– Кому-то может и придётся.

– Ты устроишь скандал.

– Не устрою. Для этого мне и нужны укрытие, понимание и забота, сестричка моя.

– Лиза, ты понимаешь кто ты? А кто – он?

– Механик. Между прочим, вольный. Люда, милая, я понимаю, что ты наперекор родителям никогда не пойдёшь, и твоё место в храме Лады. Но я другая. И надеюсь, что в твоём будущем жреческом сердце найдется толика сострадания для любимой подруги.

Слова Лизы изумляли своим безрасудством и смелостью. Слишком велика была разница между дворянами империи и обычными людьми. Даже если Лёша или его родители сумели добиться свободы, получить образование, устроиться на работу, освободиться от крепостничества, стать вольными, не сломать свою жизнь под тяжестью кредитов «Импербанка» – им всё равно не заслужить тех же привилегий.

Но он всё же позволил себе влюбиться в дворянку. Жаль, что такой брак невозможен, даже если чувства и настоящие. Но может быть подруге повезёт? Она светлая, добрая. Лиза должна быть счастлива и пусть будет так, как хочет она.

– Хорошо, – Людмила кивнула.

– Вот и славно. Я переоденусь. У меня всё с собой.

Лиза вытащила на середину комнаты сумку с которой приехала. Достала из неё голубое платье и незамедлительно в него облачилась. Наряд подруге определённо шёл, но был слишком открытым даже для лета. Куда там ходить в таком весной. Про приличия в сложившейся ситуации говорить и вовсе неуместно.

– Ты не замёрзнешь? – Людмила решила, что если нельзя говорить про нескромность, то можно хотя бы позаботиться на правах названной сестрички.

– Лёша согреет.

– Что ты такое говоришь?

– У него есть куртка – отдаст мне. Мужчинам надо себя проявлять.

– Ты уверена в том, что ты делаешь? Алексей может погубить и тебя, и твоё будущее.

– Скажи кому-нибудь на острове или в городе, что они нам не ровня.

– Лиза, такие браки запрещены законом.

– Мне всё равно. Не я первая устраиваю бунт в этой стране. И не последняя.

– А ты любишь или бунтуешь?

– Если полюбишь, возможно, ты меня когда-нибудь поймёшь. С моим даром рассчитывать на выгодную партию особо не приходится. Считай, что у меня, как и у Леши, никакого дара нет.

Лиза подобрала свои длинные волосы заколкой, обнажая спину, и развела руки в стороны, словно делая реверанс. Затем зажмурилась и замерла – любые чародейские способности требовали концентрации, Людмила это прекрасно знала.

По спине Лизы словно солнечные зайчики пробежали световые пятна. Не прекращая движение, они собирались в удивительную мозаику, сплетаясь в сияющий кокон, который увеличивался в объёме и искрил. Спустя мгновение искры рассыпались, разрушая кокон и выпуская на свободу два сияющих полупрозрачных с тёмно-синими прожилками и оранжевыми кругами крыла, словно у бабочки. Лиза распахнула внушительные крылья, затем медленно, наблюдая за ними в зеркале, их сложила.

– Они даже не в состоянии меня поднять. Весь смысл этой безумно функциональной вещи в её красоте. Ты думаешь какой-то дворянчик жаждет получить сына-бабочку? – Лиза театрально прикоснулась рукой ко лбу, – Ах, точно! У моего брата на пыльцу с этих крыльев аллергия. Могу вытравить родственника из дома одним махом, как говорится.

– Лиза, я не об этом. У тебя фамилия и положение. И дар у тебя хороший, и у детей он может проявиться ярче.

– Я не хочу свадьбу за дар, фамилию и положение. Не хочу.

Людмила тяжело вздохнула, окончательно проигрывая подруге.

– А если будет звонить Антон Григорьевич?

– Дед звонить не должен. Если будет, то скажи, что уснула. Он поверит – я много сплю. Вернусь вечером до полуночи.

– Может пораньше?

– Пораньше не получится, «мамочка». У Лёши какой-то невероятный сюрприз.

– Береги себя и возьми с собой телефон.

– Я без телефона. Дед и отследить может. Так что телефончик будет лежать у тебя. Звук выключу. И не бери, если звонить будут.

Лиза убрала крылья, и всё-таки накинула на обнаженные плечи вязаный кардиган.

Подруги осторожно спустились на первый этаж. Дом казался пустым. В нём застыло время тринадцать лет тому назад. Можно было бы сказать, что здесь никто не живёт, если бы во в дворе не лаяла собака, в прихожей не чистили обувь, а в гостиной громко не отсчитывали время каминные часы. Девушки, никого не встретив, прошли на кухню и вышли на задний двор. От дома через сад вела тропка к лесу и дальней калитке.

Тяжёлые капли весеннего дождя уже падали на землю. Тучи неизбежно наступали, затягивая посмевшую появиться на небе ослепительную синь, которая бывает только весной. Вдали слышались раскаты грома. Скоро ненастье дойдёт и до этого места.

– Я с тобой до калитки. Если кого встретим, скажу, что решили прогуляться.

Раздался гром, и подруги от неожиданности вздрогнули.

– Благо, «хорошая» погода, – улыбнулась Лиза.

– Нет ничего лучше прогулок под дождём, – согласилась Людмила.

Они чуть ли не бегом добрались до задней калитки. Людмила выпустила подругу и теперь ей нужно было вернуться в свою спальню тем же путём.

Но стоило ей войти в дом, как на кухне она столкнулась с отцом. Князь Чернышёв внимательно посмотрел на дочь:

– Люда, вы выходили?

– Нет, – сердце княжны бешено колотилось.

Он ещё и мысли прочитает, с него станется. Сам учит как этично и правильно, а дочь контролирует.

– Разве?

– Да. То есть не совсем, – ничего не приходило в голову. Что бы сказать такого отцу, чтобы он ещё и поверил, – я одна выходила…загнать Алмаза…

– Алмаз уже сам попросился в дом. Я его впустил.

– Тогда я к Лизе пойду, – Людмила виновато улыбнулась.

Отец чувствует неправду за версту. Если он всё узнает – будет скандал. А ещё хуже, если его хватит сердечный приступ. Любой скандал можно пережить, а вот сердце, которое отказывается исправно служить, пережить сложнее.

– Иди, дочка. Когда приезжает Лиза, у тебя есть повод для радости. Тогда и я могу позволить себе улыбнуться.

Правильно было бы поцеловать отца, но она слишком хорошо знала как работает их дар. Никаких лишних телесных контактов ей сейчас совершенно не нужно. Людмила постаралась улыбнуться отцу менее виновато, а он сделал шаг к ней навстречу.

Положение спас Алмаз, ввалившийся на кухню. Требовательным лаем пёс напомнил, что хозяин его совсем забросил и давно, вот уже как пару часов, не давал лакомства. Отец всегда кормил своих собак сам, не доверял никому.

– Да, разбойник, сейчас будем есть, – мужчина потрепал собаку по загривку.

Людмила, не переставая улыбаться, кивнула отцу и выскочила в прихожую. Княжна почти взлетела по лестнице на второй этаж, когда голос матери сшиб улыбку с лица и пригвоздил к полу.

– Кто так носится? Что ты радуешься? Чему?

– Простите, Софья Фёдоровна.

– Собака опять в доме? Я слышала лай.

– Гроза. Отец пустил Алмаза в дом.

– Лай, грохот, ржание. Ты слышала, как смеётся твоя подруга? Если можно вообще назвать это смехом. Я не соглашалась на жизнь в зверинце.

– Мы будем тише.

– Надеюсь на это. На дождь у меня ужасно болит голова, ты хоть помнишь об этом?

– Мы больше не будем шуметь, Софья Фёдоровна.

Хорошо хоть мать мысли не читает. Кажется, что её вообще интересует только то, что так или иначе связано с ней самой. Однако в сложившихся обстоятельствах это не так уж и плохо.

Людмила закрыла за собой дверь и оглядела пустую спальню. Эта комната – её мир, защита и спасение.

Целый стеллаж у стены занимали книги, они же стопками лежали на столе. В основном учебники по медицине. Переводная иностранная литература – редкость в империи даже для дворян, но отец где-то умудрялся их доставать. На одной из книг лежала бумажная закладка, на которой аккуратным почерком было написано славление богине Ладе собственного сочинения. Получилось паршиво, Людмила это и сама знала. Она хотела спасать жизни людей, а не славить богов.

Рядом со столом стояла гитара отца. Когда-то он играл на ней каждый вечер, когда был дома, а не на службе. Но тринадцать лет назад музыка стихла. Не может звучать перебор струн в доме, где погиб единственный наследник.