Мистер Браун проводил полицейского. Он переоделся, завел машину и отвез Маргарет к миссис Пенсон. Потом он вместе с женой поехал в морг и предупредил работников, что завтра с утра Маргарет Гиллас приедет и даст все распоряжения по поводу похорон ее матери.

Мистер Филлис подготавливал всю документацию для Уильяма. Уильям любил это делать сам, но сейчас у него просто не хватало на все времени. За последние полгода он так быстро стал набирать популярность, хотя популярностью это сложно назвать, может в некоторой степени, известностью. Его приглашали на различные конференции в качестве профессора, его звали спикером на научно-популярные выставки и даже пригласили читать лекции в зарубежном университете.

Уильям старался находить время для общения с сыном, но это становилось все сложнее. Томми не слишком расстраивался, ему не было одиноко и тоскливо, потому что в их библиотеке было слишком много книг, а в мире еще слишком много не открытого. Но все же, отец по возможности брал его с собой в небольшие командировки. Так было и на этот раз.

Филлис носился из одного кабинета в другой, подписывал какие-то бумаги, передавал их на кафедру, потом возвращал в кабинет, потом снова что-то писал, и бежал ставить подпись. Уильям ходил из стороны в сторону в дальней самой светлой части комнаты и что-то бормотал себе под нос. Томми сидел на полу, опершись на дубовый массивный стол и делал аккуратные записи в своем блокноте.

– Пора! – Мистер Филлис выпрямился в струнку перед Уильямом. – Вся аудитория заполнена, сегодня приедут журналисты и возможно даже телевидение! Это наш провыв, Уильям! Наконец-то нашу с тобой работу будут транслировать по всему миру. Все научные издания просто обязаны будут написать про эту лекцию. Давай, Уильям, иди. – Филлис поправил Уильяму галстук и открыл перед ним дверь.

Томми слышал эту лекцию уже раз 10, он знал ее почти слово-в-слово, поэтому на этом большом для отца событии он решил не присутствовать. Он вышел из университета, и направился к общежитию, чтобы посмотреть, как живут студенты в местном студ. городке. У Томми была карточка почетного визитера, его могли пускать почти на всю территорию городка. И первым местом куда он пошел, была столовая.

Внутри никого не было, только огромная территория с десятками обеденных столов, Томми медленно обходил каждый стол и представлял, за каким именно столом он бы хотел обедать. Он посидел на стуле за столом возле окна, и решил, что в ясную погоду из окна будет падать слишком яркий свет как раз на белоснежный стол, от чего читать записанные лекции во время обеда будет не слишком-то комфортно. Потом он пошел сел возле выхода, он сразу вспомнил Эмми с ее любовью к эвакуационным выходам, но и тут было бы некомфортно, так как студенты бы вечно шпыняли мимо туда-сюда. Спустя минут 15, Томми выбрал идеальное место для обеда. Не успел он им насладиться, как прозвенел звонок, и толпа студентов ринулась в столовую. Томми протиснулся между нескольких крупных парней, которые его даже и не заметили, и вышел на улицу. Он пошел по выстриженному газону, сел, облокотившись на дерево, и посмотрел на свои наручные часы. До конца папиной лекции было еще 25 минут. «Ничего» – подумал Томми, уселся поудобнее и стал смотреть в небо.

– Эй! – чей-то голос отвлек Томми от размышлений о скорости метеоритов, прямо сейчас несущихся в сторону Земли. – Я тут обычно ем.

– А почему не в столовой? – Томми взглянул на девушку, держащую контейнер с обедом и пакет молочного шоколада.

– Мне там не нравится. Там нет идеального места, понимаешь?

– Нет. – ответил Томми, хотя, конечно, он понимал, о каком месте она говорит. – Я Томми.

– А я София. Ты младше, чем остальные студенты, что ты тут делаешь?

– Мой отец приехал выступать с лекцией, он сейчас в соседнем корпусе.

– Твой отец Уильям Гиллас? – девушка забыла, что несла ко рту вилку со спаржей, и так и застыла в этом положении.

– Да, ты его знаешь?

– Еще бы, я так хотела попасть на его лекцию, но первокурсникам нельзя, туда пускают только выпускников и профессоров.

– Хочешь, я прочитаю ее для тебя?

– Ты шутишь?

– Нет.

– У меня сейчас окно, я свободна еще 70 минут.

Томми сел поудобнее и начал с обычного приветствия отца.

– Восхитительно, просто невероятно! Как ты это запомнил, а ты понимаешь все, что только что рассказал? Я вот многое не поняла, прости. Но ты был великолепен, спасибо! А сколько тебе лет?

– 14. Я закончу школу раньше остальных и поступлю в университет уже в 16 или 17 лет.

– А мне 21, но никто мне не дает столько, все говорят, что я выгляжу на 16, меня это очень злит. Я взрослая, умная, и я собираюсь стать физиком, почему люди вечно смотрят только на внешность?

– Ты красивая.

– Ну, мне пора, еще увидимся, Томми Гиллас, спасибо тебе за все!

Томми пошел к соседнему корпусу. Отец должен был закончить около часа назад, потом у него должны быть интервью и десятки рукопожатий с изумленными студентами, а значит, как раз примерно в это время он с мистером Филлисом должен освободиться и, возможно, заметить, что Томми все это время не было рядом.

Томми встретил отца на парковке.

– Томми, мальчик мой, где же ты был? Я высматривал тебя в аудитории и так и не нашел.

– Я знакомился с университетом.

– Это очень хорошо, и как тебе? – отец открыл заднюю дверь машины и жестом показал садиться.

– Я хочу здесь учиться.

– Я очень тобой горжусь! Уверен, ты сможешь сюда поступить, но для этого нужно усердно учиться, ты же понимаешь это, Томми?

– Я так и делаю, профессор. – ответил с толикой злости Томми.

– Хорошо, студент, молодец! А теперь поехали в кафе отметим папино великолепное выступление! И неоценимую помощь Филлиса, – отец подмигнул коллеге, который был за рулем и уже вез их в кафе-мороженое.

«Четыре не отвеченных звонка от Маргарет, и ни одной записи на автоответчике. Это плохо», – подумал Уильям и набрал ее номер. Она взяла трубку почти сразу:

– Уильям, это ты?

– Маргарет, что случилось?

– Моя мама умерла вчера, то есть позавчера ночью. А я узнала только вчера. Сегодня я ходила в морг, похороны будут во вторник, приезжайте с Томми. Эмми будет благодарна поддержке, да я тоже бы не отказалась.

– Конечно, мы приедем. Сейчас же выезжаем, будем ночью, ближе к утру.

Томми постучал в дверь Эмми: «Эмми, это я. Ты как?».

Эмми открыла дверь: «Томми, как я рада. Заходи скорее.» – у нее потекли слезы. Ее прекрасные мягкие щеки были такими красными от слез, что Томми еле держался, чтобы не заплакать самому.

– Эмми, мне так жаль, что ты это пережила. Мама сказала, что ты была одна целые сутки. Как же ты справлялась, что ты делала? Расскажи мне все.

– Томми, я плачу, но я плачу не от того, что умерла бабушка, и не от страха, я плачу, потому что я себя не понимаю. Знаешь, я не чувствую ничего. Когда бабушке стало плохо, я вызвала скорую помощь и подумала, что мне достанутся ее жемчужные бусы, потом, пока мы ехали, а бабушке вкалывали какие-то уколы и ставили капельницу, я думала о том, как достану все серебряные приборы и буду пользоваться ими каждый день, каждый! Понимаешь, Томми, я что не люблю бабушку, я что не способна любить? Я боюсь, но боюсь себя. Еще боюсь смерти и самого ее наличия, а не именно того, что бабушки больше нет. Я не вижу, чтобы маме было плохо, или что бы она скучала по бабушке, мне кажется, что она не любила ее тоже. А может тут дело глубже, Томми? Может это бабушка никого в своей жизни не любила, и поэтому в ответ она получила то же самое?

– Она любила прибывшего на лето почтальона. Помнишь?

– Конечно помню. Но шутки в сторону. Ты понимаешь мою мысль? – Эмми вытерла щеки. – Я плачу от осознания того, что я неспособна плакать от такого горя. Возможно, чувство потери близкого – это самая страшная боль на Земле. А меня это практически не задевает. Может, я пошла в бабушку, она никогда никого не любила и никем не была любима. Я так не хочу.