Не. За. Быть. Щит. Ок!

Последними шагами я оттолкнулся уже от колонн и перепрыгнул через парапет, сжимаясь комком в полете над разверзшейся бездной.

Это когда-то оказалось для меня самым сложным: отучиться от инстинктивно-нелепого раскидывания рук. Даже наглядные пособия и красочные рассказы инструктора помогали плохо. Пока не надоело зарабатывать вывихи из-за недостаточно плотной группировки при отработке общения с ловчей сетью, ничего не получалось.

Секунды свободного полета запомнились досадным сожалением, что ни хрена вокруг не вижу, а потом тугие ленты гриддера стиснули меня своим коконом, дернули и потащили прочь.

— Эйчи?

— Тут.

Все ещё, пока ещё. Вместе с дурными мыслями и навязчивыми вопросами. Или наоборот?

— Нас примут на ближайшем опорном.

Это должно меня успокоить или вдохновить?

— Ты как?

Учитывая, что Лахудра с её воем исчезла из наушника…

— Норма. Почти.

— После двух компрессов? — невесело хохотнул Рито. — Сказочник!

Двух? Откуда?

А, стыковка с гриддером приравнивается же. Но она прошла, можно сказать, незаметно на фоне всего остального.

— Что там вообще стряслось? — осторожно спросил Мекки.

Стоп. Как это — что? Все же должно было идти в трансляцию.

— Встречный вопрос: а что вы видели?

— Да считай, чистый калейдоскоп, — охотно начал рассказывать Полли. — Вспышка справа, вспышка слева, горизонт упал, потом все вообще волчком пошло.

Значит, камера свихнулась ещё раньше, чем на меня спрыгнул «паук». Очень радостное известие, ничего не скажешь. Пчёл разметало взрывом задолго до окончания сбора данных, а учитывая ребут…

У меня ничего нет. Вот вообще ничего. Кроме последней надежды на десантный трос.

— Ну телеметрию-то вы получили? Анита?

Она отозвалась не сразу и как-то неохотно:

— Передача шла прямо в эфир. Без записи.

То есть, только и исключительно на базу, пред чьи-то высокопоставленные очи. По особому распоряжению, все такое. И как можно предположить, далеко не в отдел статистики.

Не хотелось об этом сейчас вспоминать, но ползали по базе слухи, что время от времени высшее руководство развлекается играми на выбывание. За счет подчиненных, само собой. Стравливает друг с другом группы пешек, так сказать, а между тем делает ставки, попивая скотч хрен-пойми-скольки-летней выдержки. Уж не знаю, какие призы уходят победителю, а в проигрыше остается ясно, кто. И если сегодня такой игрой зацепило нашу вахту…

— Посадка!

Ох. Они-то сели, а я, скорее, плюхнулся кулём о взлетно-посадочную. Хотя Анита явно старалась сделать все как можно мягче, словно чувствуя себя виноватой.

Ленты гриддера, похоже, растягивали в шесть рук и дружно: я не успел очухаться, как конечности киселем расползлись в стороны, потеряв малоприятную, но все же опору. Потом кто-то дернул вверх щиток моего шлема.

— Живой!

А, это Полли. Как всегда, без церемоний.

— Кто давно по граблям не получал? — грозно прикрикнули на Портера откуда-то сзади, и тот, чуть втянув голову в плечи, уступил дорогу медслужбе.

— Вы б ещё его трясти начали, скны дти… — неразборчиво ругнулся парень с нашивками парамедика на форменной куртке, прилаживая сканер к сервисному разъему моего обвеса. — Сколько пальцев?

Я немного подумал и показал. Один. Под дружный гогот парней.

— Поюморить предлагаешь? Не советую. Шприцы все равно у меня длиннее.

— Ну что там, док?

— Похоже, можно обойтись без экстры, только плановой. Сейчас носилки подкатим и…

— Мастер-сержант Тауб?

Хоть полоса и была залита огнями, матовые обвесы одинаково массивных фигур словно впитывали в себя свет, не позволяя сомневаться: нас и впрямь навестили их чернейшества. Сейфы, при полном параде.

— Мастер-сержант Тауб? — повторил тот, кто видимо был старшим в конвое.

Медик недовольно тряхнул головой:

— Ваши дисциплинарные разборки сейчас не ко времени. Этому человеку необходимо оказать…

Его отодвинули в сторону. Не особо грубо, но без церемоний. А меня подхватили под локти и поставили на ноги. Только тогда масштаб катастрофы начал потихоньку проясняться.

— Эй, в чем проблема-то? — попробовал встрять Рито.

— Мастер-сержант Тауб задержан до выяснения обстоятельств.

— Каких ещё…

— Изнасилование гражданского служащего при исполнении.

Я ожидал услышать любую, даже самую фантастическую чушь, но только не что-то подобное.

Как? Кого? Когда? Да за каким чертом?!

— Значит, дверь и все остальное на сегодня отменяется?

— Полли, мать твою…

Терпение или что там у меня оставалось вместо него, разлетелось клочьями.

Я на полном автомате обернулся, забывая о том, что со всех сторон окружен сейфами, за что и получил удар шокера поддых. Медик затараторил что-то вроде «нунельзяжетаксчеловеком», но все это и прочий белый шум скоренько ушли в глубокую параллель от меня и моего окончательно отказавшего сознания.

Дарли

Прима появилась на сцене ровно за вдох до того, как я сподобилась бы таки пощупать и погладить складки мраморной тоги. Даже каменные и навечно застывшие они казались текуче-мягкими в отличие от плиссировки моей юбки, при особо незадавшихся движениях и поворотах мстительно царапающей колени. Причем почему-то больше левое, чем правое.

К тому же древний дяденька, заслуживший честь быть статуйно увековеченным, выглядел, тем не менее, вполне по-человечески, и вряд ли обиделся бы на мои прикосновения. Зато его нынешние потомки, несомненно, обвинили бы меня в святотатстве, посягательстве и нанесении ущерба ценностям. Семейным уж точно, если не культурным и историческим.

С другой стороны, если допустить, что даже каждая плашка начищенного до блеска паркета имеет происхождение, исполненное благородства и памяти славных времен, то даже дышать здешним воздухом, значит, нарушать, осквернять и посягать. Остается лишь удивляться весомости причин, вынудивших сиятельную контессу Аурелию Абруцци допустить в святыню своего дома такую дворняжку, как я.

— Надеюсь, ваше ожидание не было слишком скучным?

Оно было долгим. Очень. Времени хватило на несколько прогулочных кругов по залу, и ещё осталось. На размышление о том, что некоторые персоны совершенно зря считают исполнение церемоний краеугольным камнем собственного существования.

Долгим было ожидание, да. Но чтобы скучным?

— Разве можно скучать в окружении такого великолепия, госпожа контесса?

Легкая тень в её взгляде ответила мне быстро и утвердительно, но разумеется, сразу же была изгнана прочь, уступив место прежнему высокомерному льду.

Жаль… Чуточка глубины этим зеленым глазам вовсе не помешала бы. Но тогда они стали бы похожи не на драгоценный, а поделочный камень, что совершенно недопустимо. Можно даже сказать, неприлично.

Я заметила, она заметила, ставни захлопнулись, прелюдии закончились.

— Нам следует обсудить предстоящее мероприятие, — величественно изрекла контесса, повернулась и направилась прямиком в галерею, конца и края которой с моего места не просматривалось вообще.

Приглашение? Предложение? Приказ? Понимай, как хочешь. Если это в принципе необходимо понимать. Можно даже прикинуться дурочкой и вывести-таки эту неудачно одушевленную статую из равновесия, но…

Всегда есть но.

Ответственность, честь мундира, корпоративная этика — как ни назови, все равно придется идти следом и послушно ждать, когда беседа соизволит быть продолженной.

Контесса хотя бы не ускоряет шаг, и то хорошо. Можно продолжать пялиться на все вокруг. В том числе и на неё саму.

На строго уложенные локоны оттенка темного золота. На тонкую шею, не умеющую ни склоняться, ни кланяться. На угрожающе острые локти сложенных у талии рук. На черный бархат траурного платья, словно высасывающий из окружающего пространства и свет, и любые проявления жизни.