Прикурил. Затянулся. Выдохнул дым через ноздри.

– Откуда ты, мать твою, знаешь, а?

Обняв его за пояс, она придвинулась еще ближе.

– Это написано на твоем покоцанном лбу.

Майя смотрела, как он втягивает щеки, затягиваясь снова. Если обиделся, есть вероятность, что пепельница, которую он без долгих раздумий плюхнул себе на живот, ему не понадобится. Но Саймон только аккуратно стряхнул пепел.

– Прикол… Мне надо бы сняться алкоголем или принять аминазин, тупо чтобы поспать. Мой мозг светится, как лампочка, меня колбасит от гипертермии. Бля, психоз уже берет меня за яйца! Но нет… Вместо этого я планирую трахнуть тебя снова. Как ты это делаешь?

– У тебя классический риталиновый стояк, парень…

– Что ты знаешь об этом, детка? – беззлобно огрызнулся он. – Я большой мальчик. Со мной бывала и химия, и магия. И то, и другое – редкостная хуйня, но разницу между ними я понимаю.

– Объясни, я тоже хотела бы.

– Ты хоть когда-нибудь трахалась под наркотой? – Саймон посмотрел на нее с живейшим интересом натуралиста.

– Нет, – честно призналась Майя. На ровном месте ей стало стыдно, будто она сморозила очевидную глупость или оказалась голой в публичном месте. Удивительно: она не испытывала ни капли стыда за свое поведение, но факт того, что в ее жизни не случалось ни одного захода по веществам, смущал ее куда больше.

– Понятно. Описать слепому красный цвет будет проще. Попробуй как-нибудь. Это нечто, особенно, если вмазаны оба.

– Тогда расскажи о магии.

– Ты, конечно, выбрала момент, чтобы доебаться, – хмыкнул Саймон. Сигарета в его пальцах истлела на две трети. – Окей… Если хочется просто ей вставить, чтобы отпустило – это влияние химии. Обычно, стимуляторов. Под химией трахаться хочется практически с полпинка, хоть от косого взгляда. Либидо распухает до размеров параллельной реальности.

– Я заметила…

– Не перебивай меня, ладно? – затянувшись, он заставил тлеющую алую точку подняться еще ближе к полоске фильтра. – Так вот… Если вставляешь, смотришь ей в глаза, и тебе важно видеть, как глубоко ты вставился – это магия. Разница в том, что химия – это очень приятно и почти незабываемо. А магия – это пиздец, верная смерть. Люди еще называют ее чувствами. Если ты хочешь мое мнение, то химия – штука более честная. Чистый безэмоциональный кайф. Потом немного алкоголя, волшебная пилюлька – и ты уже полумягкий, у тебя плохое настроение и приятная усталость. Никаких чувств, только ощущения. Неебическая разница, мне кажется.

Майя представила этот же монолог в устах Петера, но картинка рассыпалась, не удержавшись и пяти секунд. Глупым он не был, нет. Но ему явно недоставало мрачноватого очарования Саймона. И она проваливалась в эту опасную трясину, понимая, что ей нравится не только ощущение его члена внутри себя, но и его вывернутая логика.

Привкус магии, не иначе.

– Симме…

– Ммм? – он затушил окурок, отставил пепельницу и снова приложился к воде.

– Сколько ты уже не спишь?

– Какая трогательная забота, Майя… Кажется, ты говорила, что хочешь еще?

– А тебе хочется вставить мне, чтобы отпустило? – не удержалась она.

– Это тоже. И чтобы у тебя коленки тряслись как минимум до завтрашнего вечера, королевна…

Все было просто, как детский пазл из десятка крупных деталей. Ее желание повторить граничило с болезненным исступлением: она растекалась по его горячей коже, непроизвольно прижимаясь все теснее, скользя по его гладкому бедру то вверх, то вниз. Естественно, Саймон не мог этого не заметить. Его воодушевление по этому поводу она вполне могла оценить на ощупь: частый пульс второго сердца герра Хеллстрема отдавался у нее под кожей. Они понимали друг о друге все – это и пугало, и заводило.

– Как ты хочешь? – правила есть правила, и решать должен был он. Чувствуя, как вполне естественное желание подступает к самому горлу, Майя в который раз не узнала собственный голос, упавший до хрипловато-волнительного грудного регистра.

– Я хочу тебя видеть. И трогать. Угадаешь с трех раз, как мы будем это делать?

– Верхом на звезде, – отозвалась она, чувствуя, как сладко ноет что-то внутри при одном воспоминании о его связанных руках там, в клубе. О сиреневых веточках вен под белой кожей…

– Это будет быстро и глубоко, – предупредил Саймон, прихватывая ее за бедра, впиваясь ногтями, оставляя багровые полулуния. – Возможно, даже больно…

Его ладони неумолимо тянули ее вниз, но Майя и не думала сопротивляться, послушно садясь все глубже и глубже, забывая дышать, чувствуя, как в который раз кровь в жилах кипит, вышибая последние предохранители там, высоко.

Влажный звук, с которым плоть сливается с плотью.

Сдавленный стон Саймона, заведенного до предела. Его же взгляд из-под полуопущенных век, который она чувствовала кожей даже сейчас, падая и поднимаясь, слушаясь его рук, позволяя его пальцам гладить ее везде, где ему вздумается.

Он смотрел, как она кусает губы и как он сам выходит и входит. Как напрягается слишком белое даже в густом полумраке сухожилие на ее отведенном в сторону бедре. Как она вздрагивает от боли, послушно опускаясь вниз до упора, пытаясь взять больше, чем может, просто потому, что ему так хочется.

От этого ему хотелось еще. Хотелось царапать ее кожу, чтобы она не носила больше то красное платье. Или носила, но только для него одного… И он царапал, будто рисуя собственную картину на податливом влажном холсте чужого тела. Саймон даже не думал себя контролировать, хватая пальцами ее соски и играя с ними как тогда, в лифте, видя, как в ответ она только закидывает голову, подаваясь вперед и рассыпая по плечам темные волосы.

Майя не думала о том, кончит она или нет. Теперь она была просто хорошей девочкой, оседлавшей плохого мальчика. И эта мысль заводила ее больше, чем смутная перспектива оргазма. Какая разница, если она подписалась на эту игру просто ради участия в ней? Чтобы видеть эти безумные глаза довольными.

Магия Саймона Хеллстрема, чтоб его…

Каждый раз, когда он впивался так глубоко, что перехватывало дыхание, она чувствовала дрожь нетерпения в его пальцах – и это щекотало ей нервы не только в области уже почти что болезненно чувствительного клитора.

Саймон, Саймон, Саймон…

Естественно, он финишировал раньше, размазываясь по ее ягодицам и вздрагивая всем телом. Майя же чувствовала удовлетворение несколько иного рода – теперь, когда он сам проговорился о том, что она имеет над ним какую-то малопонятную власть. Позволив ей отдышаться, Хеллстрем сел, обнимая ее дрожащее от недавнего напряжения тело.

Скрестив лодыжки за его бедрами, Майя просто слушала, как гремит его сердце, почти не замечая, что целует его соленую, разрисованную татуировками кожу.