А ведь выйди та разворотная статья в свет, и за братание с педофилом мне потом бы вовек не отмыться. На репутации компании можно было бы ставить крест — хватило б и одного совместного фото… Как хорошо, что камеру оператора постигла та же участь, что и мой мобильник!

И как жаль, что я снова была лишена возможности сказать своему бессменному спасителю простое человеческое "Спасибо". Начав с этого "спасибо" долгий и серьёзный разговор.

У судьбы нет причин без причины сводить посторонних.

Коко Шанель

Обожаю октябрь — золотые листья, прохладный ветерок, неторопливое засыпание природы. И — Париж. Так получилось, что со своих шестнадцати я каждый год посещаю Париж — и всегда в октябре. Сперва так складывались обстоятельства — отец подарил каникулы в городе мечты на шестнадцатилетие, через год я отправилась туда на курсы, потом — на практику от папиной компании (тогда ещё папиной, сейчас уже нашей, а в не самом отдалённом будущем…). А дальше я уже сама подстраивала свой рабочий график так, чтобы середину осени непременно встретить во французской столице — в отеле Шангри-Ла, в комнате с большой кроватью и террасой с видом на башню. Даже номер за мной закрепили постоянный, хотя я не настаивала: европейцы славятся дурным сервисом, но хорошими манерами. И вот, на дворе десятое октября, небо над головой безоблачно голубое, а земля под ногами — сухая и твёрдая. В Москве в октябре в открытых лодочках не побегаешь!

Позавтракав в гостинице, я вышла на улицу и взяла курс на Шанз Ализе — ноги помнили дорогу, да и путь недалёкий. Поля, как обычно, оказались запружены народом — от туристов, да ещё в хорошую погоду, здесь всегда не протолкнуться, но в тот день людей было необычно много даже для одной из самых популярных улиц мира. Я не сразу поняла подвох и заподозрила неладное, лишь оказавшись в гуще толпы, которая, как зыбучие пески, поглотила меня и не выпускала — а ведь я всего-то каких-то пару десятков метров прошла… Толпа вокруг говорила преимущественно на французском, и она была везде — в том числе на проезжей части. Если бы я предпочла такси, то куда бы раньше заметила, что движение автотранспорта по Полям было заблокировано. Люди, одетые в обычное, то и дело перемежались персонажами в костюмах — я бы назвала это сборище похожим на шествие футбольных фанатов, тем более что по степени дружелюбия, точнее, его отсутствия, оно им ни в чём не уступало, разве что фанаты редко таскают на себе плакаты и транспаранты. Я сносно говорю по-французски, сказались несколько лет занятий с репетитором, навязанным мне отцом поверх ещё десяти репетиторов по другим предметам, гувернантки из Шотландии и частного тренера по верховой езде (которому, по абсолютной случайности, суждено было стать моим первым мужчиной — но, не будем о грустном…). А вот читаю по-французски немного хуже, но всё же разобрать надписи на плакатах не составило для меня труда.

"Капитализм убивает!", "Долой фашистов из власти!", "Верните индексацию стипендий!", "Больше налогов богачам!". Не нужно быть семи пядей во лбу, чтоб сразу понять: в ряды обычных французских социалистов, составлявших основной массив этого столпотворения, затесались леваки всех мастей. Там и тут мелькали радужные флаги и знамёна с изображением сжатого женского кулака, а девушки в хиджабах, вооружившись мегафонами, на чистейшем французском скандировали в авангарде толпы антиксенофобные лозунги. Остальные вторили им стройным хором. Трезво оценив ситуацию, я понадёжней прижала к груди неудобную лаковую сумочку и попёрла против движения толпы: по моим подсчётам, выбираться сбоку было небезопасно — с обоих краёв шествие патрулировали полицейские в полной боевой амуниции, и прокладывая свой путь навстречу толпе, я ожидала, что скоро наши с ней пути разойдутся.

Почти угадала: хорошенько поработав локтями, я выплыла из людского моря на долгожданную отмель, глотнула нетипично спёртого воздуха с примесью дыма и пота, и тут же оказалась накрыта ещё одной волной. Меня поглотила очередная толпа, шедшая следом за первой. По численности и боевому настроению люди там ничуть не уступали людям из предыдущей, а вот по внешнему виду и надписям на плакатах не имели с ними ничего общего. Вторая волна, чуть не снёсшая меня с ног и потащившая за собой силой непреодолимой инерции, состояла сплошь из благообразных французских старичков, накаченных молодчиков, нередко затянутых по самые плечи в вязаные балаклавы, и типичных белых воротничков. Их плакаты гласили: "Хватит кормить паразитов!", "Франция для французов!", "Отстоим традиционную семью!" и "Хочешь есть — иди работай!". Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять — по пятам леваков шествовали обычные крайне правые. Я оглянулась — между первыми и вторыми уже затесался блок полицейских, не позволявший им схлестнуться в рукопашной, — и почувствовала себя неуверенно. Пусть я и белая, но, застрять в лагере "Франция для французов" всё равно было стремновато. Пока я прикидывала, как бы мне поскорее убраться подальше и от митинга, и от Полей, над головами из припаркованных у тротуаров военных грузовиков по громкой связи разнеслось: "Просьба протестующих разойтись — объявлена угроза теракта. Внимание, поступило предупреждение о готовящихся в центре города терактах — во избежание жертв просьба всем протестующим разойтись немедленно!".

— Исламисты готовят очередную резню, а наша полиция вместо того, чтобы нас защитить, предлагает нам бежать и прятаться? Нам — людям, живущим на своей земле? — Бойкая тётка завизжала у меня над ухом, и её клич моментально переполошил весь улей.

— Точно! Из-за приезжих мы боимся выпускать своих детей на улицу! Правительство держит нас за жертвенных баранов!

— Им всё сходит с рук! Мы не чувствуем себя гражданами своей страны! Пора самим вымести отсюда весь мусор, раз правительство не справляется!

Случилось ожидаемое: кличи недовольных достигли "левого" лагеря — обраточка последовала незамедлительно:

— Фашистам место в Нюрнберге!

— Из-за немытого деревенского быдла мы стагнируем в плане культурного развития! Сидите дома и вяжите носки, тупорылое старичьё!

— Недобитые нацисты! Смерть!

— Смерть приезжим!

— Бей нациков!

— Бей чёрных! И фемок! И пидоров!

— Фашизм не пройдёт!

— Леваков на фарш!

Я уже окончательно перестала что-либо замечать: непрекращающаяся предупредительная радиоатака со стороны силовиков не умолкала, тем временем обе толпы остановили своё движение, развернувшись друг к другу и зажав несколько рядов полицейских кордонов в плотные тиски. Война мегафонов заглушала любые предупреждения полиции. Обняв себя вместе с сумкой обеими руками, я болталась в центре всего этого ада, как самая тощая селёдка в самой плотно набитой бочке. Каждая моя попытка выскочить из толпы заканчивалась оттоптанными ногами и парой ругательств. Мне ничего не оставалось, кроме как просто ждать, когда уже они все наорутся вдоволь и продолжат свой путь… Но вместо этого случилось кое-что другое: из "левого" лагеря в "правый" полетели камни. Уж не знаю, где они набрали столько камней — притащили за пазухой или насобирали с газонов, но било картечью. Прикрыв голову сумкой, я зажмурилась и тихонько запищала. В шаге от меня какой-то малый с рунической татухой на мощном плече упал с рассечённой башкой. Тут же раздались выстрелы. Как я поняла, они исходили из нашего, "правого" лагеря. Я завертела головой, но стрелка не заметила: кто-то шмалял наугад, не высовываясь из толпы. Не знаю, достигли ли пули "левого" лагеря, но один из полицейских, что из последних сил сдерживали напор с обоих флангов, упал на землю с простреленным коленом. Тут же выстрелы раздались уже с другой стороны. Я уселась на корточки, всё ещё продолжая малодушно использовать сумочку в качестве шлема-щита. Отсюда, снизу, промеж множества чужих ног я видела, как попа́дали на землю несколько человек из первых рядов "левого" лагеря. Тут же, совсем рядом, опустилась старуха с голубыми волосами — пуля прошила её немощную грудину навылет. Я скукожилась вся и принялась прощаться с жизнью. Была уверена — если меня не подстрелят, то непременно затопчут, а если пощадят митингующие, то обещанные террористы добьют обязательно. Всё складывалось наилучшим образом: я должна была умереть молодой, красивой и в самом центре Парижа. Отец бы гордился… Я просидела так достаточно долго — колени затекли настолько, что больше меня не держали, а когда набралась смелости и встала, обнаружила, что проспект пришёл в движение: полиция отныне не сдерживала лагеря от нападения друг на друга — вместо этого своими жалкими уступающими силами служители закона вступали в бой с манифестантами точечно, отлавливая самых буйных. Елисейские Поля превратились в настоящее поле боя: два лагеря сошлись в битве, раненых их более удачливые товарищи оттаскивали к тротуарам, кое-где лежали убитые. Я побежала наугад — туда, где мне казалось безопаснее. Ключевое слово — "казалось".