После первых дней штурма, после ожесточенных схваток на расстоянии, после многих тысяч погибших с обоих сторон, японцы смогли заполучить в руки наши изобретения. Несколько наших солдат видели, как японцы с интересом разглядывали нашего убитого человека и щелкали пальцами по стальной каске, ковыряли во вмятинах бронежилета. Потом что-то решив, подхватили тело за руки-ноги и куда-то утащили. Через несколько дней при следующей попытке штурма наши увидели у японцев изобретение — стальной щит, который полностью скрывал человека, позволяя ему оставаться в относительной безопасности под стрелковым огнем. Тащить этот щит мог только физически крепкий и выносливый человек, а таких в армии противника было немного. Японский солдат все же был немного щуплее нашего и ниже ростом. Так что подобное изобретение не сыграло никакой роли. Тех смельчаков, что перли под огнем винтовок, едва они подошли на расстояние броска, оказались закиданы гранатами. Которые, кстати, тоже довольно неплохо показали свою эффективность, шинкуя японцев на ближних дистанциях словно капусту. И вот все это — гранаты, минометы, бронежилеты, каски, авиация и связь, все это очень сильно помогало нашим войскам справляться со своими обязанностями. И крепость держала оборону цепко, отступая под натиском численно превосходящего противника, но забирая при этом против своего одного павшего десять. Это ли не эффективный результат?

Японцы после почти двух недель ковыряния наших позиций все-таки смогли занять Угловую гору, позиции первого и второго редута и некоторые другие вершины. И на этом штурмовка остановились. Японцы выдохлись, обескровились, им потребовалось время на передышку и восполнение потерь. И опять наши чайки с высоты докладывали, что к нашим позиция один за другим идут эшелоны с пехотой и артиллерией. Противник озлобился.

Данил, после того как установилось небольшое затишье, вновь напомнил мне о своем желании пойти воевать добровольцем. Он был настроен решительно и моего отказа не послушался бы в любом случае. Приказать я ему не мог и потом, грустно вздохнув, я его отпустил. Сходил вместе с ним к Стесселю и по личной просьбе устроил своего архара служить на гору Высокую, туда, где для него было наиболее безопасно. Не сказать, что Данил был счастлив, радоваться тут было совершенно нечему, но вот настроение у него было приподнятое. Очень уж ему хотелось бить противника штыком и пулей. Из своих закромов я отдал ему прибереженный на этот случай бронежилет и нахлобучил на стриженую бошку каску. А пистолет, купленный в Америке, отобрал. Ему он все равно не положен и применить его за бетонной стеной он его не сможет. Винтовка и штык будут его главным оружием. В общем, проводил я своего парня в солдаты, заранее выплатил все ему причитающееся и, крепко обняв, взял с него слово, чтобы он вернулся ко мне на службы живым, невредимым и обязательно героем. Таким чтобы мне было чем хвастаться перед людьми.

Данил ушел, оставив меня с одним лишь печальным Петром. Лизка искренне всплакнула вслед парню, а Мурзин, крепко обняв, похлопал по спине и пожелал удачи. И с того момента мы остались в городе вчетвером — я, Петро, Мурзин, да Лизка. И делать нам в городе особо было нечего. Почти все запасы со склада проданы, всем чем мог я крепости уже помог и что-то новое им предложить не мог. Мне оставалось лишь наблюдать за ситуаций, да фиксировать происходящее для потомков. Жалко, что пленка давно закончилась, а то смог бы тут наснимать бесценные кадры. Но, с другой стороны, что мне теперь мешало освоить искусство фотографирования? И вот, решив для себя, что на время я стану неким фотожурналистом, я встретился с Пудовкиным. Нашел его в редакции газеты, меланхолично распивающего остывший чай, и без разрешения упал на стул рядом с ним.

— Здоровеньки булы, — поздоровался я с ним, — чего грустим, Алексей Захарыч? Что случилось? Неужто газета ваша закрывается?

Он вскинул на меня бровь, с удивлением спросил?

— А вы откуда знаете? — потом прищурившись одним глазом, «догадался»: — Ах, ну да, вы с его Высокопревосходительством на короткой ноге.

— Это с каким же?

— Со Стесселем же. Он же нам запретил печататься в течение месяца.

— Вот как? Это почему же, что вы ему сделали?

Захарыч вздохнул:

— Да, понимаешь, Василь Иваныч, хозяин наш, дурачок нижегородский, печатал в газете все, до чего его взгляд дотягивался. Где какие войска у нас расположены, сколько человек оказалось убито, сколько ранено, что наш штаб предпринимает, что собирается делать. Я ему говорил, чтобы он не рубил правду с плеча, но он меня не слушал. И вот результат — Стессель приказал нам на месяц замолчать, — он грустно вздохнул: — Печально, Василь Иваныч, жрать-то людям хочется, а тут такое дело…. Хозяин он-то с голоду не помрет, а мы как же? Что нам-то делать?

— Так это что же получается, японцам и шпионов в город запускать не надо было? Достаточно было купить вашу газету?

— Ну, да, — с неохотой признал журналист.

Я хмыкнул:

— Правильно тогда вас закрыли. Вы ж как враги народа, получается! На врага работали!

— Скажете тоже, — фыркнул недовольно он, но, тем не менее, оправдываться не стал. Замолчал и отвернулся к окну. Возникла мертвая пауза.

— Что делать-то сам будешь? — спросил я его, нарушая тягостное молчание.

Он пожал плечами:

— Не знаю. С голоду в этот месяц не помру, а там видно будет. Может, тоже в солдаты подамся, когда брюхо к спине начнет прилипать.

— А может, мне помочь сможешь?

Он встрепенулся и уверенно ответил:

— Смогу, а чем?

— У тебя еще одного фотоаппарата пленочного не найдется? Можешь мне его достать?

— Ну, пошукать-то можно. Только зачем вам?

— Хочу фотографией заняться. Скучно мне здесь стало, приложить себя не к чему. А так хоть для истории, да для вдовствующей императрицы пофотографирую.

— Так давайте я буду с вами ходить везде и снимать! Зачем вам фотографировать, есть же я!

Я с улыбкой мотнул головой:

— Нет, я так не хочу. Но ты, Захарыч, не расстраивайся, я и тебе работу дам и даже заплачу за нее. Будешь мне пленку проявлять, да снимки печатать. Так годится? Ну, еще и расходники у тебя покупать, у вас же в редакции полно пленки, фотобумаги и нужных реактивов?

— Господи, Василь Иваныч, да зачем вам эта морока? Чтобы фотографировать знания нужны!

— Ну, вот ты меня и научишь, — мягко, но твердо заявил я. — Ну так что, достанешь мне фотоаппарат как у тебя? Научишь с ним работать?

Пудовкин заметно повеселел. Сбегал куда-то и минут через пять притащил такой же аппарат какой был у себя. Выложил передо мною:

— Вот, свой отдаю. Только обещайте, что вы с ним аккуратно обращаться будете.

— Гм, спасибо, конечно, но неужели другого нет?

— Берите, Василь Иваныч. Подобный аппарат есть только у меня, да еще у одного человека. Но тот взять я не могу, так что вот…. Берите мой, потом отдадите.

— А если сломаю?

— Ну вы как человек честный мне заплатите за него, — уверенно ответил Пудовкин, ни на йоту не сомневаясь в сказанном. — Но вы не переживайте, я вас научу на нем работать, так что все будет хорошо.

На том и договорились. Я забрал его технику, он мне все показал и объяснил. Сам заправил первую пленку и пошел со мною по крепости, наблюдая как я работаю. И при этом у него на шее висела странная камера с двумя объективами, которой он изредка фотографировал. Что-то подозрительно пахнуло из моего будущего — не иначе этот фотоаппарат был предназначен для трехмерных фотоснимков. Я, едва увидев этот аппарат, поинтересовался его предназначением и Пудовкин мне честно ответил, что с его помощью можно делать стереофотокарточки. Чем меня откровенно удивил. Позже я зашел к нему, просмотрел отснятые материалы через специальные очки и обалдел. Действительно — получалось превосходное для этого времени объемная картинка. Вот это было для меня настоящим удивлением.

Пудовкин, оказывается, как настоящий фанат фотографий, перед самой войной заказал себе этот весьма дорогой фотоаппарат и опробовал в деле. Но, так как с началом военных действий пропала всякая возможность на нем заработать, он и не пользовался им, откладывая стереофото до лучших времен. Все же пленка сама по себе весьма дорогая и просто так щелкать в свое удовольствие даже для неплохо зарабатывающего человека весьма накладно. Вот и держал он свое новое увлечение до лучших времен. Сейчас же, когда газета закрылась, а на горизонте появился я с длинным рублем, он решил, что время для нового увлечения самое подходящее. И пусть он на этом деле он в данный момент не зарабатывает, но вот после войны, когда будет снята осада…. Вот тогда-то он и смог бы наладить выпуск стереокарточек, показывающих во всей красе оборону Порта Артура.