– Заметно, да? – поёжился Ахмет. – Лишь бы урусы не узнали, пока я в русских пределах.

– Немножко заметно, – ответил Мустафа. – Скажи, ты с ними торгуешь, наверное, возишь им наши знаменитые сафьяновые сапоги, украшения, специи, приправы, они честно торгуют?

– В торгах никогда не обманывают.

– Вот видишь…

– Что «видишь»? Не надо на земли наши зариться. А торговать с ними даже интересно. Купец-русич иногда сам себя обманет, а другого – никогда. Я им много чего вожу, даже оружие иногда.

– Оружие? Урусы покупают наши мечи и щиты?

– Мечи и щиты у них лучше наших. А у нас они иногда берут копья, луки и стрелы. – Понимая, что лишнего разоткровенничался, Ахмет сделал поправку: – Но больше никакого оружия я им не вожу, чтобы оно не повернулось против нас самих.

В голове каравана послышались радостные крики.

– Господин, стены Сувара впереди, – сообщил подоспевший слуга.

– Распорядись, чтобы дозорным послали пару бурдюков фряжского вина.

– Они пьют во время несения службы? – ужаснулся Мустафа.

– Если бы ты знал, как упали нравы.

От каравана в сторону равномерно белеющих стен поскакал посыльный Ахмета.

– Надо, чтобы все знали и уважали, – сказал купец многозначительно. – Скупых никто не любит.

Мустафа подумал о том, что правду говорят о купцах, которыми целиком завладела выгода, и, наверное, горькая правда заключается в том, что у них нет родины как таковой: где выгодно, там и родная земля.

Ему расхотелось дальше беседовать с Ахметом, который сидел развалясь и обмахиваясь широким веером.

Заметно, что купец доволен сам собой.

«Как говорил Трофим? Едет княжич по лесу, сам себе нравится, – горько усмехнулся Мустафа. – Всё-таки русичи – мудрые люди, хотя и лишены света истинной веры».

– Так о чём мы беседовали, уважаемый гончар Мустафа?

«Нет, кое-что я ему должен сказать!»

– О том, что ты возил товары урусам, везёшь товары от них и наверняка в этих возах не только бусы и свистульки, а и ещё что-то, что можно выгодно, с большой лихвой[12], продать в Биляре?

– Совершенно верно, гончар Мустафа.

– Значит, среди них тоже есть большие мастера?

– Лучшие мастера, равно как и лучшие условия для честной торговли, есть только у нас в Великой Булгарии, – строго и назидательно сказал Ахмет. – Но происходят маленькие случаи, совсем маленькие, когда урусы делают то, чего не делается у нас. И уж совсем редкие, когда они умеют делать что-то немного лучше наших достойнейших мастеров.

– Что же это такое?

– Ювелирные мастера у них прекрасны, без преувеличений, – скривился купец, как от зубной боли. – Бармы[13] у них ох как хороши! Шейные цепи, наплечные украшения, медные полоски для накосников…

– Но это всё для женщин, – перебил его Мустафа, – и это малозначительно. Я даже сомневаюсь, что наши женщины станут это носить.

– Уверяю тебя, носят, но это совсем не простые женщины.

– Хорошо, понимаю. А что ещё?

– Замки и ключи они делают намного лучше. – Ахмет запнулся, покраснел, но тут же поправился: – Немного лучше наших, здесь я вынужден признать… Знаешь, некоторые замки-задвижки для дверей состоят из полусотни деталей и каждая изготавливается отдельно. Каждая, понимаешь?

Ахмет помолчал, вспомнив, с какой выгодой в прошлую осень сбыл сотню таких замков в Биляре и Булгаре.

– Про их кольчуги, мечи, булавы и говорить нечего – надёжны, как молитва Аллаха.

– Ну вот, а ты говоришь, что они от рождения косорукие, – съязвил Мустафа.

– Я такого не говорил! – огрызнулся Ахмет. – Я к ним хорошо отношусь, вот… У меня много друзей среди купцов рязанских. Владимирцев я не переношу – это точно, и тому есть причины. Когда наши войска брали ихний Устюг, при штурме погиб мой родной брат Абдулла, храни Аллах его душу.

Мусульмане помолились, держа перед собой раскрытые ладони.

Закончив молитву, Мустафа произнёс, задумчиво глядя на лесные дебри, через которые проходил караван:

– Твой брат приходил брать чужое, дорогой Ахмет.

– Мой брат никогда не брал чужого, – тихо ответил купец. – Это хан заставил его идти на чужой город. Но хан вправе распоряжаться нашими жизнями.

– Наши жизни принадлежат только Всевышнему и никому больше.

Ахмет подозрительно посмотрел на попутчика и, словно прозрев, воскликнул:

– А ты ведь за урусов, Мустафа!

– Ах, Ахмет, дорогой купец! Я не только за урусов, я ещё и за хорезмийцев, персов, угров и за всех других, кто вместе со мной носил колодки раба! Булгария – моя прекрасная мать, но из плена я вынес одно убеждение: война – это грех, а ненавидеть человека только за то, что он не имел счастья родиться булгаром, а кем-то другим, – двойной грех. Все мы – люди, все достойны хорошей жизни, а война – жизнь плохая, потому что может быстро и внезапно оборваться, не дав позаботиться о своих родных.

Купец только пожал плечами, но не сдался.

– А вот наши курсыбаи и казанчии – самые лучшие. Когда пришли монголы…

– Здесь были монголы?!

Мустафу напугали эти слова.

– Они хотели здесь быть. Но наш великий хан Габдулла Чельбир не пустил их огромное войско в Великую Булгарию. Встретил их у Самарской Луки и побил как псов.

– В самом деле сильно побил?

– Ещё как! Униженной собакой валялся главный монгол у трона нашего повелителя, чтобы спасти своего сына и жалкие остатки своей армии. И только истинное человеколюбие великого хана спасло паршивые шкуры язычников.

– Он отпустил монголов?!

Мустафа спрыгнул с возка и некоторое время шёл рядом, что-то возмущённо бормоча и размахивая руками.

– Отпустили живыми… Безмозглые бараны… Они ведь вернутся с удвоенной силой, – доносились до купца обрывки фраз.

– Это кто безмозглый баран? – возмутился купец. – Это наш великий из великих?

– Поверь моему слову, уважаемый Ахмет, они обязательно вернутся, чтобы отомстить.

– Ты их видел, – догадался купец.

– Не только видел, но и говорил. И мы с моим братом-урусом обязаны им свободой.

– И всё равно ты их ненавидишь? И боишься?

– Они вернутся, – устало повторил Мустафа. – Это не люди, а порождение Иблиса.

– Вернутся – встретим.

Купец сказал это с таким убеждением и гордостью, что Мустафа на какое-то время поверил ему. В самом деле, Булгария – великая страна, большая страна, с регулярной армией, многовековой культурой, ремёслами, с людьми, которые верят своему хану.

Но порыв веры быстро прошёл.

Мустафа вспомнил лицо десятника-сотника, который отпускал их на волю, вспомнил разгромленные половецкие айлаги, через которые они шли и в которых уже даже собаки не выли…

– Сейчас же встретили, и очень достойно, – уверенно говорил Ахмет. – Дикое поле – это большая страна, степь и степь, даже больше Великой Булгарии. Все вместе княжества урусов примерно по площади могут с нами равняться. Армия у них была огромная, а монголы побили её легко. А мы побили монголов. Урусы и кипчаки нам не друзья… Получается, что мы отомстили за поражение наших недругов?

Он почти возмущался.

– Не забывай, Ахмет, что монголы были ослаблены и уменьшены числом после битвы с урусами и кипчаками, – охладил Мустафа жаркие излияния купца. – Враг был слаб, и надо было бить его до конца, до полного истребления. А он ушёл зализывать раны. Залижет – вернётся.

– Вернётся – встретим, – повторил Ахмет, но менее уверенно. – Чего нам бояться? Великий хан издал фирман, согласно которому с нас будут взимать ещё один налог на борьбу с врагом.

– У нас уже идёт какая-то война?

– Великий хан принял решение – подготовиться заранее к возможным военным действиям против коварного врага, – шёпотом, как военную тайну, произнёс Ахмет. – На востоке и юго-востоке будем возводить засечные черты.

– Значит, всё-таки нашлись умные головы, которые учли возможность возвращения этих язычников?