— Документы?

— В-вн-т-ннм км-не, — пробулькал парень.

Медсестра расстегнула куртку и живо извлекла паспорт из внутреннего кармана — и почему я сама не догадалась его обыскать?

— А Вы подождите в приёмной.

Дверь за мной захлопнулась. А я, подперев стеночку в коридоре, как и было велено, стала послушно ждать.

Чёрт возьми, его мурыжили там около трёх часов! Таскали из кабинета в кабинет, делали рентген, брали кровь, пытались опрашивать… Чтобы не мозолить глаза медперсоналу, я переместилась на улицу.

Когда мы встретились снова, он брёл по слабо освещённой дорожке от входа в травмпункт до больничной стоянки, уже почти не шатаясь. Опершись на капот своей Мазды, я сделала вид, что залипла в телефон. Часы на экране показывали четыре нуля.

— Эй! Я же просил — никакой скорой! Зачем ты вообще меня сюда притащила? Теперь проблем…

Его голос был упрям и твёрд — и откуда только силёнки взялись? Его интонации были беспардонными и вызывающими. Мне ещё никогда стеклянные стены родного офиса и лысые стены почти-родной студии не казались столь манящими. Я заскочила в машину и завела мотор. Поняла, что просрала не только салонную обивку, но и эту ночь.

— Эй! — Он стукнул костяшкой по стеклу прямо возле моего носа. На стекле зацвела бурая клякса. — Ладно, ты не виновата. Мои проблемы — мне и разгребать. А ты… это. Спасибо, что ли.

Я сдержанно кивнула. Почему-то хотелось захныкать. Это всё из-за убитой обивки.

— Эй! — А он продолжал таращиться на меня через стекло, и не думая отойти, чтобы дать мне дорогу. — У тебя это… Одолжи пятьсот рублей, короче. Я верну. Обещаю.

От такой наглости, от такой наглой лжи в носу защипало конкретно. Я машинально сунула руку в бардачок и выхватила из заготовленных там на случай встречи с борзыми дэпээсниками бумажек одну фиолетовую. Приспустила стекло. Хотела бы я кинуть деньги ему под ноги — вот это было бы мощно, вот это было бы по-серьёзному! Но смелые мечты остались смелыми мечтами — я лишь просунула свёрнутую вчетверо купюру в зазор, подождала, когда он сделает шаг в сторону, довольно разглядывая мою подачку, и вдарила по газам.

Моя Мазда покинула больничную стоянку под пронзительный визг колёс, оставив спасенца растерянно таращиться вслед — по крайней мере, так наше ариведерчи рисовалось в моём воображении. Знакомый уже силуэт ещё некоторое время отражался в зеркале заднего вида, и я смотрела на него сквозь разъедающую глаза пелену. Очень хотелось отмыть — себя и машину. Конкретно так отмыться.

Тем вечером, сама того не желая, я впервые примерила на себя доспехи Ангела-Спасителя. Было положено начало долгой истории. Но тогда я об этом ещё не догадывалась.

Возвращаться на Пресненку спустя пару лет было волнительно. И пусть повод недурён — проводить приехавшую из провинции младшую кузину к её новому месту учёбы, политехническому колледжу, но всё же близость высотного делового центра, долгие годы служившего пристанищем нашему офису, давила ностальгически-претенциозно. Отец был в ярости, когда я, не спросив его мнения, арендовала для центрального подразделения компании особняк в историческом центре города — подальше от стеклянно-бетонных новостроек делового квартала. Посчитал это блажью, исполненной лишь с одной целью — ему на зло. Что ж, он был прав и не прав одновременно: моё решение базировалось на трезвом расчёте, что особенность нового местоположения офиса подчеркнёт и особенность всей компании, как бы дистанцируя "Киров и партнёры" от общей массы, предпочитающей гнездиться в одинаковых серо-зелёных человейниках, и, конечно же, я не сомневалась, что отец такого решения не поймёт. Не ошиблась — получив в адрес нашего нового офиса с дюжину комплиментов от друзей и даже конкурентов, он всё ещё не понимал, в чём дело. Но уже вынужден был признать, что моё "на зло" сыграло имиджу компании на пользу.

Говорят, молодость заканчивается, когда в твоём лексиконе появляется слово "молодёжь". Моя молодость закончилась тем первым сентября: остановившись с кузиной у центральных ворот колледжа, я обернулась вокруг и невольно присвистнула:

— С ума сойти, сколько молодёжи… — Опомнившись, повернулась к кузине с финальным напутствием: — Ступай. И запомни: будет обижать кто — только дай знать!

Заручившись спешным кивком, я отпустила малую во взрослую жизнь. Напутствие получилось милым, но излишним: наша фамилия в городе уже тогда была на слуху, сама по себе служа отменным оберегом. Я ещё немного потопталась у ворот, отделявших двор колледжа от тротуара деловой улицы, стараясь больше не озираться по сторонам и не подпускать шальное словечко к собственным мыслям, и зашагала к месту, где оставила машину. Первое сентября — какой печальный день. Впереди холода.

— Эй! Это ты?

Слова нагнали меня со спины. Ненавижу такие моменты — вроде бы, надо остановиться, обернуться, прервав свой путь, то есть уже следовать чьей-то воле. А ведь даже не знаешь, кто окрикивает и с какой целью: одноклассник, которого не видела десять лет, бомж, надеющийся за то, чтобы оставить тебя в покое, выручить неплохую взятку, или обознавшийся прохожий. Следовать чьей-то воле, да ещё и вслепую, вдвойне не в моих привычках. Но ощущение взгляда в спину слишком раздражало. Пришлось остановиться.

— Точно ты. Я думал, обознался — но теперь вижу. Глаза у тебя злые. Прям как тогда.

Рослый парень стоял в десятке шагов и тараторил на всю улицу. Он не кричал — его голос сам по себе был глубоким и зычным, при этом не слишком низким и совсем не грубым, а дикция — чёткой и немного заторможенной. Как у радиоведущего или актёра озвучки, подумалось мне. Шастающие вокруг студенты и офисные клерки косились — скорее с раздражением, нежели с интересом.

— Не помнишь меня?

Как забыть. Да, выглядел он заметно посвежевшим, даже покрупневшим и… всё таким же. Два года прошло. Какая дебильная встреча.

— Ты учишься здесь? — Зачем-то спросила я, подходя ближе. Парень был подкачен и загорел. Тёмные волосы коротко острижены, а наглые карие глаза источали немой вызов. На вид он казался моим ровесником.

— Я уже давно нигде не учусь, детка. Просто выгляжу хорошо.

Он баритонисто заржал, демонстрируя отменные зубы и дурные манеры. Я не поняла — это так он не оценил моё чувство юмора или оценил, насколько хорошо выглядела я? Раздражение внутри сворачивалось в тугую спираль.

— Пока.

Не дожидаясь ответа, я вернулась к своему пути и поцокала к машине. Я старалась забыть об этой случайной встрече, как забыла о предыдущей нашей случайной встрече, но ощущение взгляда в спину никуда не делось. Спину будто прожигало. Однажды в детстве я засунула пластикового пупса под настольную лампу, близко-близко, чтобы он "загорел": отчего-то мне не нравился беленький желтоволосый младенец — я, семилетняя, непременно хотела себе ребёнка-южанина. И с упоением наблюдала, как плавились синтетические волосы, а затем и пластмассовая кожа пошла оранжевыми вонючими подпалинами… От чарующего зрелища меня оторвал отец, примчавшийся на дым и запах гари. Влетело мне тогда знатно — две недели я провела одна в комнате без мультиков! А несчастный пупс, похороненный в мусоропроводе, и вовсе стал последней игрушкой моего детства — с тех пор отец ничего, кроме книг и развивающих игр, мне не покупал. Тогда, шагая прочь от колледжа и борясь с желанием ещё раз обернуться, я чувствовала себя тем самым пупсом…

— Эй! Подожди!

Не останавливаться, не останавливаться, только не останавливаться…

Я могла слышать его шаги — топал он, как гиппопотам, явно ускорив шаг. Это заставило ускориться и меня. Светофор тревожно замигал, но дорога всего в четыре полосы, и я подумала — успею… Рванула, пересекая "зебру" наискосок. Любименькая потрёпанная Мазда призывно сияла на солнце насыщенным индиго.