Прошу поиметь в виду. Я и подобные мне огольцы были ворами поневоле. Нам просто не в кого было быть преступниками. Поэтому и законы, по которым мы жили, были, по крайней мере с нашей точки зрения, справедливыми. Украсть — укради, на то ты и вор, но отнять, ограбить, нахулиганить, и тем более — убить — не имеешь права. Укради, потому что по-другому тебе не выжить.

Вором мог назваться только оголец, то есть беспризорный, голый, у которого не было ничего: ни дома, ни родителей, ни еды. Воров, у которых все было, мы презирали, называли их домашняками. О них говорили: «Не украдет — его мама накормит».

Были еще блаторилы — взрослые парни, которые собирали вокруг себя домашняков и недопонимающих огольцов, обыгрывали их в карты, всячески использовали, тем и жили. Это они, объявив себя ворами в законе, придумали коронацию. Как только они это сделали, воры из числа беспризорников стали называть себя «честными ворами». Звучит смешно, но мы не хотели, чтобы нас смешивали с блаторилами. Кодекс поведения (в любых ситуациях найди самое честное, самое справедливое решение), который у нас сложился, мы потому и назвали «законом», что его нужно было выполнять неукоснительно. Но сами себя ворами в законе не называли. Это слово пошло от ментов. Это они спрашивали на допросах: «Что, законник?», когда мы отказывались колоться, стучать или давать показания в роли потерпевшего. Почему, например, по воровскому закону настоящий вор не мог иметь сбережения или какую-нибудь собственность? Потому что его самого могли ограбить, и он вынужден был бы стараться вернуть свое барахло, давать против кого-то показания, сажать такого же вора.

Мышление у нас было такое. Если ты для нашего общего живешь, то будешь авторитет иметь. А если увидим, что только о своей кишке беспокоишься… «Налей мне погуще!» или «А ну, отдай пайку!», — этого за нами не было. А если кто-то срывался, то сам себя резал, закалывал. Никаких «гладиаторов» или «бойцов» никто не нанимал, не посылал. Потому что настоящий вор был обязан стать палачом для самого себя.

Это неправда, что закон запрещал вору жениться. Он просто не мог, часто меняя города, имена. Пойдут дети, за них ведь отвечать надо, поднимать на ноги. Или говорят, что вор мог создать семью только с воровкой. Это тоже не так. Просто считалось, что воровка может втюриться в мента и выполнять все его поручения, может от него забеременеть, и тогда она совсем на крючке.

Я не оправдываю воровские правила. Было в них и немало зверского, кто спорит? Я только хочу, чтобы на нас, волей коммунистов ставших беспризорниками после гражданской и второй мировой войн, не вешали всех собак. И не хочу, чтобы нас смешивали с теми «ворами в законе», которые сегодня разъезжают на мерседесах и даже покупают свое звание. Мы, «честные воры», как раньше ничего не имели, так и сейчас прозябаем в нищете, потому что не можем отступить от своего закона, хоть и давно уже завязавшие, про-шляки.

Но я продолжу рассказ о своей жизни. Я прошел мясорубку, которую устроили нам коммунисты. Началось это в бухте Ванино, где было 24 зоны! После войны туда, на так называемое поле Куликово, в день приходило два эшелона с братвой. И у каждого спрашивали: «Масть?» Менты придумали массовую резню и уже сами не знали, как ее остановить. Кому работать на стройках коммунизма? Ведь перережут друг друга без остатка.

А началось все в первые месяцы войны. Всем зэкам власть предложила выбор: или смыть свою вину кровью на фронте, или голодная смерть в лагерях. По нашему закону нельзя было брать в руки оружие даже для грабежа. По закону нельзя было идти на сотрудничество с властью. Но на фронте можно было получить ранение и таким образом не только очиститься, но и даже уцелеть. А вы знаете, как в те годы кормили в лагерях. Я никого не обвиняю и никого не оправдываю. Я просто хочу сказать, что мужество требовалось и тем, кто шел на фронт, и тем, кто доходил в лагерях.

Но давайте вспомним, как власть поступила с военщиной — теми, кто пошел воевать. В составе штрафбатов их посылали в самое пекло. Но кое-кому и там удавалось уцелеть, а значит, не смывал вину кровью. Тогда начались самострелы. А тех, кто так и не получил ранения, после войны отправляли досиживать сроки.

Но это были уже другие люди. С другими понятиями. Война — это тоже работа, и они уже не могли в лагерях без работы. Но эгоистическое начало брало свое. Стремились либо к хорошо оплачиваемой, либо к руководящей работе. А это значит — сотрудничество с ментами. Вот с чем не могли смириться «честные воры». Они прозвали военщину «польскими ворами». Все они воевали в основном в армии Рокоссовского, прошли через территорию Польши и решили держаться отдельно. Тогда менты сделали ставку на «Короля» — одного из «польских воров». Ему и его людям разрешили иметь при себе длинные ножи и сказали, что не будут вмешиваться, если он обратит в свою масть всех «честных воров». «Король» придумал ритуал. Те, кто переходил на его сторону, должны были на общем построении поцеловать его нож, Кто отказывался, того тут же приканчивали.

«Королю» нашли последователей почти во всех северных и дальневосточных зонах. И началась резня. «Честные воры» поднимали на свою сторону работяг и устраивали контрперевороты.

Одного магаданского кума (оперуполномоченного) в Москве спросили: «Воры есть?» — Он ответил: «Есть». — «Чтоб не было! Ясно?» Кум был из фронтовиков, собрал нас, рассказал об этом разговоре. Закончил так: «Не знаю, как вам, а мне кровища надоела».

Потом это назвали «сучьей войной». Что война — это точно. Из одной зоны в другую делали подкопы. Подбрасывали в пищу отраву. Если «польским ворам» нужно было зарезать какого-нибудь «честного вора», они платили куму деньги и он организовывал этапирование того человека по спецнаряду (якобы как нужного специалиста) в их зону.

Ну и чего добились? Назовешься на пересылке мужиком — могли к сукам бросить. Вот и назывались обыкновенные уголовники «честными ворами», восполняли потери.

Сколько было уничтожено людей?! Тысячи? Десятки тысяч? Этого уже, наверное, не узнать. Ну и чего добились? Сократили преступность? Нет, преступность продолжала расти. Только преступники становились все более жестокими. Раньше соблюдались хоть какие-то правила, нормы. После этой войны в зонах началась эпоха дикого беспредела, который распространился и на воле.

Теперь я называюсь прошляком. «Вор в законе» в прошлом. Только прошу иметь в виду. Прошляки — тоже двух видов. Одни просто выдохлись и не упустят случая поживиться за чужой счет: жульническая кровь играет в них до самой смерти. Другие завязали и отошли от воровской жизни принципиально, потому что разочаровались в ней, возненавидели ее. Эти — как раз те, чье детство погублено властью.

Почему разочаровался? «Воры в законе» — это люди, которые сами не свободны от своего закона, они не принадлежат сами себе, а я люблю свободу и независимость. Они считают себя выше других арестантов, и это чувство своего превосходства играет с ними злую шутку. Справедливости уже нет, от нее остается одна видимость, демагогия. Человек не может быть справедлив по отношению к тем, кого считает ниже себя. «Воры в законе» либо создают себе власть, либо присваивают, отбирают ее. Они — мастера власти, которая с годами стала неограниченной. Они готовы на любые пакости, только бы удержать эту власть и свои привилегии. (Это вам ничего не напоминает?) Раньше, во времена диктатуры и, как мы говорим, тоталитаризма, с этим еще можно было смириться. Но сегодня… Вот увидите, чем больше будет свободы и демократии в стране, тем большей личной независимости потребуется каждому, кто отбывает срок. Если менты в колониях не начнут какую-нибудь очередную кровавую игру, мужики-работяги сами сбросят с себя диктатуру воров.

Ну и самое главное. Власть с первых своих дней сама выращивала преступность. Потом объявляла ей беспощадную войну. Воюя, продолжала выращивать. И этому не было конца. Только сейчас появилась надежда, что вся эта механика будет понята и прекращена. Дай-то Бог! Но адреса моего все-таки прошу никому не давать. Надеюсь на благородство.