И вот, по итогу нашего недельного пребывания в зале, на симуляторах, на полосе препятствий, как только с напарником, так и в целом, с группой, да приплюсовав сюда мое стиссерство, было решено, что на выходах я иду номером первым.

Такое решение принял мой партнер, он же первый номер в нашей паре.

И оно далось группе непросто. Вернее, не столько само решение, сколько осознание факта его принятия и необходимости существования в его парадигме.

Тем более трудным утверждение вердикта моего напарника стало для капитана.

Про вышестоящее начальство не знаю.

Но, судя по кислой физиономии господина полковника, возникшего на пороге зала симуляторов после подтверждения намерения Ансгара Грегом, он сему факту радовался не больше нашего непосредственного командира. Собственно говоря, как и тому факту, что я вообще встала с кем-то в пару в принципе.

Вообще, громко об этом не объявлялось.

Но в небольшом коллективе в целом да в замкнутом пространстве такие вещи быстро становятся известны.

Одним словом, мужики – те еще кумушки на завалинке.

Вот, например, едва мы с севором, впервые поработав вместе (просто поработав в паре), направились с отрядом в столовую, как на нас тут же уставились сотни глаз. Смотря и с любопытством, и с долей недоверия, и не так чтобы одобрительно. Командиры групп вопросительно косились на Грега, сидящего за столом просто с каменным выражением лица.

А уж в этом случае…

О присвоении мне первого номера станция узнала, наверное, раньше самого Ансгара.

Короче говоря, прослушав объявленное капитаном решение в зале, после ужина его вызвал к себе командир бригады. Из кабинета которого оба вышли встрепанные и злые.

Нет, форма-то на них сидела как на параде. Все наглажено, отполировано. Прически по Уставу. Но вот общее ощущение от этих двоих шло именно такое: встрепанные. Да и злость, притаившуюся в глубине глаз и скрытую за нарочитой холодной отстраненностью, от коллектива тоже не утаишь.

В общем, беседа легкой явно не была. Не знаю, насколько в дипломатичном ключе она велась. Но, судя по плотно сжатым губам обоих, возможно, что и с дипломатической вежливостью там обстояло не все гладко.

Честно говоря, я ожидала звонка Красноголового. Но он пока молчал. И тут мне было не совсем ясно – радоваться этому молчанию или, наоборот, напрягаться?

Тем не менее меня все же переполняли именно положительные эмоции. Добавило радости и присвоение внеочередного звания: рядовой.

Да-да. Звания в этой системе доставались непросто. Их надо было заработать. Например, обычно звание рядовой присваивалось всем лишь по окончании Училища. То есть, проучившись лет шесть, ты гордо выпускаешься с пустыми погонами и парой шевронов. А дальше… работай. Поэтому погоны даже младшего сержанта вызывали большое уважение в этой среде. Просто так они никому не давались.

Так что «моя» от восторга просто пела и плясала! Это был прям скачок по служебной лестнице!

Не, ну внешне-то я оставалась спокойной.

Четко отмаршировала перед строем. Недрогнувшей рукой приняла погоны из рук полковника. Поблагодарила. И, чеканя шаг, встала в строй.

Никогда не любила строевую подготовку. Но вот неожиданно пригодилась.

А еще через неделю прибыл генерал.

И, недобро глядя на мою застывшую перед ним по стойке смирно фигурку из-под грозно сведенных на переносице бровей, нехотя приколол мне на китель медаль «За отвагу».

О! Тут я вообще была готова взвиться до потолка от накатившей радости.

Но вместо этого, сохраняя абсолютное спокойствие, поблагодарила командование:

– Служу Содружеству. – И вновь, чеканя шаг, встала в строй.

А чтобы дать выход чувствам, едва закончилась церемония награждения отличившихся, тут же, быстро сняв форму, понеслась в зал – на полосу препятствий.

Мне однозначно требовалась разрядка.

И прохождение полосы этому очень способствовало.

Наконец, отработав положенное по десятому разу, включая бой с тенью, я выдохнула.

Тут же обнаружив в дверях зала хмурых: генерала, полковника и капитана. Дружно и как-то искоса взирающих на меня с насмешливым раздражением.

Но отрапортовать по всей форме столь высокому представительству, заявившемуся посмотреть на мою скромную и несколько запыхавшуюся персону, мне не удалось.

Едва я остановилась и открыла было рот для рапорта, вытягиваясь в струнку, как они тут же скрылись с глаз моих за сомкнувшимися за их спинами створками дверей.

«Ну и ладно. Не очень-то и хотелось», – решила я, ладошкой прилизывая встрепанные волосенки.

Тем более что вслед за начальством в зал заявился мой напарник, и мы продолжили…

А потом «догнали» все еще и с группой.

В общем и целом день прошел весьма плодотворно.

Правда, я несколько убегалась. Ну да ладно. Тем больше наслаждения от возможности просто растянуться на кровати. Что я и сделала.

Провалившись в заслуженный сон.

***

Трудно сказать, на каком уровне энергетики у меня что-то сработало. Но посреди ночи я неожиданно проснулась.

В каюте царили тишина и темнота, нарушаемые лишь едва слышным шелестом вентиляции, сопением парней да приглушенным желтоватым светом лампочки над входной дверью.

Тем не менее я чуть приоткрыла глаза, анализируя пространство и вслушиваясь в собственные ощущения.

Хотя… Мне особо-то и дедукцию использовать не пришлось.

Едва мои ресницы дрогнули, как погруженная в темноту боковая стенка нашего яруса кроватей качнулась и словно поплыла назад, вглубь еще более темного пространства, будто бы засасывающего ее в себя. Темная боковина погружалась в плотную черноту, удлиняя кровать и выталкивая наружу густую тьму иного измерения.

Я осторожно приподнялась на локтях.

Наблюдая, как абсолютную черноту, отгородившую пространство моей постели от всего остального мира, заставившую его звуки исчезнуть, словно прорезает темно-серая, чуть подрагивающая полоска… Света?

Не успела я хотя бы моргнуть, не говоря уж о том, чтобы как-то понять увиденное, как на фоне этого мрака возникла еще более черная фигура беспросветной тьмы, сидящая у меня в ногах и играючи приложившая острие этой самой темно-серой полоски, оказавшейся мечем, к артерии на моей шее.

– Ну что, дурачок маленький, рада? – донесся до меня чуть раздраженный шелест – шепот Целителя Звездочетов.

– Угу, – тихо и радостно промычала я, решив пока не шевелиться.

Так, на всякий…

Однако улыбка расползлась на моей физиономии от уха до уха, а глаза в прямом смысле просто сверкали от радости.

Я действительно была рада этому посетителю. Даже если он решит перерезать мне горло. Все равно рада!

– Вот я и говорю, что дурачок, – ухмыльнулся Целитель.

После чего приказал:

– Рот открой.

Я послушно распахнула его.

И тут же, по щелчку пальцев Звездочета, словно выпущенное из катапульты, в него что-то влетело, бодро застучав по моим губам хвостиком.

– М-м-мням, – радостно зажмурившись, тихонько поведала я гостю, разжевывая крупную крексину, камнем запущенную им мне в рот.

Целитель хмыкнул, начиная обратное скольжение во тьму…

Едва перестав ощущать на своей шее острие его меча, я тут же подняла бровки домиком и надула губки, при этом крепко удерживая крекса зубами, и жалобно уточнила у Звездочета, пока он совсем не растаял во мгле:

– А обним-мням-машки?

В ответ, хищно оскалившись, мне доброжелательно пообещали:

– А подзатыльник?..

И должна заметить, что выплывающие из непроглядного мрака голубовато-белоснежные острые зубы, словно висящие в воздухе, представляли собой вполне себе сюрреалистическое зрелище.

Я наморщила нос, отрицательно замотав головой в ответ на предложение Звездочета и тщательно пережевывая тушку очень немаленького крекса. Однако не забывая при этом и грустно взирать в плотную темноту.

В ответ чернота ехидно цыкнула зубом, и обычная, привычная ночь вернулась к нам в кубрик. Наполнив помещение не звенящей тишиной и отгораживающей от всего и вся пустотой, а обычными звуками спокойной ночи.