Господин де Бленвилье, пехотный офицер, имевший доступ к г-ну де Сен-Мару, коменданту островов Сент-Маргерит, а затем Бастилии, неоднократно рассказывал мне, что судьба Ла Тура возбуждала его любопытство до такой степени, что однажды, желая удовлетворить его, он надел мундир и взял оружие солдата, который должен был заступить в караул на галерее под окнами той камеры, какую на островах Сент-Маргерит занимал этот узник, и со своего поста прекрасно разглядел его: тот был без маски, бледен лицом, высок, хорошо сложен, но с несколько полноватыми икрами, и сед, хотя был еще в цветущем возрасте. Почти всю ту ночь он провел расхаживая по камере. Бленвилье добавил, что узник носил одежду коричневого цвета и ему давали красивое белье и книги; что комендант и офицеры, разговаривая с ним, стояли с непокрытой головой, пока он не предлагал им сесть и надеть шляпы, и что комендант и офицеры нередко составляли узнику компанию и обедали вместе с ним.

В 1698 году г-н де Сен-Мар был переведен с должности коменданта островов Сент-Маргерит на ту же должность в Бастилию. По дороге туда он остановился вместе с узником в своем поместье Пальто. Человек в железной маске прибыл туда в дорожных носилках, следовавших за дорожными носилками г-на де Сен-Мара. Их сопровождали несколько верховых. Крестьяне вышли встретить своего сеньора. Господин де Сен-Мар ел вместе с узником, который сидел спиной к окнам столовой, выходившим во двор. Крестьяне, которых я расспрашивал, не могли видеть, в маске он ел или нет, но зато они хорошо разглядели, что у г-на де Сен-Мара, сидевшего напротив узника, рядом с тарелкой лежали два пистолета. Им прислуживал только один лакей; выходя за блюдами, которые ему приносили в переднюю, он тщательно закрывал за собой дверь столовой. Когда узник проходил по двору, на нем постоянно была черная маска. Крестьяне отметили, что им удалось увидеть только его губы и зубы; он отличался высоким ростом, а волосы у него были седые. Господин де Сен-Мар спал на койке, которую ему поставили рядом с постелью человека в маске.

Господин де Бленвилье сообщил мне, что, когда в 1704 году узник скончался, его тайно похоронили в приходе Сен-Поль, а в гроб насыпали какое-то едкое вещество, чтобы уничтожить труп. Я ни от кого не слышал, что у него был иностранный акцент».

Когда они прибыли в Бастилию, г-н Дюжонка, королевский наместник этой крепости, сделал следующую запись о прибытии узника (отец Гриффе, иезуит, был первым, кто опубликовал два этих любопытных отрывка, извлеченных из архивов крепости, откуда никогда не выходил наружу ни один листок бумаги; но он служил в Бастилии исповедником, а в те времена у иезуитов и у коменданта этой крепости, были, несомненно, свои причины предавать гласности такого рода истории).

«В четверг 18 сентября 1698 года, в три часа пополудни, — пишет Дюжонка, — г-н де Сен-Мар, комендант Бастилии, прибыл с островов Сент-Маргерит и Сент-Онора, чтобы вступить в эту должность, и привез с собой в дорожных носилках узника, чье имя не называется, которого он с давнего времени содержал в заключении в Пиньероле и который обязан всегда носить маску; до ночи он был помещен в башню Ла-Базиньер, а в девять вечера я самолично препроводил его в третью камеру башни Ла-Бертодьер, каковую камеру, получив приказ г-на де Сен-Мара, я до прибытия узника позаботился обставить всем необходимым.

Когда я сопровождал узника в названную камеру, — добавляет г-н Дюжонка, — со мной шел сьер Розарж, которого г-н де Сен-Мар тоже привез с собой и которому было поручено прислуживать названному узнику, а стол ему обеспечивал сам комендант».

Последние любопытные подробности, собранные о Железной маске, были даны г-ном Линге, который долгое время содержался в Бастилии и получил определенные сведения о нем от самых старых офицеров и служителей крепости; он передал свои записи г-ну Делаборду, и тот опубликовал их в небольшом сочинении об этом узнике:

«Узник носил бархатную маску, а не железную, по крайней мере в те годы, какие он провел в Бастилии.

Комендант сам прислуживал ему за столом и уносил его грязное белье.

Когда он шел к мессе, ему строжайшим образом запрещалось разговаривать и показывать свое лицо; солдатам-инвалидам был дан приказ стрелять в него, и их ружья были заряжены пулями, так что ему поневоле приходилось таиться и молчать.

Когда он умер, всю мебель, находившуюся в его пользовании, сожгли; разобрали плиты пола, сбили потолок, обыскали все углы и закоулки, все места, где можно было спрятать листок бумаги или лоскут материи; одним словом, тюремщики хотели выяснить, не оставил ли он какой-нибудь знак своего пребывания там. Господин Линге уверял меня, что в Бастилии еще есть люди, которые знали эти факты от своих отцов, старых служителей крепости, видевших там Железную маску».

Этот несчастный узник, мученичество которого продолжалось долгие годы, умер, наконец, в 1703 году в Бастилии, проведя там пять лет и два месяца! И точно так же, как было зарегистрировано его прибытие туда, в книге записи заключенных была зарегистрирована и его смерть:

«Понедельник 19 ноября 1703 года. Неизвестный узник, всегда носивший черную бархатную маску, которого г-н де Сен-Мар привез с собой с острова Сент-Маргерит и которого он уже давно охранял, вчера после обедни почувствовал себя плохо и сегодня около десяти вечера умер, не испытав никакой тяжелой болезни. Господин Жиро, наш капеллан, принял у него вчера исповедь. Умер он так внезапно, что не успел причаститься, и наш капеллан наставлял его перед самой кончиной. Похоронили его во вторник 20 ноября в четыре часа пополудни на кладбище Сен-Поль, в нашем приходе. Похороны обошлись в сорок ливров».

Однако его имя и возраст от приходских священников утаили, и в записях в церковной книге, сделанных в тот день, о погребении узника сказано следующее:

«В году тысяча семьсот третьем, ноября девятнадцатого дня, Маркиали, от роду сорока пяти лет или около того, скончался в Бастилии, и тело его было погребено на кладбище прихода Сен-Поль в присутствии г-на Розаржа, майора, и г-на Реля, гарнизонного хирурга Бастилии, в чем они и расписались:

Розарж, Рель».

Доподлинно известно, что после его смерти был отдан приказ сжечь все, чем он пользовался, как то: белье, одежду, матрацы, одеяла, вплоть до дверей его камеры, деревянных частей кровати и стульев. Его серебряную посуду переплавили, стены камеры выскребли и заново побелили; дошли в предосторожностях до того, что сняли каменные плиты пола, опасаясь, надо думать, как бы он не спрятал между ними записку или не оставил какой-нибудь знак, по которому можно будет распознать, кто он был.

Я оставляю все эти исторические документы и записи об узнике в маске на рассмотрение критикам и любопытным, но в итоге все равно окажется, что Железная маска был значительной персоной; что постоянная забота, с какой ему под страхом смерти приказывали скрывать свое лицо, свидетельствует о великой опасности, угрожавшей ему в случае, если он покажет его; что, следовательно, при одном только взгляде на его лицо можно было распознать, кто он был; что сам он скорее испытывал желание дать знать, кто он, а не желание обрести свободу; что, поскольку никакой принц не исчез во Франции после смерти Мазарини, Железная маска мог быть лишь фигурой значительной и вместе с тем неизвестной в то время и что правительство было чрезвычайно заинтересовано в том, чтобы скрывать его имя, его злоключения и его положение, коль скоро был отдан приказ убить его, если он назовет себя.

Из этих документов следует также — и такие свидетельства поражают более всего, — что где бы ни находился этот несчастный, будь то на острове в Провансе, будь то в дороге, будь то в Париже, ему неизменно приказывали прятать свое лицо; стало быть, в любом конце Франции вид лица этого узника мог раскрыть какую-то тайну двора.

Наконец, следует учесть, что лицо узника было скрыто со времени смерти Мазарини и вплоть до его собственной смерти, случившейся в начале нынешнего века, и что правительство дошло в предосторожностях до того, что дало приказ обезобразить умершему лицо или, как утверждали некоторые, похоронить его без головы.