Кроме того, что она лежала на полу в туалете, запрокинув голову с пустыми глазами так, что должна была увидеть обратную сторону этого мира, – нет, не показалось.

– Не обратила внимания.

Я осмотрела зал (делала это каждые четыре с половиной минуты), чтобы вновь оценить обстановку, так сказать, актуализировать данные. Народу было много, почти все одеты в рокерское ретро, причем некоторым совершенно не идет. На меня уже никто не смотрел, но не оставляло ощущение, что мне здесь не рады.

– Странные вещи открываются. Вот я работаю с тобой девять лет, а не разговаривал ни разу. Ты с кем-то из наших общаешься?

– Нет желания.

У Ярона на дне стакана еще оставался напиток, названия которого я не знала. Я подозвала бармена и заказала себе солевой раствор.

– Знаешь, я видел, как люди заливали в себя бензин, и это не казалось мне такой уж дикостью. Но вот это… – он посмотрел на изящный бокал с прозрачной жидкостью, – то еще извращение.

– За обезболивающие! – предложила я.

– Аминь, – сказал он и прикончил свою порцию. – Вот скажи, каково это жить с индексом фантазии девяносто семь? Учитывая, что средний сейчас тридцать… – Он задумался.

– Тридцать четыре. Как живется? Да нормально. Альтернатив не знаю, сравнить не могу. А какой у тебя индекс, если не секрет?

– Это написано в моем файле, у тебя есть доступ.

– Я не читала.

– Ну, конечно. Восемьдесят один.

– Ну ты и лох.

Он засмеялся так, что на глазах выступили слезы. Лучи света от включившихся где-то сбоку ламп выхватили его голову из относительной темноты, и я заметила зачатки седины на его русых висках. Седеть ему было рано.

– Тебе же тридцать п…пять? – спросила я и почувствовала себя идиоткой из-за корявого произношения цифры.

– Мне тридцать шесть с половиной. А тебе двадцать четыре с хвостиком, верно?

– Смейся дальше.

Он снова засмеялся, будто по команде, и достал откуда-то бутылку, чтобы дальше пить прямо из горла.

Может быть, врет насчет возраста. Это легко проверить, но мне никогда не было интересно, поэтому я просто отсчитала от того момента, когда Симон взял его на работу и сказал, что ему «чуть больше двадцати пяти». Вероятно, он округлил, и из-за этого я считала неправильно. Сама я округлять не могу. И да, возможно, насчет любопытства он в чем-то прав.

– Мне пора. Останешься здесь или у тебя тур по всем барам района? – спросила я.

– Надо работать. Важный проект.

– Сегодня тридцать первое. До конца выходного еще – я посмотрела на часы – семь часов сорок восемь минут. Не верю, что ты будешь усердно трудиться. Или работать – для тебя это порошком закинуться?

На его лице появилась таинственная улыбка и тут же исчезла.

– На неделе у меня не будет возможности заняться оставшимися сюжетами. Я буду занят другим, кое-чем поважнее.

– Чем же?

– Тебе же не интересно. И все равно это секрет, – сказал он, застегивая куртку. – Хочешь помочь в написании сценки?

– Задания не выполняются в паре. Это правило.

– Ну да. – Он усмехнулся и посмотрел на меня будто свысока. – Какие мы законопослушные.

– Мне не нужно работать с тобой в паре. Я хочу не этого.

– Мм, и чего же ты желаешь?

– Чтобы все было, как раньше. Чтобы мы с тобой не общались. Никогда.

Я взяла с соседнего стула сумку и направилась к выходу, не оборачиваясь на ослепительные огни, появившиеся из только что родившихся на потолке ламп. А потом они исчезли, будто я распылила вокруг себя аэрозоль с холодной пустотой.

– Эй! – Он догнал меня и схватил за плечо. Я моментально вывернулась. – Мои дела подождут. У меня идея. Пойдем смотреть на драконов.

Я молчала. Мы стояли у входа, и на улицу просачивался дым. Воздух менял свои свойства, и в голову заползали неправильные мысли.

– Ладно.

Два дракона сидели в клетках в шестнадцати метрах от нас. Не уверена, что вы имеете понятие о размерах среднестатистического дракона, как и я сама, в принципе. Но внизу перед клетками есть вывеска, и там голубым по черному написано – среднестатистический дракон. Еще у нас были среднестатистические олени, белуги, орлы и много кто еще – для тех, кто уже не помнил, как выглядят животные. Мы не живем в романе про Рика Декарда[2], так что домашних нам никто не сделает. Зоопарк открыт три часа в сутки, но драконы стоят отдельно. И это не голограммы, а огромные машины, которые жрут электричество.

– Как настоящие.

– Дааа… Вот это реализм.

Мы сели на скамейку, сделанную из поваленной на бок старой телефонной будки. Больше никого вокруг не было. Неподалеку стояла такая же будка – на вид нерабочая и заброшенная, с граффити на стеклах.

– Я бы завел себе такого дома. Уменьшенную версию. У тебя были животные раньше? Ну, до всего.

– У нас была собака.

– И что с ней стало?

– Она упакована.

– В смысле?

– В коробку. А коробка в земле.

Все, кто у меня был, были упакованы в коробки и лежали в земле.

Внимание. Район переходит в режим энергосбережения.

Все фонари разом погасли, и мы остались в кромешной тьме. Минуты три мы просидели молча.

– Мне долгое время казалось, что мы машины. Новая модель, созданная специально для выполнения нашей работы. А эмоциями мы наделены потому, что так мы лучше ее выполняем. Вообще весь Город населен исключительно машинами. А все люди давно погибли.

– Я спрашивала про это у Симона. Он сказал, что у машины не может так болеть спина.

Он рассмеялся.

– Какая фантастическая ирония.

Показалось, будто мне на голову падают капли дождя. Будто кто-то накрывает меня одеялами, одним, потом вторым сверху, третьим, пока от меня не остается всего лишь слабозаметная выпуклость на ровной одеяльной поверхности.

– Возможно, он лукавит. По идее, так все имеет смысл: замена деталей, бессмертие, и покупная смерть работает, потому что код каким-то образом сбивает нашу узко специализированную систему. Меня тоже беспокоил этот вопрос когда-то. Теперь как-то все равно. Думаю, мы никогда не узнаем.

– Думаешь, удобнее считать себя человеком?

– Конечно. Это тебя возвышает. Человек же имеет право на всех смотреть свысока. Но я, наверное, машины люблю больше, – сказала я.

– Проблема машин в том, что они легко замещаются. Стоит лишь немного надавить, и они уже вытеснены из мыслей. А человека так просто не выкинешь из головы.

– Люди тоже быстро забываются. Посмотри по сторонам, – продолжила я, – все эти среднестатистические человечки с фантазией тридцать четыре, тебе они кажутся живыми? Иногда я вижу их на улице, и они такие…серые, неприметные, без индивидуальности. Мне сложно поверить, что там есть нечто большее, чем базовая программа. Они проходят мимо и, наверное, то же самое думают обо мне.

– Смотря на тебя, невозможно так думать. И ты разве часто бываешь на улице?

– Хожу за таблетками.

– Вот и доказательство. Ты просто не в курсе, где искать не серых. А я знаю места.

– Я в такие места не хожу и ходить не буду.

– Ты только что была в одном из них.

– В качестве исключения!

– Не обязательно кричать, – еле слышно прошептал он.

Я замолкла и снова уставилась в темноту. Совершенно ничего не было видно, и уже казалось, что Ярон тихо ушел, оставив меня одну с моими исключениями.

– Не устали глаза от темноты?

Нет, не ушел.

– Я два года прожила без зрения. Не может быть, что ты не в курсе.

– Помню, как ты пришла на нашу вечеринку под руку с боссом и просидела все представление в черных очках. Но я думал, что так ты просто выражаешь всем нам свое презрение.

Да, на меня снова их напялили. Но на этот раз это были очки Гуччи. По крайней мере, меня в этом уверил продавец.

– Для этого мне очки не нужны. И знаешь, когда мне вернули зрение, я не была особенно рада здесь что-то видеть. Все одно и то же. Вслепую даже лучше.