Стало быть, то, что Англия будет иметь большее или меньшее преобладание на морях, может лишь несколько увеличить или уменьшить благосостояние Франции, не нанося ей существенного ущерба. Это Англия должна рассчитывать на свою торговлю как на обязательное условие поддержания нынешнего положения; стало быть, Англия — не та соперница, какой надо страшиться в первую очередь.
У Австрии же куда больше поводов и возможностей враждовать с нами, и это опасно для нас; в наших интересах наблюдать за ней, окружать ее со всех сторон и мешать ей вредить нам, ибо ее политика заходит дальше, чем допускает ее религия; это новая европейская держава, которая на наших глазах вышла из ничтожества и, за счет своих соседей и с великой опасностью для нас, возвысилась при Карле V до уровня всемирной монархии.
И потому мне следует стараться отыскивать в истории моих предков сведения о тех средствах, посредством коих они отняли у Австрийского дома Испанию, Неаполь, Лотарингию, часть Нидерландов, Эльзас, Франш-Конте и Руссильон, и не забывать, что я не придерживаюсь наблюдательной политики. Австрия ответит мне на это напоминанием о том, что она отняла у моих предков с начала своего существования, а это не такие уж давние времена, и все помнят, что представляла собой Франция при Карле Великом.
Мои предки, по крайней мере из той ветви, к какой принадлежу я, неизменно придерживались изложенных выше принципов, как вдруг во Францию прибыл человек, лотарингец душой и по происхождению, который в данный момент причиняет несчастье этой стране.
Герцог де Шуазёль, получающий пенсион от Австрийского дома, задумал подкрепить первоначальные идеи аббата де Берни, имевшего интерес угодить Австрии; тот и другой заложили основы тех величайших несчастий, какие угрожают моей династии, если австрийские принципы когда-нибудь возьмут в ней верх. Лет десять тому назад герцог де Сен-Симон дал мне просмотреть очень толковую памятную записку на эту тему, где он доказывает, что Франция не сможет сохраниться, если не будет вести постоянную борьбу против Австрийского дома. Эта записка найдется в моих бумагах; в ней доказывается, что нельзя останавливаться до тех пор, пока Австрийский дом не будет низведен до положения какого-нибудь нынешнего курфюршества.
Тем не менее мой отец, руководствуясь принципами, критиковать которые мне непозволительно, заключил союз с Австрийским домом, нанеся этим ущерб интересам малых государств, которые мои предки со славой для себя поддерживали и защищали; он никогда не хотел вникнуть в причины преступного безрассудства г-на де Шуазёля, разрушившего здание, которое в течение многих веков укреплялось самыми вдумчивыми и самыми преданными нашему дому государственными мужами.
Несомненно, договоры следует чрезвычайно скрупулезно соблюдать; однако деликатность имеет границы, и, когда государству станет по опыту ясно, насколько обременителен для подданных договор, связывающий руки Франции, которая живет лишь благодаря тому, что имеет возможность использовать свою военную мощь, оно, не объявляя войны императору, безусловно положит пределы договору, ограничивающему нас со всех сторон и мешающему нам быть французами».
К несчастью, следовать этому плану в отношении Австрии было затруднительно. Союзный договор 1756 года по-прежнему существовал, и не было никакого благовидного предлога для того, чтобы разорвать его. Более того, Мария Антуанетта, несомненно, уже обладала властью над дофином, и если он выказывал столь великую ненависть к г-ну де Шуазёлю, то происходило это вовсе не потому, что г-н де Шуазёль был агентом Австрии, а потому, что, как полагал дофин, г-н де Шуазёль был виновен в смерти его отца. К тому же король, который, несмотря на свой преклонный возраст, не лишал себя никаких удовольствий, мог в любую минуту умереть; тогда все оказалось бы в прежнем положении и г-н д’Эгийон, подобно древнеримскому учителю ворона, мог бы сказать: «Opera et impensa periit».[13 - Плакали мои труды и мои денежки (лат.)]
И потому он принялся потихоньку готовить Европу к тому, что рано или поздно роковой договор 1756 года будет на глазах у нее отменен.
Как мы уже говорили, австро-французским союзом были напуганы прежде всего второстепенные государства. Герцог д’Эгийон стал успокаивать их, выслушивать, привечать.
Он начал с того, что примирил Швецию и Данию, двух наших естественных северных союзниц с тех пор, как Польша, все еще существовавшая как королевство, перестала существовать как держава.
Герцог де Шуазёль постоянно досаждал швейцарцам, нашим давним союзникам. Он имел привычку говорить: «Подл, как швейцарец!» При этом, задевая их интересы, он основал порт Версуа на Женевском озере.
Герцог д’Эгийон прервал начавшиеся там работы.
Герцог де Шуазёль отнял у папы графство Венессен и город Авиньон; по его словам, это было сделано для того, чтобы возместить потерю колоний, а в действительности, для того, чтобы порадовать философов, нападавших на религию.
Герцог д’Эгийон принес Ганганелли публичные извинения и вернул ему город и графство.
Англия, видя нашу тесную связь с Австрийским домом, встала на сторону Фридриха II. Этот союз Англии с Фридрихом означал войну против нас. Герцог д’Эгийон заложил основы мирного договора и торгового соглашения с Англией, которые должны были восстановить дружеские отношения, существовавшие в течение тридцати лет после заключения Утрехтского мира.
Со времен знаменитых походов Карла XII, истощивших людские и денежные ресурсы страны, Швеция, напуганная этим королевским всевластием, которое увлекло за собой в бездну целый народ, делала все возможное, чтобы обуздать власть своих королей; она разделилась на группировки, прислушивавшиеся к России, Австрии, Дании и королю Пруссии. Влияние Франции, столь значительное в Швеции во времена Густава Адольфа, сменилось австрийским влиянием; эту утраченную позицию следовало вновь завоевать. Густав III желал выйти из-под опеки, которую навязывали ему народ и знать. Будучи еще кронпринцем, он написал г-ну де Шуазёлю об этом своем желании; однако г-н де Шуазёль воздержался от того, чтобы воздать должное требованиям юного принца, ибо это означало чересчур явно обидеть Австрию. Герцог д’Эгийон, напротив, не соблюдал подобной осторожности. Он вызвал г-на де Верженна, нашего бывшего посла в Константинополе, из ссылки, куда тот был отправлен г-ном де Шуазёлем, снабдил его инструкциями и отправил в Швецию, вернувшись, таким образом, к правилам старой французской дипломатии: «Возвышай слабых, уничижай сильных».
Присутствие г-на де Верженна принесло свои плоды: в Швеции произошел переворот, вернувший королю Густаву III власть, которую прежде делила с ним знать, и освободивший его от русского, австрийского и прусского влияния. Этот переворот совершился в течение пятидесяти четырех часов, причем без всякого кровопролития, 18 августа 1772 года.
Правда, двадцать один год спустя граф Горн, граф Риббинг и Анкарстрём взяли у Густава III кровавый реванш.
Мы уже описывали состояние слабости, в какое впала в разгар европейских конфликтов Польша, с тех пор как ее перестала поддерживать могучая рука Франции. Екатерина II, имевшая виды на этот несчастный народ, дала ему короля и, совершенно уверенная в ничтожности этого короля, приготовилась вторгнуться в его королевство.
Герцог де Шуазёль увидел в союзе дворов Берлина и Санкт-Петербурга всего лишь отступничество от союза с Веной и Версалем, но Венский двор видел дальше: он видел, что Версальский двор, истощив живую силу и деньги, стал посредственным помощником с тех пор, как Россия отдалилась от него; именно тогда г-н де Шуазёль дал приказ г-ну де Верженну подтолкнуть Турцию к войне против России. В случае победы турецких войск могущество, а главное, престиж Российской империи должны были ослабнуть; в случае же поражения турок Россия приблизила бы свои владения к австрийским владениям и обеспокоила бы этим Империю, которая испытала бы еще большую нужду в нас. Напрасно г-н де Верженн растолковывал г-ну де Шуазёлю всю бесполезность этой войны и предсказывал ему те губительные последствия, какие она будет иметь: министр приказал нашему послу действовать в том же духе, а затем, в ответ на новые возражения г-на де Верженна, отправил его в отставку и приказал ему удалиться в Бургундию, где тот с тех пор и оставался, не имея ни влияния, ни должности.
