– Наказать себя хочешь? Так слезай… – губы Саймона были больше похожи на свежую рану, но он все еще кривил их в усмешке. Будто наверняка знал, что она не слезет.

– Иди ты…

Он так легко сломал ее чувство превосходства над ним, что обида была острой, почти до слез. Майя не знала, что сделать для того, чтобы обидеть его настолько же сильно.

В момент, когда она почувствовала, насколько он близок к финалу, ее осенило.

Слушая, как он тяжело дышит ей в ухо, то и дело срываясь на малоразборчивый шепот – эти словечки, собранные в сточных канавах шведской столицы, врезались в ее память, цепляясь за самые острые чувства, – Майя забыла о том, что хотела кончить. Осталось только болезненное ощущение заполненности и возвратно-поступательные движения.

Все, что она могла отнять у Саймона Хеллстрема – это игра. Майя действительно слезла, откатываясь в сторону, приложившись бедром… Выдергивая его из себя, как штепсель из розетки и с мрачным удовлетворением глядя на его все еще вздыбленный член.

Казалось, он взорвется, если на него просто дунуть.

Вместо этого, она освободила руки Саймона одним резким рывком, потянув за нужный конец веревки. Когда он заорал, ей показалось, что даже по мониторам пошла рябь. Это действительно больно, когда кровь возвращается в затекшие мышцы, прожигая привычные тесные русла вен.

Его только что бодро стоявший член исполнял жалкий танец садового шланга, вздрагивая на животе Саймона. Взяв его в ладонь, Майя поймала губами проколотый сосок Хеллстрема, стараясь быть нежной. Все, что осталось от его мощи – липкая белесая лужица на горячей коже, которую девушка тут же стерла его же собственной майкой.

Ей хотелось бы рассмеяться, но во рту было сухо и горько.

Она была уверена в том, что в глубине ее глаз теплилось почти что рабское желание повторить это сумасшествие снова.

Саймон сел рывком, потирая затекшие запястья и жмурясь. Еще через минуту он уже поддергивал джинсы, натягивая их обратно на свой тощий зад. Кое-как справившись с ремнем, он потянулся вниз, чтобы обуться.

И подобрать с пола упавшую куртку, в которой он отыскал свои сигареты. Плюхнувшись в кресло, он попытался прикурить сигарету, но его пальцы были еще слишком слабы для уверенного проката по кремню.

– Эй! Королевна…

Она стояла, опираясь о стену, скрестив руки на груди – смешная и почти голая, в чулках с белесыми пятнами от пота и не только. Повернувшись на его голос, она снова увидела неуютный взгляд, хотя на этот раз злости в нем не было. Вместо того чтобы закончить фразу, Саймон выразительно шлепнул себя по коленкам несколько раз пригласительным жестом.

«Слушаю и повинусь», – подумалось ей. Что ж, самое время узнать, есть ли у герра Хеллстрема хоть капля здорового юмора. Впрочем, на его колени она села без особых опасений. Он мог и не продолжать: Майя взяла сигарету из его трясущихся пальцев, прикурила и, не удержавшись, затянулась первой. Откинувшись на спинку кресла, он смотрел на нее из-под полуопущенных век. Следующая затяжка была его: поднеся фильтр к его губам, Майя видела, как он втягивает щеки и тут же выпускает дым через нос, будто сбрасывая первую порцию яда.

Не удержавшись, она провела пальцем по его высокой скуле.

Красивый.

Чокнутый.

Они курили молча, затягиваясь по очереди, но все это время она смотрела в его лицо, пытаясь понять, почему теперь, когда она уже все о нем поняла, ее снова накрывает желание дать ему в любой форме, которую он предложит?

– Ты охуевшая, Майя, – лаконично изрек он, возвращая ей сигарету, высосанную почти до фильтра. Затушив ее о край стола, Майя искоса посмотрела на Саймона. – Но такие вот девчонки и есть самая соль земли. Не надо смотреть на меня так, будто мы с тобой еще не трахались. Это по-жести…

– Забей. Как я на тебя смотрю – теперь только мое дело.

– Не расстраивай Папочку, детка. Ты забыла кончить… И меня это бесит, по правде говоря.

– Проблема не в тебе, Саймон.

– Симме, – он взял ее за подбородок, касаясь большим пальцем чуть припухших губ с болезненной отметиной от его укуса. – Говори так. У тебя хорошо получается, меня до кишок пробирает.

– Симме, все чудесно, но…

– Тогда поехали ко мне, – его ладонь шершаво прошлась по ее бедру, разглаживая резинку чулка, соскальзывая на внутреннюю сторону. Это прикосновение заставило тлеющие угли желания вспыхнуть с новой силой.

Майя почему-то представила, как под утро ее труп обнаружат на одной из стокгольмских помоек с этим вот дивно счастливым выражением лица. Интересно, что на ней будет надето? В какой газете об этом напишут?

И главное – будут ли зубы на месте?

Она никогда не совершала опрометчивых поступков. Даже уроки в школе ни разу не прогуляла. Единственной вредной привычкой фрекен Нордин было курение в особо эмоциональные моменты, а увлечением – музыка. Но сейчас ей хотелось совершить что-то безумное.

Что-то, отчего ее покойная мать перевернулась бы в гробу.

– Поехали к тебе, Симме…

Натягивая его майку вместо своего дурацкого платья, она надеялась, что у него найдется чего-нибудь покрепче лимонада для дезинфекции ее душевных ран.

Никогда еще фрекен Нордин не ездила по ночному Стокгольму на мотоцикле, обхватив ногами практически незнакомого парня. Ветер, забиравшийся под ее пальто, впивался в едва прикрытое тело ледяными пальцами, больно щипая и забираясь чуть ли не в душу.

Карман приятно оттягивал тот самый кастет.

Она его заслужила.

Шипы на куртке Саймона ощутимо впивались в ее щеку, но девушка обнимала его нежно, как обнимают любимого. Там, под курткой, на его спине был набит истинно скандинавский дракон – и это было чем-то вроде ироничной метафоры, объединяющей цепкий ум и скверный характер. Майе было все равно, куда они едут. Утро будет утром, а пока что она просто пряталась за спиной своего Грешника, надеясь, что полицейские его не остановят.

Случись так, ей пришлось бы стыдливо опускать глаза, но даже мысль об этом вызывала острый внутренний протест.

Она ожидала оказаться на окраине города, где частенько селятся арабы и приезжие, но с удивлением обнаружила себя в Сольна, недалеко от кампуса университета. Подсвеченный снизу, высокий дом белым бивнем впивался в черноту беззвездного неба. В холле не было никого, кроме консьержа за стеклянной перегородкой: проходя мимо него, Саймон вскинул руку в карикатурном подобии нацистского приветствия, прихватывая Майю за талию пошлым, но вполне логичным жестом. Пожилой мужчина проводил их равнодушным взглядом.

Пассажирский лифт был клаустрофобно тесным и ехал издевательски медленно: взгляд девушки скользнул по отражению Саймона на зеркальной поверхности стены. Он улыбался, глядя прямо перед собой, и она почувствовала, как ее бросает в жар, потому что этот прямой взгляд предназначался лично для нее.