Я вспомнила день, когда истек срок моего наказания, и я увидела сразу все костюмы, купленные мной в интернете вслепую за два года. Такой контраст чуть не свел меня с ума, думала, у меня начнет гореть мозг, как от порции ядреной кислоты.

На самом деле, не могу сказать, что мне было так уж сложно без зрения, учитывая то, как я жила до моих инновационных линз. И если все сложить, то слепой я прожила не два года, а девятнадцать лет. А эта цифра еще страшнее, чем пятнадцать, несмотря на то, что она не круглая.

Внимание. Поэтапный выход из режима энергосбережения.

Первыми загорелись драконы – глубоким красным светом, что на фоне полной темноты вокруг выглядело невероятно. Они задвигали огромными крыльями, разносящими вокруг контрастное сияние, и глухо заревели. Отблески сделали мои глаза алыми, поглотив слабую голубизну линз.

– Скучаешь по солнцу?

– Иногда.

А я, несмотря на всю эту фигню со светобоязнью, зрением и тем, что солнце я-то практически и не видела, скучала по нему, как мне казалось, больше всех в Городе.

– Лет шесть назад мы с друзьями хотели сделать что-то вроде диверсии. Заставить весь Город сразу перейти в режим энергосбережения. Чтобы стало темно совсем, везде. И неизвестно, когда бы все починили.

– В офисах компании по электроснабжению автономные генераторы, их бы вам вывести из строя не удалось, так что, думаю, починили бы все довольно быстро. Но эффект мог быть весьма забавным. Я бы на это посмотрела. Вернее, послушала. Ты сказал «хотели». Хотели, но не сделали.

– Да так, не выгорело.

– Жаль. Слушай, а ты давно пользуешься той штукой, которая стирает данные?

– Пару месяцев всего. А что, хочешь такую же?

– Нет.

А я бы не отказалась.

– У меня есть и другие. Это кое-кто из моих друзей делает, хорошо на этом зарабатывает. Только никому не говори. Я вообще не должен об этом рассказывать, но вот, пожалуйста. Скоро все секреты разболтаю.

– А у меня как раз просыпается любопытство. Ты же наврал по поводу астероида, ну, что его нет?

– Не совсем. Про мужика из НАСА я не врал. Но подтвердить, что он говорил правду, невозможно. Ты же на самом деле никогда не знаешь, как эти вещества подействуют. Сейчас у многих есть желание нас запутать. Другие мне говорили, что все будет, но намного раньше, и реальную дату никто нам не скажет – это резко повлияет на экономический баланс. То, что нам известно – в любом случае дезинформация, только до сих пор не понятно, где искать правду.

– Знаешь, раньше всерьез считали, будто человечество осваивает космос. Жаль, что все оказалось очередным фарсом. Хотя есть шанс, что я с другой планеты, и в последний момент мои сородичи сами прилетят за мной. Но это не точно.

– Что ж, если это случится, зови. Я щедро заплачу за билет в любое другое место. Хотя не судьба, да? Место-то занято.

– В смысле?

– Как там его зовут, Джулиан?

– Юлиан.

Действительно. Как я могла забыть.

– Оу, с таким именем интересно жить. А ты уверена, что он не играет за другую команду?

– Он играет за мою команду. За нас не переживай.

– А почему с тобой никогда не приходил? А он точно существует?

– Просто мы не любим сборищ.

– Жалкий банкет на четверых – тоже мне сборище. И новое лицо нам бы не помешало.

– Может, в следующий раз.

– А он точно сейчас не позвонит и не начнет орать и спрашивать, где ты? И не примчится сюда, размахивая пистолетом? Иначе мне надо подготовиться и размять руки: во второй раз за ночь придется использовать грубую силу.

– Размахивая пистолетом, ха. Если только расческой. Нет, не приедет, его пока никуда не выпускают. Он в больнице, но все будет нормально.

– Ничего серьезного, я надеюсь.

Я вспомнила его холодное тело на полу спальни и электрическую веревку у себя в руке. Она дико жгла мне ладонь, но я все равно не отпускала.

– Пустяки, – сказала я.

– Это очень… – Ярон опустил голову и резко согнулся. Я услышала сдавленный стон, похожий на тот, который душила моя подушка, когда я просыпалась с защемлением нерва.

– Одну секунду. Все в… порядке. Лучше не спрашивай. – Он достал из кармана блистер, вынул пару таблеток и разжевал их, но морщины боли на лбу и не думали разглаживаться.

– Где? – спросила я, заметив, что морщины боли появились и на моем лице, хотя больно мне не было.

– Где-то между сердцем и позвоночником. Сейчас пройдет. Это, должно быть, от стресса.

– По тебе не скажешь, что ты особенно нервничаешь.

– А по тебе не скажешь, что ты чем-то недовольна. – Его дыхание постепенно выравнивалось. – Знаешь, что по результатам ежедневных опросников ты самый счастливый человек в Городе? Тебе даже хотели предложить сняться для рекламного щита «Гордость перед лицом неизбежности» и обратным отсчетом, но Симон запретил лезть к тебе с этим, и их развернули.

– Это нелепо.

– Спроси у Симона, он подтвердит.

Ярон наконец-то выпрямил спину, но на лице у него отпечаталась усталость, какая-то мученическая изможденность.

– Спрошу завтра. Запишу себе в напоминания. – Я уже хотела включать экран, как он вставил очередную шутку:

– Фантазия девяносто семь, а память, наверное, тройка.

– Да пошел ты.

Но экран я включать не стала. У меня было не так много других планов, чтобы я могла про это забыть.

– Сколько осталось времени?

– Пять часов пятьдесят две минуты, – произнесла я, и ни одна «п» не застряла у меня в горле.

– Пойдем, еще кое-что покажу. Это здесь, неподалеку. Пять минут.

А теперь перебор, и у меня в ушах неприятно звынкнуло, так что мне пришлось на секунду зажмуриться и потрясти головой. Коллега странно на меня посмотрел, и я вкратце объяснила проблему. Реакция его была сдержанной: он только с сочувствием покачал головой и сказал, что постарается быть внимательнее к тому, что говорит.

Мы прошли мимо нескольких многоэтажек и оказались в непривычно темном переулке. Из-за фильтров невозможно было понять, в скольких окнах горел свет: все они были темные и сливались с серостью бетона. Все фонари, кроме одного, были неисправны, и уже это было странно: обычно их быстро чинили или заменяли. Из одного переулка мы вышли к другому, еще более темному и совсем узкому, так что мы с трудом могли пройти, не задевая стены. Свет едва доходил туда от перпендикулярной улицы – очень специфический свет в конце туннеля.

– Все, пришли. Мы на самой узкой улице Города.

Ярон достал еще какое-то устройство, которое я не могла рассмотреть, и нажал на кнопку. Ничего не произошло.

– Ты многих сюда приводишь? Здесь же и режешь? А с трупами что делаешь?

– Дай мне минуту.

Я достала жевательную резинку и начала глотать ставшую клубничной слюну. Подняв голову вверх, я увидела крохотный кусочек неизменно черного неба. Пять тысяч четыреста шестьдесят восьмой день ночи был таким же черным, как и все предыдущие.

– Надеюсь, ты там чинишь мою карму.

– Здесь раньше было освещение, до того, как эти два дома придвинули так плотно друг к другу. И произошло небольшое замыкание…

Он что-то подкрутил и снова нажал на кнопку. Я закрыла глаза рукой из-за такого резкого скачка яркости. Стена перед нами загорелась множествам маленьких люминесцентных ламп. Или это были несколько длинных ламп, расположенные параллельно друг другу? Но я никогда не видела, чтобы одна лампа при мигании меняла цвет, а сейчас передо мной настоящий калейдоскоп.

– Всего четыре лампы по пятьдесят сантиметров, давно отключены, но не сломаны, так что можно включить при желании. Я обклеил их цветным скотчем – по четыре сантиметра на каждый цвет, который был. Если немного поиграть с электросетью, то легко достичь эффекта мигания.

Мои глаза бегали от одного конца ламп к другому без остановки.

– По-моему, создается эффект стробоскопа. Знаешь, как в диско.

– Мм…

– Нужен аккомпанемент. Давай что-нибудь включу.

– Я не выношу рок. Рок-н-ролл тоже. По правде, я уже очень давно слушаю одни и те же диско-хиты и звуки леса, каждый день. А вообще синти-поп восьмидесятых – это лекарство не хуже таблеток.