— Акрай!

Шербера не ответила.

— Акрай, отвечай! — Казалось, он готов раскидать эти валуны голыми руками, если она будет молчать еще мгновение.

Но она не могла издать и звука, завороженная тем, что видит.

— Ответь мне! Проклятье Инифри, скажи, что ты видишь! — Прэйир рычал от беспомощности, но ничего не мог поделать — он был слишком большой, он не смог бы просунуть сюда и руки. — Шербера!

Звук имени словно привел ее в чувство.

— Здесь меч, — сказала она хрипло, потом кашлянула, прочищая горло, в которое вдруг словно набились пустынные мошки, и сказала громче: — Здесь меч из железа! И какой-то сверток из ткани со словами.

— Выбирайся оттуда! Немедленно!

Он злился, как ребенок. Шербера улыбнулась себе под нос, схватила меч и сверток и полезла обратно. Прэйир, казалось, был готов схватить ее, когда она наконец появилась, вся в пыли, из узкого хода.

— Что ты нашла?

— Смотри! — Усевшись на теплый афатран, она показала Прэйиру сверток и клинок, разглядывая находки сама в свете Ширы.

Она не понимала смысла написанного на свитке, так что ее больше заинтересовал меч. Длинный, сужающийся к концу, с рукояткой, на которой вились затейливые узоры, значения которых она не знала. Он был таким легким, что она могла удержать его одной рукой.

— Дай его мне, — потребовал Прэйир, когда Шербера рассказала, что видела в пещере, и она с неохотой протянула меч рукояткой вперед. Свиток Прэйира тоже не интересовал. — Я видел такие мечи, их делали в городах фрейле. Этот мертвец, похоже, был одним из них. Спускайся, акрай. Что бы это ни было, это нужно показать фрейле. Он наверняка знает, что с этим делать.

Она торопливо протянула руки. Ее ладони легли Прэйиру на плечи, и он обхватил ее руками за талию, приподнимая, чтобы помочь слезть с камней.

Шербера не смогла объяснить даже себе самой, что на нее нашло. Он был так близко, и они были одни, и серебристая луна Шира на небе напоминала о том, что ей нужно сделать, чтобы завершить союз. Прэйир сделал шаг назад с ней на руках, развернулся, чтобы опустить ее на землю, но ее маленькие ладони уже скользнули по его шее и обхватили его лицо, и сжали его, и потянули упрямую темноволосую голову вверх, навстречу ее решительности и безрассудству.

Зажмурившись, не думая о том, что делает, забыв о своем страхе перед ним и своим сердцем, Шербера наклонилась и прижалась губами к губам Прэйира.

Она почувствовала вкус вина и ветра. Его губы были твердыми и сухими, как пустыня, и они не поддались, когда она их коснулась, не раскрылись под ее губами, как раскрывались губы Олдина и Фира, не смели ее требовательным поцелуем, как губы Тэррика, не покорили нежностью, как губы Номариама.

Она выпрямилась, лицо ее горело. Прэйир опустил ее на землю, и Шербера убрала руки, но сам он отпускать не спешил, и смотрел на нее, сведя густые брови, так, словно, все бы отдал сейчас, чтобы прочесть ее мысли.

— Ты хочешь, чтобы я овладел тобой как девкой, прямо здесь? — Ноздри его раздувались от гнева, но голос был на удивление спокоен.

Шербера могла бы вырваться из его хватки, он даже и не удерживал ее почти, но она не стала.

— Нет, — сказала она.

— Тогда зачем? Я помню о клятве, женщина, и я вижу, как убегает Шира. Я сделаю то, что должен. Тебе не нужно мне напоминать.

У нее перехватило горло. Прэйир считал, что она пыталась его соблазнить? Он подумал, что она предлагает ему себя, потому что тоже видит, что время кончается и хочет побыстрее избавиться от неприятной для них обоих обязанности связаться?

— Я поцеловала тебя не из-за Ширы и не из-за клятвы, — сказала она еле слышно, не в силах более себя сдержать.

— Тогда зачем?

Его темные глаза требовали, настаивали, приказывали.

— Я поцеловала тебя, потому что волею Инифри, Прэйир, славный воин восходного войска… — его глаза расширились, когда он понял, что она хочет сказать, — мое сердце принадлежит тебе.

Войско брело по холмогорью до конца ночи, а когда наступило утро, устроило в долине короткий привал. Всего половина дня — и фрейле отдал приказ снова двигаться вперед, словно чтобы наказать воинов за вынужденную передышку в деревне, словно чтобы догнать время, которого у Цветения оставалось все меньше, хоть пустыня этого пока и не чувствовала сама и не давала почувствовать им.

Еще одна луна. Еще только раз Шеле сменит Ширу на своем небесном пути, и Цветение кончится, уступив место Холодам.

— К ночи или к утру с гор сползет туманный прилив, — сказал фрейле близким, и близкие разнесли эту весть по всему войску. — Эту ночь мы проведем в пути, отдохнем завтра.

Никто не задавал вопросов. Даже то робкое недовольство, которое сопровождало иногда, казалось, самые нелогичные решения, всегда выражалось шепотом, вполголоса, и редко вслух. Фрейле сказал, что скоро похолодает — и люди верили. Фрейле отдал приказ двигаться — и люди шли.

И Шербера верила и шла, опираясь на край повозки, глядя прямо перед собой, в затылки воинов, жен и подруг, не задавая вопросов и не жалуясь.

Войско двигалось по долине стремительно.

Мысли ее летели еще быстрее, догоняли идущих впереди воинов, заглядывали в лицо тому, кому она сказала о своих чувствах, открыто и не таясь, и от которого услышала только:

— Нам пора возвращаться, женщина. Иди. Я следом.

И она опустила глаза и покорилась.

Казалось, Шербера забыла в той яме на краю холмогорья свою гордость, но лучше бы забыла и глаза, потому что видеть лицо Прэйира было почти свыше ее сил.

Все время, пока они рассказывали Тэррику о находке, она пыталась не глядеть в сторону Прэйира. Фрейле это заметил: уж слишком внимательно он вглядывался в ее лицо, когда говорил о том, что вестник, которого они нашли, должен был предупредить какой-то из городов о нападении.

Должен был, но не успел, сраженный лихорадкой.

— Я решу, что делать с мечом, когда мы доберемся до города, — сказал ей Тэррик. — Нам пора трогаться. Уже завтра ты должна связаться с Прэйиром, но сегодня нам нужно выбраться из долины. Идет туман. Возвращайся к акраяр, Чербер, и приготовь сухую одежду.

И она снова покорилась.

Тянущая боль в груди уже завтра станет тише, сказала себе Шербера, делая шаг за шагом по высушенной ярким солнцем долине. Она — акрай, она живуча, как пустынная кошка, и не в ее привычках долго страдать даже от самых жестоких ран.

И сейчас она себе не изменит.

Река, вильнув на прощание, убежала от них прочь, и фрейле снова напомнил беречь воду. К вечеру сбылось и второе его предсказание, и с гор, незыблемой стеной стоящих справа от пути, по которому двигалось войско, сполз холодный туман. Густой, горький, как прокисшее молоко, он накрыл разгоряченных людей плотным мокрым одеялом, и Шербера дрожала и куталась в свою промокшую насквозь рубицу, и кляла холод наравне с остальными.

Идти ночью казалось безумием, но фрейле приказал — и люди, стуча зубами и покрываясь холодным потом лихорадки, снова шли. И только утром, когда на пустыню снова хлынул с небес палящий зной, Тэррик приказал остановиться.

Высушить одежду.

Наведаться к целителям за крепким отваром от простуды, чтобы набраться сил для последнего перед городом долгого перехода.

Шербера помогала целителям, разливая дымящийся отвар и собирая пустые чаши из рук тех, кто допил. Она была крепка телом и тверда духом, как и остальные акраяр, выполняющие свой долг, но даже ей стало совсем невмоготу к полудню, когда от солнечных лучей, отвесно падающих с неба всей своей опаляющей мощью, начали дымиться даже камни.

Шербера рухнула на шухир в общей палатке акраяр и уснула так крепко, что проснулась только тогда, когда Волета затрясла ее за плечо.

— Темволд! Темволд!

В вечернем сумраке длинные тени предателей казались еще длиннее, и войско Тэррика обнажило мечи и зубы, готовое принять сражение, которого так долго ждало и которое должно было доказать, что победа в этой войне на самом деле принадлежит им.