Когда все эти иллюзии рассеиваются, остается понять, кто был этот узник, постоянно носивший маску, в каком возрасте он умер и под каким именем был погребен. Вполне очевидно, что коль скоро ему не разрешали выходить во двор Бастилии, коль скоро беседовать с врачом ему позволяли лишь в маске, то вызвано это было опасением, как бы в его чертах не увидели какого-нибудь чересчур бросающегося в глаза сходства. Он мог показывать врачу язык, но не лицо. Что же касается его возраста, то за несколько дней до своей смерти он сам сказал аптекарю Бастилии, что ему, по его мнению, около шестидесяти лет, и сьер Марсолан, хирург маршала де Ришелье, а впоследствии герцога Орлеанского, регента, зять этого аптекаря, повторял мне это несколько раз.

Наконец, зачем было давать ему итальянское имя? Его постоянно называли Маркиали. Тот, кто пишет данную статью, знает, быть может, на этот счет больше, чем отец Гриффе, но большего он не скажет».

Лагранж-Шансель был третьим историком, который заговорил об узнике, заточенном на островах Сент-Маргерит; он сам находился в заключении там же спустя некоторое время после того, как Железную маску перевезли в Бастилию, и вполне мог располагать определенными сведениями.

«В пору моего пребывания на островах Сент-Маргерит, — пишет он, — заключение там Железной маски уже не было государственной тайной, и я узнал подробности, о которых историк, более строгий в своих исследованиях, чем г-н Вольтер, вполне мог бы дознаться, подобно мне. Это чрезвычайное событие, которое он относит к 1662 году, спустя несколько месяцев после смерти кардинала Мазарини, на самом деле произошло в 1669 году, то есть через восемь лет после кончины его высокопреосвященства. Господин де Ла Мот-Герен, комендант островов в пору моего заточения там, уверял меня, что этим узником был герцог де Бофор; его считали погибшим при осаде Кандии, однако тело его, если верить всем тогдашним реляциям, так и не смогли найти. Господин де Ламот-Герен говорил мне также, что сьер де Сен-Мар, переведенный сюда комендантом из Пиньероля, относился к этому узнику с великим почтением, всегда сам подавал ему еду на серебряных блюдах и нередко по его просьбе доставлял ему самую дорогую одежду; когда узник заболевал и у него возникала нужда во враче или хирурге, он был обязан под страхом смерти показываться в их присутствии только в железной маске, а щетину на лице мог выщипывать, лишь когда оставался один, стальными щипчиками, очень блестящими и красивыми. Такие щипчики, из числа тех, что служили ему для этого употребления, я видел в руках у г-на де Формануара, племянника Сен-Мара, лейтенанта вольной роты, которой была поручена охрана узников.

Несколько человек рассказывали мне, что, когда Сен-Мар отправлялся занять должность коменданта Бастилии, куда он перевез узника в железной маске, они слышали, как тот спросил своего сопровождающего:

— Так что, король намерен лишить меня жизни?

— Нет, принц, — ответил Сен-Мар, — вашей жизни ничто не угрожает, вы должны лишь позволить проводить вас.

Более того, от некоего Дебюиссона, служившего прежде кассиром знаменитого Самюэля Бернара и переведенного на острова Сент-Маргерит после нескольких лет пребывания в Бастилии, я узнал, что там он был помещен с несколькими другими заключенными в камеру, находившуюся под той, где содержался неизвестный, и они имели возможность переговариваться через дымоход камина и делиться своими мыслями, но когда они его спросили, почему он с таким упорством утаивает от них свое имя и свои злоключения, то в ответ услышали, что это признание будет стоить жизни ему, а равно и тем, кому он откроет эту тайну.

Как бы то ни было, теперь, когда имя и звание этой жертвы политики не являются более тайной, затрагивающей интересы государства, я счел своим долгом сообщить публике о том, что мне стало известно, и тем самым пресечь распространение вымыслов, которые каждый придумывает по своей прихоти, доверившись автору, стяжавшему громкую славу посредством небылиц с той видимостью правды, какая вызывает восхищение в большей части его сочинений, даже в “Жизнеописании Карла XII”».

Аббат Пагон, проезжая через Прованс, посетил место заключения Железной маски и рассказывает:

«Именно на остров Сент-Маргерит был привезен в конце прошлого века знаменитый узник в железной маске, чье имя, возможно, мы никогда не узнаем. Всего несколько человек прислуживали ему и имели возможность говорить с ним. Однажды, когда г-н де Сен-Мар беседовал с узником, не заходя в камеру и стоя в коридоре, чтобы издали видеть всякого, кто подходит, сын одного из его друзей, привлеченный их голосами, приблизился к ним; заметив это, комендант тотчас закрыл дверь камеры, бросился навстречу молодому человеку и встревоженно спросил, слышал ли он что-нибудь. Молодой человек ответил отрицательно, но комендант в тот же день выпроводил его с острова, а в письме своему другу написал, что эта оплошность могла дорого обойтись его сыну и что он отсылает его из опасения, как бы тот не совершил еще какой-нибудь опрометчивый поступок.

Второго февраля 1778 года я полюбопытствовал войти в бывшую камеру несчастного узника; свет в нее проникает через единственное окно на северной стороне, обращенное к морю; оно пробито в чрезвычайно толстой стене, на высоте пятнадцати футов от дозорного пути и забрано тремя рядами решеток, установленных на равном расстоянии друг от друга. В крепости я встретил семидесятидевятилетнего офицера вольной роты, охранявшей крепость, и он поведал мне, что его отец, служивший в той же роте, несколько раз рассказывал ему, будто однажды подручный хирурга заметил под окном узника что-то белое, колыхавшееся на волнах; он выудил этот предмет и отнес его г-ну де Сен-Мару; это оказалась рубашка тончайшего полотна, довольно небрежно сложенная и сплошь исписанная узником.

Господин де Сен-Мар развернув ее и, прочитав несколько строк, с весьма озабоченным видом спросил у этого малого, не читал ли он из любопытства, что там написано; тот стал заверять, что ничего не читал, однако через два дня его нашли мертвым в постели.

Офицер много раз слышал рассказ об этом происшествии от своего отца и от тогдашнего капеллана тюрьмы и считает его неоспоримым фактом. Другой факт также кажется мне достоверным, ибо все свидетельства о нем я собрал в тех же местах и в Леринском монастыре, где память о нем еще сохранилась.

Искали служанку для узника. Некая женщина из деревни Монжен предложила свои услуги, пребывая в убеждении, что на этой службе она составит состояние детям, но, когда ее сказали, что ей нельзя будет больше видеться с ними и даже сохранять какие-либо связи с другими людьми, она отказалась разделить заточение с узником, знакомство с которым обошлось бы так дорого. Мне следует еще добавить, что на двух краях форта, со стороны моря, выставляли часовых, которые имели приказ стрелять по судам, подплывавшим ближе определенного расстояния.

Женщина, прислуживавшая узнику, умерла на острове Сент-Маргерит. Отец офицера, о котором я только что говорил, в определенных делах пользовался доверием г-на де Сен-Мара и часто рассказывал сыну, что однажды ночью он принял в тюрьме труп и на своих плечах отнес его на кладбище. Он думал, что умер сам узник, но оказалось, как я уже говорил, что умерла его служанка, и вот потому и искали другую женщину, чтобы заменить ее».

Было известно, что в 1698 году Сен-Мар, сопровождая узника в Бастилию, остановился вместе с ним в своем поместье Пальто, и потому Фрерон, желая опровергнуть Вольтера, написавшего о Железной маске, обратился за подробностями к владельцу поместья Пальто, и тот ответил следующим письмом, которое было помещено в июньский номер «Литературного года» за 1768 год:

«Поскольку, судя по письму г-на де Сент-Фуа, отрывок из которого Вы привели, Человек в железной маске по-прежнему волнует воображение наших писателей, я расскажу Вам, что мне известно об этом узнике. На островах Сент-Маргерит и в Бастилии он был известен лишь под именем Ла Тура. Комендант и другие офицеры относились к нему с уважением; он получал все, что им дозволено было предоставлять узнику. Он часто совершал прогулки, и лицо его при этом всегда было скрыто маской. Только после выхода “Века Людовика XIV” г-на Вольтера, я узнал, что маска была железная и на пружинах; возможно, мне забыли рассказать об этом обстоятельстве, однако маску он носил лишь на прогулке или когда вынужден был являться перед посторонними.