Ира жестикулировала так, что мать отошла от неё. Она стояла с мокрыми руками, на пол капала вода с пеной от средства для мытья посуды. Мать вытерла руки о фартук и потянулась к Ириному лицу.
– Ирочка, ты хоть не одна будешь, будет жених, а ты при нем.
Ира отскочила.
– Да не надо меня успокаивать или уговаривать! И что вообще значит «при нём»? Я что, собака какая-то, чтобы быть при ком-то?!
Мать повернулась к Ире спиной, будто собиралась что-то готовить на плите, но газ не включила.
– Ну, смотри, вот случилось с тобой такое, а я одна тебя выхаживала. Папа даже не… – и мать замолчала.
– Мам, ну не начинай…
– Ты не представляешь, как это тяжело, – голос матери дрогнул, она сделала паузу, сглотнула, вздохнула и снова продолжила. – Я тебя просто защитить хочу.
– Не надо меня защищать! Мне не нужна твоя защита!
Мать обернулась. Глаза были красные, но слез не было.
– С мужчиной жить легче, Ир, одной, не представляешь, как тяжело.
– Мужчина это кто? Как отец? Это «мужчина»? Который свалит в закат, когда шанс представится?
– Не груби матери… – у неё затряслись руки и губы, голос, дрожащий до этого, оборвался на полуслове, и мать расплакалась.
Ира подошла и обняла её. Мать не шелохнулась, не сказала ни слова. Ира подумала, что она, как всегда, как и в любой другой стрессовой ситуации, замирает и ничего не может сделать. Скорее всего, она молилась очередному святому, потому что Ира услышала бормотание одной и той же фразы.
– Мама, тебе психотерапевт нужен. Я встала на ноги. Я хочу. Работаю.
– Ну какой психотерапевт, Ирочка, – чуть громче молитвы произнесла она и улыбнулась. – Мне Господь помогает и вот с тобой говорю, уже легче.
– Тебе нужен психотерапевт, чтобы обсудить это с ним, чтобы пережить эту травму. Может, таблетки попить какие-нибудь.
– Я не сумасшедшая, Ир. Никакой психотерапевт мне не нужен, достаточно молиться, и Господь всё даст.
– Молиться… – выдохнула Ира. – То есть больные люди у психотерапевта, а здоровые в церкви, понятно.
– Ир, ну что ты так всё переворачиваешь.
– Да потому что невозможно уже, мам. Лучше быть больной и лечиться, чем думать, что ты здоровый и молиться сутками напролет. Ты никогда не думала, мне каково? Ты не думала, что после твоих разговоров у меня в душе помойка? Мало того что я себя собираю по кусочкам, так и тебя должна собирать!
– Да все эти психотерапевты бред собачий!
– Ах бред собачий?
Ира подошла к столу, взяла тарелку с тортом и швырнула весь кусок в мусорное ведро. Затем тарелка полетела в раковину. Ложка туда же.
– Бред собачий! Раз это бред, тогда не разговаривай со мной! Молись дальше!
Ира быстро оделась и ушла из дома, громко хлопнув дверью. Мать вытерла слезы, перекрестилась, произнесла короткую молитву, собрала оставшуюся посуду со стола, снова включила кран и сделала громче телевизор, звук которого заглушал её собственные мысли. Она мыла посуду в одиночестве. По телевизору шли новости, окна были разрисованы тонкими кристаллами льда, а в квартире было пусто.
Ира шла к Артему. У его подъезда вспомнила, что забыла оберег. Он назывался то ли «ведьмин яд», то ли «ведьмина кровь» или это было одно и то же – она не разобралась. Религию она ненавидела, эзотерика раздражала меньше, как и вся остальная чушь про магов и колдунов, но тоже доверия не вызывала. Ира позвонила в домофон, но дверь подъезда уже открылась, вышла Вика. Она свысока посмотрела на Иру и, оттолкнув её, пошла к такси, которое только что подъехало. Повернувшись, Вика извинилась настолько неискренне, что лучше бы вообще этого не делала. Ире захотелось оттаскать эту девчонку за волосы, но она сдержалась, как и в прошлый раз. В последней книге по психологии, которую она прочитала, говорилось, что на эмоции может влиять восприятие. Тому, что означала эта фраза, было посвящено две главы, и Ира отчетливо усвоила: ненавидишь человека – значит как-то его воспринимаешь, злишься на человека – значит как-то воспринимаешь. Осталось проверить в жизни.
Вика была очень похожа на Миронову, это могло влиять на восприятие. Дроздов любил Миронову. Ира любила Дроздова. Ира ненавидела Миронову за то, что её любил Дроздов. Никто в этой ситуации не виноват и звучит всё нелепо, но почему же так мерзко. Ира рассуждала о том, что и Миронова, и Дроздов сейчас мертвы. Смысл ненавидеть эту девочку только за то, что она похожа на её мертвую одноклассницу, с которой у неё свои счеты. С другой стороны, если бы она её не толкала… Но она толкнула, а вчера нагрубила. Ира решила, что Вика определенно обделена хорошими манерами, и подумала, что когда та станет старше, её манипуляции будут тоньше, изящнее, не такие явные. Скрывать свою мерзкую натуру она будет искуснее, и тогда ей ничто не помешает использовать невинных людей в своих целях. Ира думала об этом, пока поднималась на лифте, пока звонила в дверь.
Открыл Артем. Через узкую щель были видны только его глаза.
– Оберег с собой?
– Забыла я твой оберег. Что это вообще такое?
– Ведьмин яд, Ир. Это ведьмин яд.
– Ты что так переживаешь насчет этого украшения? Это потому, что ты подарил, а я не ношу?
– Нет!
– Можно войти уже?
– Сегодня никак не получится. И без мешка не приходи ко мне.
Артем попытался закрыть дверь, но Ира просунула ногу в проход.
– Что за человек был в том магазине? Артем! Ты с кем разговариваешь?
Артем попытался вытолкнуть Иру из квартиры, но у него ничего не вышло. К ним вышла невысокая женщина с русыми волосами, забранными в хвост. На вид ей было лет сорок, но взгляд был очень тяжелый, такой же тяжелый, как и у самой Иры. Тут она узнала мать Артема. Что-то в ней изменилось с той встречи в кафе. Или она старше стала, или просто без макияжа – Ира не поняла. Мать увидела ногу в дверях и приподняла брови.
– Артем, что происходит? Почему твоя подруга отчаянно пытается попасть к нам в квартиру, а ты её отчаянно не пускаешь?
Ира убрала ногу, а Артем открыл дверь полностью и закатил глаза.
– Ой, заходи уже. Проще пустить, чем объяснить, почему нет.
– Проходи, Вилова, он тебя целый день ждет.
– Спасибо, – удивленно сказала Ира. – По ноге в дверях я так и поняла.
Ира стала раздеваться, а мать Артема самодовольно улыбнулась.
– Мама! – выругался Артем.
Мать Артема подошла к нему, посмотрела в глаза, наклонилась и прошептала:
– Если ты будешь меня нервировать, то у меня снова случится приступ и нам снова придется уехать, а мне здесь нравится.
– Какой приступ?
Очевидно, шепот был не такой уж тихий, и слово «приступ» Ира услышала. Мать Артема уже собралась объяснить, что с ней происходит, сказать, что она Неадекват, и ввести Иру в курс дела, но тут разговор продолжил Артем.
– Эпилепсия. У моей мамы эпилепсия.
Ира взглянула на мать быстрым, но оценивающим взглядом.
– Давно?
Артем таращился на мать так, что ещё чуть-чуть и началось бы внушение. Он явно не хотел делиться тем, что они Неадекваты. Мать посмотрела влево, куда-то вдаль или на стену – Ира не поняла, и тяжело выдохнула:
– Последние лет тринадцать. Может, после травмы сотрясение было, а может, после родов, никто не знает.
– Такое бывает, – покивала Ира. – А вы таблетки пьёте? Антиконвульсанты там?
Мать Артема приподняла брови и скривилась в ехидной улыбке. Ира удивила её познанием в области медицины больше, чем ей хотелось бы.
– Дорогая, я пью четыре вида разных препаратов, но припадки повторяются, так что спасибо за совет.
– А вы были у Верехтеба? Он у нас принимает. В областной.
– У вас это где?
– Это в Мологе. У меня там отец работал, в этой больнице. К Верехтебу идут, если совсем плохо, или другие врачи отказываются, или лечение не помогает…
Ира могла продолжать бесконечно, но мать достала торт из холодильника, и внимание девушки переключилось на огромную клубнику, которая купалась в белоснежных сливках. Мать Артема увидела, что Ира пожирает клубнику глазами.