— Просто недавно сильно головой ударился, вот и несу периодически всякую хрень, — виновато добавил я.

— Дурак ты, Шелестов, и не лечишься, — голос подруги потеплел. — Ладно, тебе действительно пора.

— Ага, — согласился я. — Завтра тоже приду, навещу. Ты не против?

— Конечно, не против, — улыбнулась девушка. — Только рада буду. Целыми днями лежать и глотать лекарства скучно. Даже поговорить кроме родителей не с кем.

— Значит, заметано. Завтра я здесь.

* * *

Дом встретил меня аппетитным ароматом жареных котлет, и развязным голосом Никулина, доносящегося из гостиной: «А, нам все равно, а, нам все равно».

— Урааа, Лешааа пришёл, — в коридор вылетела сияющая малявка и уткнулась рожицей в живот, обняв ручонками. На душе потеплело.

— Машааа, — шутливо ответил в тон крохе, поднял радостно пищащую девочку и закружил вокруг себя.

В коридор выглянула мама в переднике и полотенцем на плече:

— Леша, поставь Машу на место, раздевайся, мой руки, будем кушать, — распорядилась она.

— Слушаюсь и повинуюсь, мамуля, — весело ответил я и поставил счастливую малявку на пол.

Никулина сменил растягивающий гласные, показушно страдающий от любви Миронов:

«С безууумной силою я тихо повторяю,

поймите милая, поверьте милая.

Вы мой кумир я не покину вас».

— Это концерт с песнями из кинофильмов по телевизору идёт, — сообщила раскрасневшаяся девочка. — Я его смотрела, пока тетя Настя котлеты жарила.

— Да я уже понял.

— Так, вы чего до сих пор в прихожей мнетесь? Я же сказала: быстро мыть руки и за стол! — раздался из кухни сердитый мамин голос…

На кухне было тепло и уютно. Исходящие паром желтые холмики картошки пюре с золотистой лужицей растаявшего сливочного масла на тарелках. Котлеты с поджаристой коричнево-золотистой корочкой, горка порезанного хлеба «кирпичика» на широком блюдце, и щедро сдобренный майонезом «оливье» в салатнице.

— На Новый Год салат делала, а продукты остались, — пояснила мама, заметив мой взгляд. — Вот я к твоему приходу «оливье» и сообразила. Знала, что любишь.

— Спасибо мамуль, — сердечно поблагодарил я.

— А я мясо в мясорубку подкладывала, а потом котлеты с тетей Настей лепила, — похвасталась малявка. — И картошку чистила, чуть-чуть, а потом она меня отправила телевизор смотреть. А мне не трудно, я бы ещё много начистила.

— Машенька у нас молодец, — матушка улыбнулась и ласково взъерошила золотистые локоны малышки. — Замечательный ребенок, всегда помогает по хозяйству, подметет, уберет, приготовит вместе со мной. Причем, я её не прошу, сама проявляет инициативу, подходит и делает.

— А чего тут особенного? — пробурчала малышка, деловито ковыряющая вилкой картошку. — Мы в детдоме всегда сами у себя в комнате подметали по очереди. И не только в комнате. Деревья приходилось белить, цветы поливать, мусор на территории убирать, даже готовить. Я привычная.

— Да ты кушай, — спохватилась мама, — чего я тебя отвлекаю? Потом поговорим.

Горячее пюре таяло во рту, котлета разваливалась на ломтики, истекая мясным соком. Оливье улетало «на ура», горошек и кусочки маринованного огурца, перемешанные с картошкой и «Докторской» вареной колбасой, аппетитно хрустели на зубах.

Когда я, сыто отдуваясь, отвалился от тарелки, матушка заботливо подвинула чашку с горячим чаем и блюдечко с печеньем.

— Не, мам, чай попью, а печенье не смогу, лопну, — отказался я.

— А я смогу, — с гордостью сообщила Маша. — Печенье очень вкусненькое. Я бы его ела и ела.

— Так кушай, — улыбнулась мама, накладывая крохе на блюдце новую горку печенья.

— Спасибо, тетя Настя. Вы вкусно готовите, очень-очень, — малявка не заставила себя долго ждать, подхватила лакомство и с удовольствием куснула.

— Иди, Машенька, послушай песенки, там концерт ещё продолжается. И печенье с чаем с собой забери. — попросила матушка.

— Хорошо, тетя Настя, — малявка понятливо кивнула, подхватила блюдечко с лакомством и наполовину опустевшую чашку с чаем и потопала в гостиную. Через несколько секунд мы остались вдвоем.

— Мам, ты поговорить о чем-то хочешь? — я спинным мозгом почувствовал, приближающийся «разбор полетов».

— Хочу, — вздохнула родительница. Уселась напротив, подперла ладонью щеку и многозначительно замолчала, не сводя с меня укоризненного взгляда. А тут ещё и телевизор заблажил из гостиной как назло, звонким девичьим голосом: «Проснись и пой! Проснись и пой! Попробуй в жизни хоть раз…». Это было настолько в тему предстоящей беседы, что я чуть не заржал прямо на кухне, и только невероятным усилием, заставил себя сохранить серьезный вид.

Но матушка что-то заметила. Нахмурилась, глаза повлажнели:

— Тебе смешно, да? — трагическим голосом воскликнула она, — я тут места себе не нахожу, а ему смешно! Во что ты вляпался? Говори немедленно! В конце концов, я твоя мать и имею право знать.

Мама всхлипнула и замерла. Прикрыла лицо ладонями, посидела так минуту, а потом выпрямилась и с гневом уставилась на меня.

Было бы мне реально семнадцать, у неё бы получилось. Я бы начал ерзать, виновато поглядывать на матушку, ощущать нарастающее беспокойство, и, в конце концов раскололся, терзаясь чувством вины. Но с высоты прошлой прожитой жизни, на такие уловки я уже не поддавался. Чувство вины, разумеется, никуда не исчезло, но вот рассказывать что-либо матери я не собирался. Во всяком случае, пока.

— Мамуль, что тебе рассказать? — вкрадчиво поинтересовался я. — Мы же уже обо всем поговорили. Все проблемы решены. Сейчас мне ничто не угрожает, меня никто не ищет. Рассказать подробности не имею права. Извини, я очень тебя люблю, но уже объяснял, почему. Это не моя личная прихоть, а государственная тайна.

— Погоди, отец приедет, я посмотрю, как ты будешь выкручиваться и что ему говорить, — зловеще пообещала мама.

— Разберемся, — отмахнулся я. — Он военный человек, поймет и вообще…

Я встал, шагнул к матушке, нагнулся, обнял её за плечи, прижался. Замер, ощутив теплоту и такой родной мамин запах и поцеловал в щеку.

— Мамуль, я тебя действительно люблю. Как говорит Маша, очень-очень. Но рассказать, о том, что со мной происходило, не имею права. Повторю ещё раз: это не моя тайна.

— Ладно, иди уже, составь Маше компанию, — матушкины глаза подозрительно заблестели. Она мягко отстранилась и добавила:

— А я тут пока на кухне приберусь.

— Смотри, я могу помочь, — предложил я. — Тарелки, например, помыть.

— И я тоже, — донеслось из гостиной.

— Иди уже, — легонько вытолкнула меня из кухни мама. — Помощничек.

Телефон взорвался настойчивой трелью, как только я вышел в коридор. Я подхватил трубку из тумбочки на входе:

— Алло, слушаю вас.

— Леха, это Серега Мальцев, — забасил знакомый голос. — Мы с тобой толком не поговорили, хотя Игорь Семенович мне кое-что рассказал. Не хочешь завтра утром, часиков в семь утра побегать со мною в лесу? Присоединяйся.

— Хочу, — улыбнулся я. — Только мне нужно своим отзвониться. Меня уже одного никуда не отпускают.

— Это ты о тех здоровяках и тетке, которые тебя на машине привезли и ждали? — сообразил Мальцев.

— О них самых. Если разрешат и присоединятся к нам, то с удовольствием побегаю.

— Круто у вас там. Ты, смотрю, совсем важным человеком стал. Без охраны никуда, — подковырнул товарищ.

— Сережа, я не хочу это обсуждать, — вздохнул я. — Сам понимаешь, это не моя прихоть. Особенно, после того, что произошло на пустыре.

— Ладно, тогда связывайся с ними, а потом перезвони мне. Договорились?

— Заметано, — согласился я. — Минут через пятнадцать их наберу, потом тебя.

— Тогда жду звонка.

Только положил трубку и успел сделать два шага в гостиную, к улыбающейся Маше, телефон затрезвонил снова.

— Да, — немного раздраженно рявкнул я.

— Алексей, привет, — голос Сергея Ивановича поднял настроение.