– Во сколько ты пришла?
Я посмотрела на его белесые виски и попыталась заглянуть ему в глаза, но он отводил взгляд. Потом сверила запись на часах и назвала точное время.
– Вот и отлично. Тогда… тебе осталось тридцать восемь минут, давай договоримся так.
– Считаю секунды. А тебе хорошо сидеть здесь, в тишине и покое.
– Хочешь поменяться со мной местами?
– Ну уж нет.
А я бы хотела. Я сидела в его кресле, и там было вполне так комфортно.
– Ладно. Но когда-нибудь ты заплатишь за причинение мне всех этих страданий. Когда будешь в аду.
– Всегда любил твои шутки, – произнес Симон, отводя взгляд куда-то в несуществующие просторы роскошных интерьеров. – Кстати… – он неестественно растянул это слово, – как там Юлиан? Скоро поправится?
Что-то было не так в том, как он это сказал. Мне на секунду показалось, что он готов все бросить, прямо сейчас.
– Да, еще пара недель, и он будет в норме. Спасибо за содействие. Он в курсе, как много ты для него делаешь. Как представится случай, он тебя поблагодарит, ну, лично.
– Да мне не сложно. Я только рад был поспособствовать.
Я зашагала к двери, но ковер был таким плотным, что мои шаги растворялись в тишине, и казалось, что меня никогда не было в этой комнате.
– Кого заказать в следующий раз? – спросил Симон, когда охранник уже почти закрыл за мной дверь.
– В следующем году? Modern Talking. Закажи Modern Talking.
Это мой пятнадцатый «совместный праздник», и ни разу никому не пришло в голову включить Modern Talking или хотя бы Boney M. И что-то мне подсказывало, что я этого никогда не дождусь.
Дверь за мной закрылась, и я, хоть и не видела этого, была уверена, что Симон закатил глаза. В (относительной) молодости он постоянно так делал. Пятнадцать лет назад, когда мы провернули наш план, он стал идейным двигателем нашей команды, мотивированным новизной задач специалистом. Теперь он начальник группы, «уставший, но все еще на ногах», как он сам себя называл. Господин Симон Тор. А привычки все те же, но, как говорится, привычка – вторая натура.
Может быть, я бы никогда не попала на эту работу и никогда не попала бы в эту комнату, если бы не согласилась на предложение, которое он мне сделал тогда в моей камере. Мои останки бы сейчас мирно покоились под слоем песка в паре километров от границ купола, и меня бы уже не волновало, какая музыка будет играть на этот раз.
Снова эта чертова годовщина, пятнадцать лет. Меня передергивает каждый раз, когда я представляю себе это число, но именно его я представляю так часто, что уже смирилась. У меня боязнь круглых чисел, специфический тип аритмофобии, но числа кратные пяти также доставляют мне дискомфорт на подсознательном уровне, поэтому их я аналогично стараюсь избегать. Только вот они не стараются избегать меня.
Я спустилась на первый этаж, и мне оставалось только сесть за столик и наблюдать за представлением, следя за временем на экране. Я выбрала самое темное место в углу у стены и заказала «Розовый фламинго» на основе концентрата ГМО-клубники.
Зал вместил бы от двенадцати до шестнадцати человек по моим подсчетам, но был арендован исключительно для нас четверых. На данный момент пришли трое (вместе со мной), и я надеялась, что на этом и остановимся. Вся моя зависть к тем, кому однажды каким-то образом удалось увильнуть, давно растворилась в желании никого из них не видеть. Но каждый судит по себе, об этом тоже стоит помнить. Может быть, им как раз хочется прийти.
Шоу началось.
Голограмма Элвиса Пресли, идеально имитирующая его еще не всеми забытый голос, двигалась вперед, шагала в четко отрепетированном ритме, подходила все ближе к – о боже – моему столику. Еще пара секунд, и голова короля рок-н-ролла с килограммом геля на волосах висит надо мной, вливая в уши навязчивую мелодию «I Don't Care if the Sun Don't Shine», которую потом придется искусственно вынимать из памяти, но даже тогда она может оставить в мозге метастазы в виде скрипучих отголосков.
Слишком близко. Как только эта мысль заполняет мою голову, Элвис медленно отдаляется и поворачивается в другую сторону, все так же держа микрофон и театрально двигая руками – так, будто лапает какую-то даму из подтанцовки. Неужели, хотя бы параметры контроля здесь на достойном уровне, не зря нам обещали иммерсивный экспириенс. Интересно, а выключить его совсем можно? Я направила на это все силы мысли, и в какой-то момент показалось, что я с трудом, но пробиваюсь через звенящую броню, но потом я резко слетела, и у меня еще сильнее заболела голова.
Я краем глаза взглянула на Санни. Они с Жульолом сидели прямо возле сцены, спиной ко мне, но я будто видела их прямо перед собой: идеальная провинциальная пара, дети аристократов, красивые, любящие семью и Бога. В этом образе они были уже лет восемь. Пышное платье в горошек подчеркивало ее красивые плечи. Блестящие туфли на высоком каблуке так и оставались ее вечным атрибутом. Одевалась она в махровые пятидесятые – прямо залезала внутрь и застегивала молнию. Высокая прическа с обилием лака не менялась из года в год: как было в прошлый раз, так и сейчас.
Эта ретромания заметно действует на нервы, но в наше время принято во всем следовать моде. Говорят, что мода имеет свойство повторяться, и раньше я не верила, но теперь вижу своими глазами. Это может показаться странным со стороны, но мы живем в двадцать первом веке, живя при этом в двадцатом. В моде костюмы с пайетками, кислотные цвета, бесформенные свитера, лак на волосах, шляпы, кожа, ободки, кружева, гольфы, огромные ботинки и химические завивки. Мы собрали весь прошлый век в один флакон и надеваем его на себя, слушаем, смотрим, пьем – пока не надоест, вероятно. Но приходится ориентироваться на другое время, раз уж твоего времени нет. Формально оно есть, но фактически мы все уже давно плаваем в безвременье. Prada выпустили последнюю оригинальную коллекцию девятнадцать лет назад, а потом начали тупо копировать и повторять предыдущие, при этом требуя за вещи еще бо́льшие деньги. Когда нет смысла (да и надоело) создавать новое, можно наживаться на классике. Ретромания действует на нервы, да, но я сама погрязла в ней по уши.
Санни слегка повернула голову, я увидела ее профиль и сразу перестала воспринимать ее как манекен. Я вспомнила, как она звонила мне, каждую ночь, в промежуток с двух до шести часов. Звонила с самых старых телефонов, с почти заблокированного экрана, из самых грязных подвалов, где продавали последние X-новинки, из палаты Коррекции, когда ждала выписки и штрафа за выстрел в голову навылет, который она подарила себе на двадцать седьмой день рождения. Звонила из нашего самого большого архива живых ужасов и спрашивала, что я выбираю – боль или унижение. Звонила, чтобы сказать, что я нужна ей, как воздух из кондиционера в туалете на третьем этаже отдела кадров, потому что без кондиционера там невозможно дышать из-за запаха отходов: за стенкой перерабатывали души оштрафованных. Санни отвернулась, я увидела ее белый затылок и уже ничего не могла вспомнить.
Блузка сбилась, но поправлять ее было лень. Мерзкое чувство распространилось по телу – такие мелкие жучки ползли по венам снизу вверх. Я попыталась сесть поближе к столу, положив ногу на ногу, но лучше не стало: для ног под столом не хватало места. Спина начала разносить вокруг импульсы боли. Вернее, импульсы коллапса, которые мозг превращал в ощущение боли. Оставалось только отвлечься. Способов для этого было не так много, в этом душном помещении даже сам воздух уже держал меня за горло.
Я уставилась в стакан, и на дне была выгравирована фраза «Хочу домой». Подняла голову к потолку – хочу домой. Даже Элвис завывал, что хочет, чтобы я пошла домой.
Жульол на пару секунд повернулся в мою сторону, но быстро вновь перевел свое внимание на пустую сцену. Элвис запевал на золотой лестнице, не дойдя до подмостков пару шагов. Мой коллега нервно ерзал на стуле, и это было странно. Я была на нервах, но сидела спокойно, а ему что-то не давало жить так, что он начал реально дергаться. Его золотистый костюм переливался, делая его еще больше похожим на клоуна. Осознание того, что этот смешной человечек профессионально пугает людей и делает на этом деньги, снова заставило меня признать полную неадекватность этого мира. Невысокого роста, с высоким голоском, молодящийся. Да что тут, оба они глупо выглядели, хотя глупым был только один. Помню, как с ним разговаривала в последний раз: он с пеной у рта угрожал сдать меня в Коррекцию (притом, что мы сами там работаем), если я еще раз приближусь к нему хоть на шаг, и посадить за виртуальную решетку на все оставшиеся до «часа X» годы. И вообще я психопатка, извращенка и крыса. Учитывая то, что я выше его больше, чем на голову, смотрелась сцена карикатурно. И происходило это в туалетной кабинке, куда он беспардонно вторгся, чтобы мне угрожать. Это было восемь с половиной лет назад, и с тех пор я с ним не говорила.
