— Вот вы жару дали! Всё отделение позавидовало. Я как только твоя ушла, побежал Людочку разыскивать. Такой стояк в штанах, что хоть гвозди заколачивай. Зато так пылал, что перешёл у Людочки в разряд: "Лучший любовник года!", — похвастался Андрей, доставая из холодильника контейнеры с едой. — Надо подкрепиться. Сил потрачено немало, будем восстанавливаться, — он перенёс еду ко мне на тумбочку и придвинул стул, усаживаясь на него. — Угощайся. Меня завтра выписывают. Надо доедать.

Я послушно взял ложку, ел без аппетита, не замечая, что ем.

— Плохо мне без тебя здесь придется, — тяжело вздохнул, отложив ложку.

— Не переживай, на днях и тебя выпишут. У меня соседка — мировая тетка, без работы сидит, а у неё дочь, внучка. Деньги нужны. Хочешь, к тебе направлю? Поесть приготовить, убрать и так, что надо. Ты мне звякни, если надумаешь. Я здесь рядом живу, если что нужно будет — звони, приду, помогу.

Андрея выписали, и после обхода на следующий день мы распрощались. Врач и меня подбодрил, что ноги обрели чувствительность, выписка не за горами. Назначил физиотерапию и лечебную гимнастику. Непонятно только, как мне спускаться на первый этаж? Не бросать же Семенычу из-за меня работу. И так, я ему многим обязан. Он мне с десяти лет отца заменил, которого я и в глаза не видел. Моя непутевая мать нагуляла меня от кого, и сама не могла вспомнить. Сегодня один её поматросит, завтра другой, так и залетела. Жил я с бабушкой с рождения, она забирала меня и из роддома, мамашка на радостях перепила какой-то гадости, и на следующий день её нашли, замерзшую в коридоре у сожителя.

С бабушкой мы жили хоть и бедно, но душевно. В нашем стареньком домике всегда царил уют и пахло домашней выпечкой. Блины, оладья, пирожки на столе не переводились. Варенье заменяло магазинные сладости. Малиновое было моей слабостью, бабушка прятала его, боясь, что объемся, и мне станет плохо. А я находил и лакомился, поедая варенье прямо из банки. Хорошее было время.

Потом бабушки не стало, и я домашний, тихий мальчик оказался среди чужих людей, в незнакомом месте. Горе от потери любимого человека, тоска и одиночество прочно засели в моем детском сердце тогда. Я замкнулся в себе, мечтая ночью под одеялом, что вскоре моя жизнь изменится, меня усыновят добрые люди и полюбят как родного. И у меня снова появится дом и семья.

Но проходил год, другой, а я никому не был нужен. Тогда я научился мириться с реальностью и постепенно превратился в одинокого волчонка, который бросался с кулаками на всех.

У меня не было друзей, мне они были не нужны, я был сам за себя. А потом к нам в детский дом пришёл Семеныч, набирать ребят в секцию по дзюдо. Я пошёл, потому что хотел побеждать. Свою первую медаль получил уже через год. Моя жизнь заиграла новыми красками. Тренировки, соревнования, товарищи, с которыми вместе занимались в секции, и Семеныч, заменивший мне отца.

Его семейная жизнь не сложилась, а родной сын называл отцом другого мужчину. Бывшая жена после развода, снова вышла замуж за обеспеченного иностранца и просила Семеныча ради будущего своего сына написать от него отказ. Так он и остался бобылем, пропадая целыми днями в спортивной школе и пытаясь забыться в работе.

С первых дней нашего знакомства мы потянулись друг к другу. Встретились два одиноких сердца, отогревшись, совпав по душевным качествам.

Мои размышления прервал стук в дверь.

— Можно? — в палату заглянула, сияющая милашка Яна, в джинсовых шортах до середины бедра и простой белой майке. Длинные волосы заплетены в красивую, необычную косу. На лице белозубая улыбка и ноль косметики. — Я войду? — переспросила она, нерешительно топчась в проходе.

— Да. Да. Заходи, конечно. Я надеялся, что ты придёшь, — поспешил подбодрить её. — Проходи, присаживайся, — немного сдвинулся, помогая себе руками.

— Ты один? — девушка кивнула на пустующую кровать.

— Соседа выписали сегодня, — подтвердил, кивнув.

— Как ты справляешься один? — озаботилась Яна.

— Полдня всего прошло, — пожал плечами, не желая продолжать эту тему.

Мне и самому было непонятно, как протяну оставшиеся дни в палате. Санитарки заглядывали нечасто, а сам я даже до холодильника не доползу, про то, чтобы судно вынести, и речи быть не может. Вспомнил, что оно полное стоит под кроватью. Я-то принюхался, а Янке, наверное, неприятно аммиаками дышать. Попросить её открыть окно? Не успел я и рта открыть, а девушка положила полный пакет на тумбочку, прошла к окну и открыла его.

— Сегодня чудесная погода, — снова улыбнулась она мне и, подойдя к кровати, неожиданно для меня нагнулась, к моему стыду, достав судно, скрылась за дверью.

Чёрт! Как же стыдно-то. Чувствовал, что моё лицо пылает. Когда Яна вернулась, я был похож по цвету на варёного рака. Девушка поставила посудину на место и снова вышла. А у меня появилось время успокоиться.

— Ты будешь есть? — спросила Яна, вернувшись и вытирая руки моим полотенцем, которое сняла со спинки кровати. — Я тебе окрошку на кефире принесла. Любишь? — спросила она, вынимая из пакета контейнеры. Окрошка, пюре с котлетами, пирожки с мясом и капустой, горячий липовый чай в термосе. — Я чай на тумбочку поставлю, сможешь пить, когда захочешь.

Яна продолжала что-то говорить, а я млел и таял.

Она обо мне заботится, значит, я ей небезразличен. Ведь не стала бы она за кем попало "утки" таскать. Или стала? Вон Ксюха говорит, что любит, но ко мне только за деньгами ходит, и даже секс платный. А еды принести, и не подумает. Наплевать ей на меня.

— Игнат! — обратила на себя внимание Яна. — Ты где?

— Здесь, ты что-то спросила?

— Да. Может тебе на ту кровать перебраться? Там холодильник рядом стоит. Сможешь открывать и еду брать, когда захочешь.

— Меня скоро выпишут, но может и переберусь, если Семеныч поможет.

— Я пока пойду посуду помою, а ты руки протри, — протянула мне влажные салфетки.

Собрала с тумбочки грязные ложки, бокал, тарелки и снова скрылась за дверью. Пока Яна суетилась у тумбочки, не мог оторвать глаз от её красивых ног, округлых коленей и упругих ягодиц. Чертов извращенец, на больничной койке мысли все о том же, а член дыбом стоит. Попытался скрыть стояк одеялом. Вчера только всё было и не раз, а чувствую себя как будто год траха не имел. Послушно протёр руки салфетками. Яна вернулась и стала расставлять посуду, собирая ненужный мусор в мешочек.

— Ты мне так и не ответил. Поешь сейчас или позже?

— Можно и сейчас, — согласился, смущённо сжимая в руках одеяло, почему-то руки жили своей жизнью. Нервно теребя, то одеяло, то влажную салфетку, которую я ронял на постель и хватал снова.

— Хорошо. Я тогда и посуду сразу помою после еды. Окрошку налить?

— Да, — кашлянув, выдавил я.

Не понимая, что со мной происходит. Я то краснею, то млею, то распаляюсь, как уголь в печке.

Яна подала мне ложку и пододвинула контейнер с едой.

— Ты поешь пока, а я к Маше зайду, навещу. Потом вернусь, посуду помою и всё здесь уберу.

Глава 4.

ЯНА.

Машу я встретила в конце коридора у окна, она увлечённо давала распоряжения по хозяйству своему Сереге.

Они поженились в прошлом году, в том самом месяце, когда меня ждал развод с Глебом. Подружка невесты из меня получилась безрадостная и некомпанейская. Не желая испортить подруге праздник, послушно участвовала во всех конкурсах и поздравлениях, но скорбь вселенского масштаба не покидала моего лица, явно удивляя окружающих. Алкоголь только усилил мою грусть. Выпив пару бокалов шампанского, не выдержала и разревелась на чьём-то плече. Не понимая, плачу я от радости за подругу или от тоски и разочарования в собственном муже и разрушенных мечт о семейном счастье.

Глеб стал ухаживать за мной ещё на втором курсе, когда перевелся к нам на факультет из другого города. В конце второго семестра он незаметно стал для меня близким другом, а после окончания второго курса признался, что видит во мне свою жену. Глеб был заботлив, внимателен и предупредителен во всём, носил на руках и сдувал пылинки. И лишь иногда что-то запрещал в ультимативной форме. Ему не нравилось, когда я красилась или носила короткие юбки. В таком виде мне разрешалось выходить только с ним вдвоём. Пойти куда-то с подругой без его разрешения мне также запрещалось.