как и мы, пусть даже не касаясь оружия, — сказал Фир и чуть тронул Пармена, чтобы оставить воинов позади.

Они говорили о смерти акраяр так, словно это разумелось само собой. И маги, принесшие однажды ночью пророчество, данное, как они утверждали, сыном Инифри, бессмертным слепым, тоже говорили о ней, как говорят о смерти травы с наступлением Холодов.

Но считала ли так сама мать мертвых? Создала ли она акраяр только для короткой жизни в дни войны, или слова о смерти имели другой, скрытый смысл?

Шербера не знала. Никто не знал.

В деревне фрейле занял свободный дом с краю; ни меньше, но и не больше, чем у остальных, и Шербера, приближаясь к нему, услышала доносящиеся из-за пока еще открытой двери голоса своих спутников. Близкий прислал за ней в дом, отведенный для акраяр, сказав, что фрейле хочет ее видеть — и она знала, зачем. Опускалась ночь, а завтра к вечеру или послезавтра днем они могут встретиться с врагом, и это значило, что ей нужно было связаться с самым слабым из своих спутников, чтобы иметь возможность помочь ему, если придется.

Олдин.

Она знала, что это будет он, хоть знала также и о силе, которой он обладал. Но Олдин был не воин, а целитель, и он не носил оружия в битве, кроме данного ему Инифри кинжала-афатра, а это значило, что если ему придется встретиться с врагом лицом к лицу, исход поединка будет предрешен.

Ее едва не сбил с ног стремительно вышедший из дома Прэйир. Подхватив Шерберу, когда она чуть не упала от сильного толчка, он с легкостью оторвал ее от земли своей здоровой рукой, и на какое-то мгновение она оказалась прижата к его большому телу. Ее грудь буквально сплющилась об его твердую грудь, ее волосы задели его лицо, ее маленькие ладони легли ему на плечи, когда она от неожиданности попыталась за него ухватиться, а его глаза — Шербера зажмурилась — оказались так близко, что она смогла различить в них грозовые облака, плывущие по темному небу.

— Ты подслушивала? — Но он не обвинял, а просто спрашивал.

— Нет, — выдохнула она.

Ее сердце стучало все быстрее, ладони горели от желания скользнуть выше и обхватить его за шею, а губы пересохли в ожидании прикосновения его губ, но почти тут же Прэйир опустил ее на землю и разжал руку, и Шербере пришлось открыть глаза.

— Иди внутрь, акрай.

Но она пока не могла сдвинуться с места. Прэйир смотрел на нее сверху вниз, и она могла поклясться, что он замечает и ее быстрое дыхание, и румянец на ее щеках, и приоткрытые губы, — но она ничего не могла поделать с собой, не могла. Он оказался слишком близко. Он оказался рядом с сердцем, которое она ему отдала.

Без единого слова Прэйир развернулся и пошел прочь от нее. Шербера пригладила чуть дрожащими руками волосы и вошла в дом. Ее ждали трое: Фир, Тэррик и Олдин, и каждый выглядел так, словно то, о чем они говорили, им не нравилось.

Не было только Номариама — он сегодня находился в числе магов, устанавливающих над деревней щит, — и Шербера вдруг поняла, что ей не хватает его спокойного и одновременно жгуче-ядовитого присутствия за спиной. Не то чтобы она боялась яростного Фира или звеняще-невозмутимого Олдина, или властного фрейле. Но с ним ей было бы спокойнее.

— Сегодня ты останешься с Олдином, — сказал ей Тэррик, и Фир сказал «нет» так ясно, что она не могла удивленно на него не посмотреть.

Еще днем он говорил ей, что благодарен за этого целителя великой Инифри. Еще днем он вспоминал о том, как Олдин вылечил его коня — и в его голосе было признание и уважение. Что изменилось?

— Идем, Шербера, — сказал ей Олдин своим серебристым голосом, и она кивнула и сделала было шаг к выходу из дома, когда их настиг голос Фира.

— Скажи ей.

— Остановись, воин.

Она обернулась, чтобы увидеть, как фрейле заступил ему дорогу: такой же высокий, как Фир, но безоружный и без ярости, кипящей внутри и грозящей прорваться. Никто не рискнул бы встать на пути у кароса каросе. Никто, кроме спутников его же акрай… но Фир и не собирался ничего делать. Он просто говорил.

— Он был мальчишкой, согревающим постели воинов, и ты хочешь, чтобы Шербера об этом не узнала? — Она замерла, когда услышала эти слова. — Ты хочешь, чтобы она разделила свою магию с одним из тех, кто трусливо прятался за мужской спиной, пока вокруг умирали люди?

— Ты не знаешь моей истории, воин, — сказал Олдин.

— Расскажи ее нам.

— Я расскажу ее своей акрай.

И Шербера снова увидела на лице Фира то же самое выражение, что и раньше. Как будто он снова напомнил себе о том, что она принадлежит не только ему, но и другим тоже, как будто ему снова пришлось себе это сказать.

Он с видимым усилием взял себя в руки и отступил от Тэррика, неподвижно стоящего у него на пути.

— Ты придешь ко мне позже, — сказал Шербере, и она кивнула и вышла вслед за Олдином в деревенские сумерки.

Они вместе прошли по темной улице: акрай с пламенными волосами и целитель в белой одежде, испачканной пылью дорог. Олдин молчал, и только его пальцы, крепко сжимающие руку Шерберы, чуть подрагивали, выдавая раздумья.