– Ну? Что я сказала?

– Сказали: «Станция Александровский сад. Просьба освободить вагоны». И я решил остаться.

Я вздрогнула. Тряхнула головой, отгоняя видение. Севастьянов развел руками.

– Я закрыл дверь. И остался. Я починил все книги, пока вы спали. Вот только когда книг не осталось, я очень спать захотел. В другую комнату идти не решился. Мало ли, что там. Вы меня туда не приглашали, дверь закрыта. Я попробовал спать, сидя в кресле, но, простите бога ради, у меня плечо это проклятое болит, если долго сидеть в неудобном положении… ну, вот я и прилег рядом… простите, пожалуйста.

– А рубашка? – ошарашено спросила я.

– Немного запачкал ее в клею. Отстирал и в ванной повесил просушиться.

Я рассмеялась. Я смеялась долго. Никогда еще мое утро не начиналось так непредсказуемо и… черт возьми, весело. Целый пердюмонокль! Юный «нелюбовник» в моей кровати, утром, без рубашки… О, а ведь скоро должен приехать Петраков, чтобы отвезти меня на работу. И что он подумает, увидев такую дивную картину? Я, конечно, все объясню, разъясню, но… Я бы тоже, увидев у Петракова утром в постели девушку в одном нижнем белье, что бы подумала, а? Вот то-то и оно!

Когда я успокоилась, Севастьянов стоял, вытянувшись в струнку, у дивана, уже в высохшей рубашке, с ключами от машины в руке. Я осмотрела комнату. На полу – ровные стопки книг, аккуратно перетянутые веревками. Севастьянов, и в самом деле, все починил, пока я спала. А книг было много. Значит, он не врал, что прилег ко мне под бочок лишь утром.

– Вот что, Максим, – сказала я, улыбаясь. – Что случилось, то случилось, и вряд ли мои соседи подглядывают за мной в глазок. Время еще терпит. Мы успеем выпить кофе. Хотя бы этим я смогу вас отблагодарить за то, что книжная эпопея так быстро закончилась, едва начавшись. Я пока в ванную, а вы включите чайник, хорошо?

– Вы правда не сердитесь?

– Я не привыкла повторять два раза, Максим.

– Но вы же преподаватель! Можете повторять и трижды, и четырежды…

Я рассмеялась и ушла в ванную. Быстро привела себя в порядок, оделась и вышла. На кухне уже был готов кофе.

– Спасибо, Максим. На этот раз за кофе.

Мы выпили кофе быстро, молча, не присаживаясь за стол. Потом Севастьянов начал быстро перетаскивать стопки книг обратно к себе в машину. Вот Кира Васильевна удивится! Давала дня на два, а я за один вечер все переделала! Опасная, кстати, расторопность. Как бы потом не стали мне все подряд спихивать со словами: «Ах, у вас все так быстро получается!» Только этого мне не хватало! Не надо было сегодня книги назад везти. Да что теперь делать? Не заставлять же Севастьянова опять таскать все назад? И вот, когда мы вместе с Максимом вышли из моей квартиры и он нес в руках последние две стопки книг… навстречу вышел Петраков, собственной персоной.

– Ну, здравствуй, зайка, – угрожающе протянул он. – А это кто?

Я нервно захихикала. Мне на самом деле было смешно. Но не могла же я просто взять и расхохотаться?.. Так, что делать?.. Врать, что мы с Севастьяновым не знакомы? А стопки книг у Максима в руках? Я же вчера чинила книги! Что подумает Петраков? Что Максим чинил мне книги! Ночью! Боже! Это катастрофа! Он уйдет от меня! То есть я от него! Я же теперь живу у Петракова! А я не могу его терять! Он – мой фактический муж. А Севастьянов? А что Севастьянов? Студент. Ничего лишнего. Просто мои фантазии. И все это пронеслось в моей голове за пару секунд. Я перестала прихихикивать, включила все свои актерские способности, которые есть у всех без исключения, особенно в экстремальных ситуациях, и мило улыбнулась хмурому Петракову.

– О, это Кира Васильевна подсуетилась. Я позвонила ей утром и сказала, что все книги починила, а она возьми, и отправь ко мне Максима, нашего студента, чтобы он книги на машине отвез, пока моя в ремонте, представляешь?

– И сколько было книг? – Петраков мрачно оглядел две стопки книг в руках у Севастьянова.

– О, только четыре стопки, милый, сущая ерунда! – лихо соврала я, подсчитывая в уме, сколько было стопок.

– И ты все эти книги починила одна, без чьей – либо помощи? – ухмыльнулся Петраков.

– А на что ты намекаешь? – Я уперла руки в бока. – На то, что я безрукая и не смогу справиться с починкой книг?

– Их ведь много, – протянул Петраков.

И это только надводная часть айсберга, милый, – подумала я, но вслух сказала:

– А мой рабочий день заканчивается к пяти вечера. У меня была уйма времени! А вот если бы я приехала вчера к тебе, то, конечно, ничего бы не успела.

Лицо Петракова разгладилось. Севастьянов, все это время топтавшийся рядом, не отпуская из рук стопки книг, вдруг ожил:

– Разрешите обратиться, Эльга Сергеевна!

Я кивнула головой, закусив губу. В богатом мальчике снова проснулся офицер.

– Эльга Сергеевна, разрешите идти? – Максим кашлянул. – Разрешите ехать?

– Разрешаю! – кивнула я, понимая, что его попытка реабилитироваться потерпела крах. Видимо, в таких вот экстремальных ситуациях, Севастьянов превращается в военного, что не удивительно, после Суворовского.

– Есть, – бросил по – военному Севастьянов, даже рукой дернул, да к пустой голове руку-то с книгами не прикладывают! Севастьянов припустил к машине. Закинул книги на заднее сидение и, в мгновение ока, – был таков. Я не выдержала и расхохоталась. Настроение было, ни смотря ни на что, прекрасное.

– Что это было? – опять мрачно спросил Петраков.

– Мой студент, Севастьянов.

– А почему он разговаривает, как военный?

– Поступил после кадетской школы, – пожала я плечами.

– А почему же дальше не пошел, офицером? Облажался? – съязвил Петраков. Меня это больно задело, но я сдержалась и спокойно ответила:

– У него серьезная травма плечевого сустава.

– И откуда ты все так хорошо про него знаешь? – прищурил глаза мой Петраков. Ревнует! И я его понимаю. Хорошо хоть я не сказала, что у Севастьянова травма правого плечевого сустава! Это были бы поистине исчерпывающие сведения, – а это просто так не бывает.

– И какое плечо болит? – как-то гадко поинтересовался снова Петраков.

– Откуда я знаю? – возмутилась я.

– Странно, все равно, что именно убого вызвали тебе помогать, – снова съязвил мой «муж». Мне снова стало очень обидно за Севастьянова.

– Ну почему же сразу убогого?

– А какого еще, Казакова? Служил у нас в армии один такой парень, заработал себе такую травму, так потом писарем до окончания службы сидел. И ты говоришь, этого инвалида прислали к тебе книжки таскать? А здорового не нашлось?

– Да причем тут я? Это Кира Васильевна! Ее забота. Я сказала, что у меня машина в ремонте, вот она и прислала студента «на колесах»! – выпалила я, но за Севастьянова забеспокоилась.

– Ладно, поехали, – сказал Петраков, припуская к машине. – Хотя, может, тебя бы этот убогий довез?

– Да? – рассердилась я. – А тебе – лень?

Мы сели в машину и Петраков надавил на педаль газа.

– При чем тут лень?

– А что? Ты ревнуешь?

Петраков отмолчался.

– Ты ревнуешь! – восхитилась я. – Как это мило!

– Просто мне не нравится, когда с утра рядом с тобой крутятся какие-то молодчики, да еще травмированные!

– Перестань!

– Слушай, а что ты вообще знаешь об этом твоем студенте?

– Да ничего особенного. Я его досье не изучала. Так кто-то что-то сказал, да еще кто-то что-то добавил. А что?

– Да я вот все думаю про его травму.

– Да это не он больной, а ты, Петраков! Чего ты к нему привязался? Мальчика попросили, вот он и постарался! – Я снова страшно рассердилась. Лучше бы Петраков дал мне затрещину, а потом попросил прощения и заткнулся. Нет же! Сидит, под шкуру мне лезет!

– Не в этом дело, Казакова. Понимаешь, плечевой сустав можно вылечить.

– Болтами, что ли, прикрутить? – пошутила я.

– Представь себе, – да! – рявкнул Петраков. Я заткнулась.

– Но… все равно… я не понимаю…

– Конечно, не понимаешь! Был у нас такой в армии. В драке получил травму позвоночника. У него было защемление нерва. Так его комиссовали и инвалидность потом ему дали.