— А теперь, брат Тибо, — сказал волк, — займи мое место, и удачи тебе! Как я год назад, ты останешься волком на двадцать четыре часа; постарайся выйти из этого испытания так же счастливо, как с твоей помощью вышел в прошлом году я, и ты увидишь, как сбудется все, что я тебе пообещал. А я попрошу сеньора с раздвоенным копытом, чтобы он поберег тебя это время от зубастых псов барона де Веза, потому что — слово дьявола! — ты вызываешь у меня подлинный интерес, друг Тибо!
И Тибо показалось, что черный волк растет, вытягивается, поднимается на задние лапы и уходит в человеческом обличье, помахав рукой на прощание.
Мы говорим «ему показалось», потому что на минуту его мысли перестали быть отчетливыми, его разум сковало странное оцепенение.
Позже, когда он пришел в себя, он оказался один.
Его тело приняло странную и непривычную форму.
Он сделался совершенно похожим на большого черного волка, с которым разговаривал за минуту до того.
На темной шерсти выделялся один-единственный белый волос, расположенный над мозжечком.
Этот белый волос у волка был тем самым, что оставался черным у человека.
Не успел Тибо прийти в себя, как ему послышался из кустов приглушенный лай и кусты зашевелились…
Тибо с дрожью вспомнил о своре сеньора Жана.
Превратившийся в черного волка, Тибо подумал, что ему не стоит подражать своему предшественнику и дожидаться, пока собаки сеньора Жана нападут на его след.
Услышав лай собаки, он предположил, что это заволновалась ищейка, и не стал медлить до момента, когда будут спущены гончие.
Тибо побежал вперед по прямой, как бегут обычно волки, и с удовольствием отметил, каким сильным и гибким стало его тело в новом облике.
— Клянусь рогами дьявола! — раздался в нескольких шагах от него голос сеньора Жана. — Ты слишком слабо держишь собак, парень, — обратился он к новому доезжачему, — ты позволил ищейке зарычать, и теперь мы не поднимем волка.
— Я не отрицаю своей вины, монсеньер, она очевидна; но я вчера видел волка пробегающим в сотне шагов отсюда и никак не мог предположить, что он всю ночь проведет в этих зарослях и окажется так близко от нас.
— Ты уверен, что это тот самый волк, который столько раз от нас ускользал?
— Пусть хлеб, который я ем на службе у монсеньера, обратится для меня в яд, если это не черный волк, которого мы травили в прошлом году; в тот день утонул бедняга Маркотт.
— Хотел бы я встретить этого волка, — вздохнул сеньор Жан.
— Стоит монсеньеру только приказать, и мы начнем охоту; но позвольте заметить, что у нас впереди еще два часа полной темноты: этого более чем достаточно, чтобы все наши лошади переломали себе ноги.
— Я не спорю; но, если мы станем ждать рассвета, Весельчак, негодяй будет к этому времени за десять льё отсюда.
— По меньшей мере, монсеньер, — качая головой, отозвался Весельчак, — по меньшей мере.
— Мне этот черный волк очень сильно досаждает, — добавил сеньор Жан, — я, кажется, заболею, если не смогу получить его шкуру.
— Ну, так начнем, не теряя ни минуты, монсеньер.
— Ты прав, Весельчак, иди за собаками, друг мой.
Весельчак отправился за своим конем, которого привязал к дереву на время, пока поднимали дичь. Сев в седло, он пустил коня галопом.
Через десять минут, показавшихся барону вечностью, Весельчак вернулся со всей охотой.
Немедленно спустили собак.
— Потише, дети мои, потише! — говорил сеньор Жан. — Помните, что это не наши старые собаки, такие умные и гибкие; это новички, и если вы забудетесь, они произведут дьявольский шум, а толку выйдет мало; дайте им постепенно разогреться.
В самом деле, две или три собаки, освободившись от связок, жадно втянули запах оборотня и подали голос.
К ним присоединились другие.
Все пустились по следу Тибо, вначале почти молча и скорее сближаясь, чем выслеживая, а затем подавая голос все чаще и сильнее; потом, почуяв волчий запах, вся стая по горячему следу с бешеным лаем и невероятным пылом устремилась в сторону Яворского леса.
— Хорошее начало — половина дела! — воскликнул сеньор Жан. — Весельчак, займись запасными собаками — я хочу, чтобы они были везде! Я сам стану кричать им… А вы действуйте смелее, — повернулся он к челяди. — Мы должны расквитаться за множество поражений, и если мы не загоним волка по вине одного из вас, — клянусь рогами дьявола! — я скормлю виновного моим собакам!
После этого напутственного слова сеньор Жан пустил коня в галоп; хотя ночь была еще довольно темной, а дорога опасной, он быстро догнал собак, которые к тому времени оказались уже у Бур-Фонтена.
XXIV
БЕШЕНАЯ ОХОТА
Тибо поднялся, едва залаяла ищейка, и благодаря этому ему удалось намного опередить собак.
Довольно долго он не слышал своры.
Вдруг издалека послышался громкий лай, напоминавший отдаленный гром, и Тибо начал беспокоиться.
Он ускорил бег и не останавливался, пока его не отделило от преследователей расстояние в несколько льё.
Тогда он огляделся и определил, что находится на холмах Монтегю.
Он прислушался.
Собаки, казалось, сохраняли дистанцию: они были где-то у Тиле.
Только волчье ухо могло расслышать лай на таком расстоянии.
Тибо повернул, как будто собирался встретить их, оставил Эрневиль слева, прыгнул в небольшой ручей, который в этих местах берет свое начало, спустился по нему до Гримокура и через Лизарл’Аббесс добрался до Компьенского леса.
Он чувствовал, что после трех часов быстрого бега стальные мышцы волчьих ног нисколько не устали, и это его немного успокаивало.
Все же он не решался войти в лес, знакомый ему меньше, чем лес Виллер-Котре.
Тибо отклонился на одно или два льё в сторону. Он хотел, применив все известные ему подходящие уловки, отделаться от преследователей.
Он перемахнул одним прыжком долину между Пьерфоном и Мон-Гобером, вошел в лес у поля Метар, вышел у Воводрана, от Сансера двигался по воде и за Лонпоном снова ушел в лес.
К несчастью, в верхней части дороги Висельника его ждала свежая свора из двадцати гончих: доезжачий г-на де Монбретона, предупрежденный сеньором де Везом, привел их на помощь.
Собак спустили немедленно: доезжачий заметил, что волк сохраняет дистанцию, и боясь, что зверь уйдет, не стал дожидаться всей охоты.
Тогда началась настоящая борьба между волком-оборотнем и гончими.
Это был безумный бег: несмотря на ловкость и сноровку наездников, лошади с трудом поспевали за собаками.
Погоня неслась через поля, леса и вересковые заросли с быстротой мысли.
Она появлялась и исчезала подобно проблеску молнии в тучах, оставляя за собой облака пыли, звуки рога и крики, которым эхо едва успевало вторить.
Она перелетала через горы, долины, потоки, топи и пропасти, как будто у лошадей и собак выросли крылья, словно у химер или гиппогрифов.
Сеньор Жан присоединился к остальным.
Он мчался впереди своих охотников, следом за гончими; глаза его горели, ноздри раздувались; он подбадривал стаю оглушительными криками и трубил в рог, с яростью вонзая шпоры в бока своего коня, когда тот останавливался перед каким-нибудь препятствием.
Черный волк тоже не замедлял бега.
Хотя на поворотах он с сильным беспокойством слышал в ста шагах позади себя лай свежей своры, расстояние между погоней и волком не сократилось ни на дюйм.
Тибо полностью сохранил человеческий разум. Он продолжал бежать, чувствуя, что выдержит это испытание; ему казалось, что он не может умереть, не отомстив за все вынесенное им и не узнав обещанных радостей, прежде чем — это было главным, и в решающую минуту его мысль беспрестанно к этому возвращалась, — прежде чем он завоюет любовь Аньелетты.
Иногда его охватывал страх, иногда — гнев.
Ему хотелось повернуться лицом к этой ревущей стае и, позабыв о своем новом теле, разогнать ее ударами палки и камнями.
Минуту спустя, наполовину обезумевший от ярости, оглушенный похоронным звоном, которым отдавался лай в его ушах, он уносился стремительнее бегущего оленя, быстрее летящего орла.