— Хорошо, поговорим о чудовищах. Заметьте, вы первым начали, так что, чур не хныкать! Но прежде чем приступить к основному блюду…

Вообще, он так смотрит, будто ему все равно, какую чушь я несу. И это слегка напрягает, но в то же время и тонизирует, что ли. Странное ощущение.

— Вы ведь давно наблюдаете за парнем?

Мне нехотя признались:

— С момента поступления в академию.

— И все это время он постоянно давал вам поводы для беспокойства?

Ответ я знала заранее, но все же приятно было услышать:

— Ни одного существенного.

— То есть, все эти годы он вел себя вполне примерно?

— Пожалуй.

— Но вам хватило всего пары неоднозначных событий, чтобы признать его виновным во всех грехах.

— События не настолько уж неодно…

— Вы ещё в суд со всем этим отправьтесь. К присяжным. А я с удовольствием выступлю экспертом на стороне защиты. Вот тогда и будем говорить об однозначности. Хотите?

Шумно выдохнул. А на слове «защита» чуть ли не скривился.

— Не говоря уже о том, что будет крайне сложно объяснить нормальным людям, как от секса по удаленке натурально лишаются девственности. И кстати…

Напрягся.

— Почему вы вообще наблюдали за ним все это время? Он чем-то изначально привлекал внимание? Выделялся на фоне других?

— Можно и так сказать.

— Так и скажите. Я слушаю.

Лео взял паузу на перекус: макнул печеньку в портвейн, зажевал, запил.

— Его обнаружили полицейские во время патрулирования. Дверь дома была открыта настежь, пошли проверить, все ли в порядке. Оказалось, что не все. Сначала нашли мертвую женщину рядом с входной зоной, потом его. По уликам — типичное ограбление и убийство. Потом выяснилось, что во всех официальных базах сведения о хозяевах и жильцах этого дома отсутствуют. Никаких записей. Опрос соседей тоже не дал ничего существенного. Но женщину они хотя бы видели и встречали на улице, а мальчика возрастом примерно десяти лет припомнить не смогли.

Звучало сухо, по-канцелярски, но, наверное, именно поэтому и жутковато.

— В заявлениях о пропаже никого похожего не было. Совпадений по ДНК не выявили. Объявления через прессу и так далее ничего не дали. В конце концов, решили, что речь идет о представителях какой-нибудь из малоизвестных религиозных сект, которые как раз обожают подобную секретность, на том дело и закрыли. Мальчика отдали в приют, откуда он попал в приемную семью. Обычная история. Наверное, о ней бы благополучно забыли, если бы примерно лет через пять не начались осторожные, но очень настойчивые попытки получить доступ к материалам дела.

Он говорил, а я мысленно сопоставляла официальные данные с тем, что видела своими глазами. И кое-какие странности Петера понемногу обретали хотя бы частичное объяснение.

— Это сразу выглядело странным. Потому что в вещдоках не было ничего ценного, сам дом давно и благополучно перепродали через муниципалов, претендовать на наследство или возмещение ущерба уже не получилось бы. И совсем странно стало, когда выяснилось, что объектом интереса было вовсе не имущество, а ребенок.

А мне вот не странно совсем. Человек всегда будет выше вещи. Хотя бы потому, что цену вещам определяет он сам.

— Сведения о несовершеннолетних — дорогой товар, если есть покупатель. Полиции повезло, что взятку предложили офицеру, что называется, старых правил… Любопытствующего задержали, и поскольку правонарушение проходило по повышенному классу опасности, допросы велись с пристрастием.

Лео помолчал, словно воскрешая в памяти события прошлого.

— Он отвечал через силу. Через очень много силы и песен. Отвечал непонятно, путано, и его слова были во многом похожи на горячечный бред. Но в конце концов проговорился о том, что мальчик должен вырасти рыцарем. Тем самым.

— Я так понимаю, тот человек не…

— Не выжил. Если вам это важно, я не желал ему смерти и делал все, что мог. Просто в какой-то момент он… В нем что-то оборвалось. И спасать стало нечего. А потом, на основании полученных сведений при участии коллегии было решено установить наблюдение. Вот и вся история.

А мне почему-то кажется наоборот. Ладно, оставим в покое вопрос о том, как Петер вообще оказался в этой самой академии и своем нынешнем подразделении — тут все ясно, как божий день. Но что они вообще хотели увидеть, наблюдая? Восхождение? Так увидели же. И снова недовольны?

— Дальше-то что?

На меня посмотрели рассеянно и удивленно:

— Дальше?

— Вы получили потенциального рыцаря. Пялились на него, бог знает, сколько лет. А зачем? Чтобы однажды испугаться и начать распускать руки… то есть, песни?

— Я не…

— Ну да, ну да. Спасали мир от чудовища. Я помню. Только какой именно мир, позвольте спросить?

— Вы не совсем…

— Может даже, совсем не. Я тоже предпочитала бултыхаться в привычном родном супе, до недавних пор. Пока шеф-повар не решил, что нужно освободить место для новых ингредиентов. И тут выяснилось, что мир-то, оказывается, разный.

Мне гордо и непреклонно заявили:

— Я думал о благе всего сообщества.

— Звучит красиво, но не забывайте уточнять, пожалуйста. Нашего сообщества. Песенного. Потому что миру людей это самое чудовище успешно приносило пользу. Возможно, даже спасало жизни. Станете спорить?

Не стал. Насупился и нахохлился.

— Я только мельком пробежалась по официальным сводкам, но и то поняла: форсы, в число которых он вашими же усилиями входит, вообще, ребята нужные и полезные. И без них точно будет хуже. Тому миру, который далек от вражды между рыцарями и песенницами. Тому миру, который…

Озарение всегда так приходит? Неожиданно, нелепо, но очень вовремя?

— Нам ведь он тоже очень нужен. Мир нормальных людей. По большому счету, без него мы — ничто. Мы не можем даже помочь друг другу своим даром, и если схватим насморк, лечиться идем к обычному врачу. Я уж не говорю… Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Так же и рыцари, наверное. Сами по себе — просто люди. И только в сочетании с нами…

Некстати вспомнился полет. А потом его виновник, мертво дрыхнущий в номере маленького отеля.

— Мы все чудовища, если честно. И пытаемся пожрать друг друга в борьбе за мир. Причем не свой собственный, а, по сути, чужой. Потому что он-то без нас справится, легче легкого, а вот мы без него — вряд ли.

Я не надеялась, что меня услышат. Хотя бы послушают, и то ладно. Первый шаг. Первый камень в фундамент, а там, глядишь, может и домишко какой построится.

И вообще, чудовище, оно ведь от слова «чудо», правда?

— А все эти междоусобные жертвы и разрушения… Вот лично вы сколько раз лоханулись на заре своей карьеры?

Сощурился.

— Вы всегда так прямолинейны?

— Настроение сегодня такое. Не располагает к прелюдиям. Предпочли бы, чтобы я зашла издалека?

— Нет, пожалуй.

— Так что там с ошибками? Много их было? Я свои помню все наперечет, и скажу честно: пальцев не хватит.

Вздохнул, признавая:

— Были ошибки.

— Конечно. Потому что я училась, вы учились. Вот считайте, что и он… учится.

— И чего нам ждать на выпускном экзамене?

Как-то по-особому прозвучало это коротенькое «нам». С явным подтекстом.

— Понятия не имею. Но тем и интереснее!

Разделить мой энтузиазм он не решился. Наверное, просто не дозрел. И хотя в зеленых плодах есть своя прелесть, я все же предпочитаю… читаю… читаю…

Ох, да. Совсем забыла же. Главное.

— Ваше наблюдение, конечно, штука напрягающая, когда о ней знаешь, ну да ладно. Бог с вами, наблюдайте. Но если вздумаете что-нибудь учудить, так и знайте: засужу. За препятствия законной хозяйственной деятельности малого бизнеса.

— Препятствия… Бизнеса… Чего?

— Не чего, а кого. Меня. Вот, ознакомьтесь.

Вчерашний контракт, так и оставшийся в кармане, оказался как нельзя кстати. Хотя бы для того, чтобы насладиться совершенно очумевшим видом Лео, вникающего в печатный текст.

Не знаю, где и как юристы клана Сантини добывали информацию о личности Петера, включая все необходимые реквизиты, но составлены бумаги были явно грамотно, так что по итогам чтения мистер Леонард Портер смог спросить только: