Но в свете дня, трезвым и собранным Ельцин выглядел совсем другим. Высокий, плечистый с волевым, мужественным лицом, копной аккуратно уложенных седеющих волос он производил на окружающих только положительное впечатление. До тех пор, пока не начинал рычать или хамить подчиненным. Тут его необузданный нрав проявлял себя во всей красе. Ельцин мог кинуть чашкой в секретаршу, обматерить прораба, наорать зычным голосом на доярок или рабочих, гаркнуть на заместителя, поломать в приступе бешенства стул или другое казенное имущество, и ему всё сходило с рук. Потому что с высокими начальниками он был совершенно другим: деловым, немногословным, исполнительным, готовым пахать, чтобы выполнить самые сложные задачи. А иногда даже заискивающим. До того момента, пока не чувствовал, что может безнаказанно облить холодным душем критики и завуалированных оскорблений бывшего покровителя.

Тогда Ельцин обрушивался на недавних начальников со всем пылом своей разрушительной энергии и пролетарской ненависти. И не успокаивался, пока не убирал со своего пути тех, кого назначал себе в противники, ломая людям жизнь. Такой он был человек — Разрушитель с большой буквы, не отягощенный моралью, совестью и другими геббельсовскими «химерами». Хитрый, наглый, с потрясающей чиновничьей чуйкой, способной улавливать и подстраиваться под новые политические веяния и умением нравиться народу популистскими поступками.

Сейчас его чуйка буквально вопила о будущих проблемах, заставляя сердце тревожно колотиться в груди. В предчувствии будущих неприятностей Борис Николаевич богатырскими глотками осушал один стакан «беленькой» за другим, но спокойствия это не приносило. Наоборот, наполняло душу ещё большей тоской и ощущением надвигающейся катастрофы. А ведь он только случайно узнал, что на бывшей работе, какой-то непонятный человек попросил в отделе кадров личное дело Бориса Николаевича, а потом долго о чем-то беседовал с нынешним директором домостроительного комбината. И сразу предчувствие взвыло пожарной сиреной: «Быть беде»!

Ельцин задумчиво поднял стакан с водкой, зачем-то его взболтнул. Глянул прищуренным глазом, на плескающуюся жидкость, шумно выдохнул и одним богатырским глотком, осушил до дна. Порозовел, довольно крякнул, подхватил толстыми пальцами соленый огурец. Аппетитно хрустнул, откусив половину, решительно облапил бутылку «Пшеничной» и налил себе следующий стакан водки. Поднял, и вдруг замер, прислушиваясь. На двери клацнул замок, открываясь.

На пороге появился молодой парень в темной куртке, с черной кожаной папкой в правой руке. Аккуратно закрыл за собой толстую дубовую дверь, глянул на Бориса Николаевича и насмешливо ухмыльнулся.

— Картина маслом, мля. Ельцин, огурец и водка. Будни алкаша во всей красе.

— Ты кто такой, щенок? — Борис Николаевич побагровел. — Кто пропустил?

— Твоя секретарша, — ухмыльнулся парень. — Я очень убедительно попросил, и она не смогла отказать. Хочу дать тебе важный совет: следи за своим вонючим языком. Не ровен час, тебе и на другой лапе пальцы обломают, и ноги в задницу вобьют. Будешь, как краб-инвалид ползать и клешнями щелкать.

— Ты что себе, позволяешь?! — Ельцин вскочил с грохотом, отодвинув стул. — Хамло! Я тебя сейчас…

— Сядь, алкаш, — в голосе парня появилась сталь, а в руке мелькнула красное удостоверение с буквами КГБ. — Ты спрашивал, кто я? Отвечаю — старший лейтенант Комитета Государственной Безопасности — Алексей Кирсанов.

— Старший лейтенант? — развеселился Борис Николаевич. — Да тебе на вид двадцати не дашь. Подгузники давно менял, старший лейтенант? Тоже мне офицер, понимаешь, сопливый.

— Дискуссию о моем возрасте мы оставим на потом, — хладнокровно парировал гость. — Лучше скажи мне, гражданин Ельцин. Как тебя с такой биографией к партийной работе допустили?

— А что в моей биографии не так? — рассвирепел Ельцин. Тяжеленный кулак с силой стукнул по столешнице. — Я всего своим потом и кровью добился. Пахал как батрак, с раннего утра до поздней ночи!

— Как ты «пахал» и какой «батрак», отдельный разговор, — усмехнулся парень. Он вжикнул молнией папки и достал тонкую пачку бумаг. — Пока вернемся к твоей биографии. Конкретно, к деду и отцу. Согласно данным из архивов КГБ, они жили на Урале в селе Басманово.

Твой дед Игнат до революции владел обширным хозяйством: пятью лошадьми, четырьмя коровами, ветряной и водяной мельницей, жаткой, молотилкой, обильными угодьями. По воспоминаниям односельчан был редкостной гнидой, способной отобрать последний сухарик у голодного ребенка в счет долга. В Бутку твой папаша попал после раскулачивания деда. Затем вместе с братом он отправляется в Казань. Там их арестовывают. Вот справка из казанских архивов КГБ Татарской АССР. Цитирую: «Создали контрреволюционную группу из шести человек — детей бывших кулаков. Проводили антисоветскую агитацию, распространяли провокационные слухи, призывали рабочих увольняться со стройки, используя как повод недостатки в питании, зарплатах, производственные неполадки». Имелись агентурные данные, что группа готовила более серьезные акции: убийства ответственных партийных работников и руководителей стройки. Аресты помешали твоему папочке и другим кулацким недобиткам осуществить задуманное. К сотрудникам КГБ, осуществлявшим твою проверку при занятии высоких партийных должностей, у нас будут отдельные вопросы. Но сейчас я хочу спросить тебя: Как же ты, антисоветчик и контра недобитая сумел свою биографию так искусно скрыть и добраться до должности аж первого секретаря Свердловского обкома?

— Это клевета! — на Ельцина было страшно смотреть. Раскрасневшееся после выпивки лицо стремительно багровело от гнева.

— Знаю, я ваши гзбэшные штучки, — прорычал он. — Фальсификаторы гребаные. Нарисовали, понимаешь, документов, чтобы обвинить. Хотите снять меня и поставить своего человека? Не получится!

— Хорошая попытка, — парень ухмыльнулся, сунул папку под мышку, и демонстративно похлопал в ладоши. — Браво. Но отмазаться не выйдет. Это только малая часть обвинений. Знаешь в чем твоя проблема? Ты всю жизнь совершал преступления, и тебе всё сходило с рук. Ещё в малолетнем возрасте украл гранату с военного склада, и попробовал её разобрать в присутствии приятелей. Это стоило тебе двух оторванных пальцев. Но никакого официального наказания ты не понёс. А безнаказанность рождает вседозволенность. Дальше — больше. В шестьдесят шестом году в Свердловске рухнул недостроенный жилой дом. Его возводил домостроительный комбинат, которым ты руководил. Мы провели небольшое расследование, и узнали, что ты подгонял строителей, заставляя нарушать технологии, и заливать фундамент зимой. Потому что хотел выслужиться и перевыполнить план, сдавая в короткий срок сотни тысяч квадратных метров. Тогда Яков Рябов, бывший вторым секретарем обкома, тебя прикрыл. И ты — карьерист и самовлюбленное дерьмо, снова не понес никакого наказания. Но самое главное не это, а убийство, которое ты совершил.

— Какое убийство? — моментально насторожился Ельцин. — Что ты несешь, пацан?

— Из вот этого пистолета, ты убил супругов Игнатовых во время пьянки, — молодой человек положил расстегнутую папку на стол. Вытащил предмет, завернутый в тряпочку, аккуратно размотал. На его ладони лежал, тускло поблескивая воронением, «ТТ».

— Узнаешь?

— Я этот ствол впервые вижу, — пробурчал первый секретарь Свердловского обкома. — Никаких чертовых Игнатовых не знал, и знать не желаю.

— Так я и поверил, — усмехнулся парень. — Тебя видели и уверенно опознали. Возьми и посмотри внимательно. Может, чего-то вспомнишь. Это в твоих интересах.

Ельцин взял пистолет. Повертел, схватил за рукоять, покачал в руке, бросил ствол на столешницу и недовольно фыркнул:

— Я же говорю, впервые вижу.

— Отлично, — улыбнулся старший лейтенант, аккуратно беря «ТТ» рукой в тряпочке, так чтобы не стереть следы пальцев. — Опечатки зафиксированы. Ещё одна статья есть. Теперь тебя от тюрьмы никто не отмажет, гнида трехпалая.

Непонимание в глазах Ельцина сменилось бешенством.