– Никак дьявол забрал его душу! – встрял один из мужиков.

И вновь поднялся гам.

– Стойте, стойте! Давайте дождемся приезда сыскного! Он во всем разберется!

– Пока сыскной приедет, мы все уже мертвы будем! – заявил еще кто-то.

И вот в Хлевадия полетели куски мерзлого снега! Как неприятно он жег ему кожу.

Когда он вернулся в дом, то был весь покрыт синяками и ушибами, губа была расколота, а новые черные штаны были полностью испачканы.

– Приготовь, новое послание для Петербурга! – яростно приказывал он Иннокентию, который стоял около входа.

В следующие часы буржуй писал письмо с требованием о немедленном приезде служащего в Иркутскую губернию. Говорил, что народ вот-вот взбунтуется и просил, скорее приехать.

Потом постарался утешить себя мыслями, что все, что говорила толпа им привиделось и на самом деле, Гаврилыча разрубил Ваня топором. А если это не так, то надо что-то делать и как можно скорее!

Дуэль

Четвертый день близился к закату. Все люди поспешно разбредались по своим домам: они чувствовали, как кошмар подкрадывается к ним со спины. Казалось, их сердца скоро вырвутся из грудной клетки и лопнут как свиные пузыри.

Напряжение витало в воздухе. Маленьких детей скорей забирали с улицы, а тех, кто еще младше, обкладывали крестами, чтобы защитить, как говорили старухи: «от нечистого».

Старики и беспризорники шли в церковь к отцу Анатолию и там, запиревшись, долго молились. Сам священник все больше беспокоился об угрозе, что нависла над их селением. Он боялся за рабочих Баракова и за Ваню особенно. Он открыто говорил помещику, чтобы тот отпустил парня к нему хотя бы ненадолго.

– Отпустить убийцу? Ты меня дураком считаешь?!

– Ты и есть дурак! – бросил священник в ответ и быстрым шагом направился прочь из дома.

А богач кричал ему вослед:

– Жалкий верующий! Ты думаешь, бог тебя спасет! Нет там наверху никакого бога! Я столько дел наворотил и спокойно живу! Нет того, кто меня покарает!

Когда Анатолий был уже около двери, он спросил:

– Тогда почему твой голос так дрожит?

И раздался хлопок деревянной двери.

А Ване тем временем становилось все труднее жить. Все батраки продолжали его сторониться; боялись они его. И не из-за убийств. Они исполняли приказ хозяина. Иннокентий так его передал:

– Кто из вас собак, будет есть с ним из одной миски, тому двадцать ударов плетью!

Все послушались и не приближались к парню ни на шаг. И вскоре Ваня получал побои каждый день. Его жизнь превратилась в еще большую пытку; теперь он приходил к Винчестеру весь побитый и грязный.

– Май деа, ты неплохо искупаться! – с улыбкой говорил граф.

Ваня ничего не отвечал на издевки, а спокойно подавал ему ужин и отправлялся прочь.

К концу четвертого дня, он уходя из дома увидел Марианну, поджидающую, его около графской комнаты.

– Давно ты здесь?

– С трех, – она подошла вплотную к парню.

В этот момент Ваня был готов стерпеть любую гадость от кого угодно! Лишь бы еще раз ощутить прикосновение ее губ.

Они стояли лицом к друг другу и чувствовали жар, исходящий, от их тел.

– Мой отец сидит в своей комнате и не выйдет оттуда, – шептала красавица. – Можем делать, что захотим.

Ваньке в этот момент показалось, что васильковые глаза Марианны сверкнули ярким пламенем. И это было… Прекрасно.

– Что захотим?

Марианна приблизилась к нему еще ближе и прошептала на ухо:

– Да.

И вот их губы соприкоснулись в страстном поцелуе. Ваня с трудом сдерживался, чтобы не раздеть ее и почувствовать тепло девичьего тела. Дикий огонь страсти разгорался между их телами! – «Да это чувство стоит того». – решил парень. И они медленно шли в комнату Марианны, дабы почувствовать истинную страсть.

– Ах ты сопляк!

И тут же двоих оттолкнули друг от друга грубым рывком. Толкнув Марианну, Иннокентий начал бить по лицу Ваню! С каждым ударом парень чувствовал как его губа все больше лопается, как зубы трескаются, а сознание мутится, словно с похмелья.

Марианна злобно кричала:

– А ну, прекрати! Прекрати, изверг!

– Заткнись, шлюха! Или я сообщу твоему отцу, что вы собирались сделать! И тогда твоя игрушка не доживет до нового хозяина! – со злорадством говорил лысый громила.

Удары наконец прекратились, но Ваня уже ничего не осознавал. Голоса, что звучали вокруг него, быстро меркли в сознании, а пространство стало темным и расплывчатым. И лишь, когда его бросили на знакомую соломенную постель, он понял, что опять находится в хлеву.

– За что его опять так? – послышался голос Димы и его силуэт с каштановыми волосами виделся четче всех.

– Оставь его, – говорил другой. – Если не хочешь лежать рядом с ним.

Дальше все было как в кошмаре. Ваня провалился в сон, и только луна возвышалась в звездном небе.

В эту ночь везде горели свечи и лампы. Никто не ложился спать. Горожане смирно сидели возле колыбелек своих детей, а над ними висели кресты. Церковь была заполнена народом, молящимся, о милости Господней. Во главе всех сидел отец Анатолий, его седая борода так и колыхалась на ветру, сложив руки на груди, он читал молитву:

«Господи, Боже Великий, Царю безначальный, пошли, Господи, Архангела Твоего Михаила на помощь рабам Твоим. Защити Архангеле, нас от всех врагов, видимых и невидимых. О, Господень Великий Архангеле Михаиле!»

И лишь один человек не страшился ужаса тьмы… Из-за своей глупости. Здоровый амбал в грязном тряпье, в котором он явился на службу к Хлевадию Баракову ради двухсот рублей и добавки в тридцать рублей, если он будет бить одного смазливого мальчишку-батрака каждый день.

Иннокентий шагал по заснеженной земле, громко напевал своим гортанным пьяным голосом:

– Летят утки, летят утки и два гуся, ох, кого люблю, кого люблю – не дождуся.

Шатаясь и напевая, одну и ту же строку, ноги наконец не удержали его, и он громко плюхнулся на ледяную корку.

– Проклятие! Чертова зима-старушка! Будь ты неладна и весь снег твой!

Громила злобно плюясь пытался встать, но каждый раз поскальзывался.

– Черт! – кричал он каждый раз, когда ему не удавалось подняться. – Катись, собака!

Иннокентий, в конце концов, сдался и лег на холодную морозящую грязь и уже немного посапывая бормотал:

– Чертов Хлевадий, сукин сын, когда-нибудь он у меня еще попляшет.

И вот его глаза уже слипались, но внезапно… Раздался дикий рев! Такой, что боров сразу протрезвел.

– Что происходит! – закричал он, отрывая голову ото льда.

И увидел… Те же кровожадные золотые глаза-факелы с узкими зрачками и белоснежной, улыбкой чеширского кота с небольшими клыками.

– Нет, не надо! – завопил Иннокентий и что есть силы старался отползти как можно дальше от этого зверя.

Глаза с улыбкой медленно следовали за ним.

– Не надо! Нет! Прошу!

И вот он услышал… Шепот! Тихий шепот, как будто сам ветер говорил с ним. А затем чудовищная боль.

– Люди! – кричал он, чувствуя, как его ноги медленно скрючиваются и ломаются будто щепки.

А затем и руки покрылись маленькими ранками, но из них ручьями текли струйки крови.

– Людиии! – вновь воззвал он. – Не бросайтеее!

Но никто из жителей не вышел из своих домов, но все они слышали крики и как новая жертва корчится в муках. И никто не решался выйти. И только желтые глаза, да злобная ухмылка были рядом с Иннокентием, а с его смертью и они исчезли.

Ранним мерзлым утром его труп нашли. Весь изрезанный и искалеченный. Массивная, упитанная шея была надломана и свернута на правый бок. И кровь все еще текла из жертвы, которую настиг «иркутский зверь», как называли его в губернии.

– Надо позвать Анатолия, – сказал один из косматых крестьян. – Пусть похоронят бедолагу.