Стада мигрируют по тундре в поисках щедрых пастбищ. За ними семьями оленеводы. Найдут место и станут лагерем, возведут чумы. Кочевая жизнь у ненцев складывалась многими веками. В ней нет мелочей. Всё, даже любая загогулинка, имеет значение в суровом полярном быту. Но и ничего лишнего. Лишнее – обуза, тягость для упряжки. Оленям такая поклажа не интересна. Иной, заартачившись, падает на колени и, хоть ты его режь, не сдвинется с места. Доходит до такого, что взбешённый погонщик, особливо когда это молодой и тоже с характером, забивает чуть ли не до смерти упрямца.
Когда по времени наступает вечер, солнце спускается к горизонту, но не прячется, катится вдоль. Цвета начинают играть, менять тональность, раскрашивают местность весьма затейливо, разнообразно, любоваться тундрой в такие часы немалое удовольствие. Олени похожи на движущийся лес. Ветвистые рога раскачиваются, словно кроны под ветром. Иной раз подумается, что ими в озерцах размешивают горячую солнечную плазму, готовя, подобно малярам, краску, дабы заняться обязательными художествами, без которых тундра уже не будет тундрой, а так, серым пятном.
Чуть поодаль, за песчаными дюнами, шумит прибой. Море. Белое. Оно действительно белое. Это в южных широтах моря синие, как небо. Здесь же киты и те белого цвета, их так и зовут – белухи. Побережье выстилает белый спрессованный песок, по которому во время отлива можно ходить, даже ездить, как по асфальту. Но встречаются места, где он может и засосать, подобно трясине. Местные называют няшей. Прошлым летом пограничники чуть не утопили в коварной няше «зилок», еле выволокли трактором. За рулём сидел молодой неопытный солдат, проморгал, не объехал, увяз. Вот было мороки.
Чайки, бакланы, крачки постоянно барражируют над полосой прибоя. На берег выбрасывает рыбу, но бывает, и кита, и нерпу, погибших в шторм. Тогда у пернатых самоедов праздник чревоугодия, неимоверный гвалт, драки, скандалы. Птицы тут голодные, хуже собак, и кидаются на еду, словно в бой. По той же причине бывает, что незадачливые охотники, в основном неместные, иногда лишаются добычи. Подстрелят, к примеру, гуся или утку, а быстро добраться не смогут – всё, пиши пропало. Только к обглоданному скелету и поспеют. Морские птицы прожорливы. Опять же птенцы у них.
За взрослением потомства, своего и чужого, зорко наблюдают полярные совы. Окрас у них серый, в отличие от зимнего, снежно-белого. Сова чужих птенцов не трогает. Закон у них, что ли, такой? Но когда те подрастут, берегись. Лето короткое в тундре. Начинается мгновенно. Вчера ещё сугробы лежали, а сегодня, глядишь, сквозь не успевшие растаять сугробы полезла трава, низины усыпало пушицей, зацвела морошка. Через неделю вся тундра озеленилась, цветёт и поёт. Чтобы вырасти, окрепнуть и повзрослеть, потомству природа отпускает месяц-полтора. Надо успеть, иначе с Северного полюса быстро Королева возвратится. Вот оно и пылает, словно пожар, празднество жизни.
Куропатки, или как их тут зовут – куропти, высиживают по десятку и более детёнышей. Через месяц это прилично упитанные цыплята, вот-вот полетят. Мириады по кустам шныряют. Солдаты, отбывающие воинскую повинность в дислоцированных у моря ракетном и «пэвэошном» отдельных батальонах, а также на местной заставе Архангельского погранотряда, в свободное от боевого расписания время вооружаются палками и бьют куроптят на шашлыки. Обдирают перья прямо со шкуркой, насаживают на вертела и запекают в собственном соку. По вечерам над низкорослыми кустарниками вьются многочисленные сизые шлейфы от костров. Бойцы лакомятся молодым птичьим мясцом. Не сказать, чтобы им не хватало армейского пайка. Но еда из котла казённая, без изюминки, какая присутствует, к примеру, в домашней стряпне. А куроптятинка нежная, с дымком, пальцы проглотишь. В котелке и чай заваришь из трав, также с дымком. Красота!
Конечно же, летом веселее. И порыбачить можно. Причём так просто всё: леска и крючок. Наживка летает тут же. Из рогатки подстрелить неуклюжего баклана труда не составляет. Насаживают небольшими кусочками мясо и закидывают, конец закрепляют в песке заострённой палочкой. Примитивных таких удочек штук пятнадцать-двадцать. Пока все закинешь, глядишь, на предыдущих уже и улов. Возвращаешься, вытягиваешь. Через одну, как правило, есть. С ладонь, а то и больше, трепыхается. За час ведро камбалки – запросто. На маслице постном или так, на шампуре зажарить. Свежая, сочная, вкусная, да под стопочку, если уставом не запрещено. Где ещё такой рыбки отведаешь? В магазине, на большой земле, конечно, не та.
Словом, парни отрываются по полной. Начальство на такое жестокое браконьерство закрывает глаза. Чем ещё молодых мужичков порадуешь в глухих местах, так далёких от цивилизации, что глядишь, и озвереть недолго? Ну, крутят фильмы три раза в неделю (это если лётная погода), ну, самодеятельность организовали. А что ещё? Только служба, служба, служба.
Но лето – и труд. Навигация! За короткий период необходимо запастись продуктами, углём для котельной, бензином и соляркой для техники и многим ещё. Зимой-то транспорта другого, как самолёты и вертолёты, нет. Что на них перевезёшь? А летом – корабли. Подходят и становятся на рейде, от них к берегу грузы доставляют плашкоутами, самоходными баржами, которые в прилив заплывают чуть ли не в посёлок. Потом, в отлив, с задранными носами оказываются почти полностью на суше. К бортам подгоняют технику, и начинается разгрузка.
Работа авральная. Лопатами, в основном. Чем же ещё? «У солдата, у солдата, кроме, кроме автомата, обязательна лопата». Разгрузить плашкоут – попотеть изрядно. И тут в помощь солдатская смекалка, как без неё-то! Ракетчики первые придумали разгружать скребком от бульдозера. Приварили металлические тросы по бокам. Подгоняют «гэтээску»[35], цепляют. Трое заносят скребок на кучу угля, сами налегают сверху, а водитель даёт малый задний ход, зорко следя, чтобы приспособление не рухнуло с борта вместе с бойцами. Загребают внушительную порцию и волокут к краю палубы. Внизу, плотно прижавшись к плашкоуту, ожидает бортовой армейский «зилок». Две-три протяжки, и кузов полный. Можно везти в родную часть на угольный склад. Разгрузить машину намного проще. Опускают борта, и человек пять на разные стороны проворно раскидывают уголь за несколько минут. Хитрое разгрузочное приспособление у себя с готовностью внедрили сначала пограничники, а потом и «пэвэошники»[36]. Председатель местного колхоза, наблюдая, в какие рекордные сроки солдаты управляются, попросил командира ракетчиков помочь и его хозяйству. А за это…
После навигации художественная самодеятельность у ракетчиков пополнилась современными гитарами, ударной установкой и клавишным синтезатором, приобретёнными за вполне законные трудовые деньги. Вот уж радости солдатикам! В те годы в армию приходило немало самодеятельных и даже профессиональных музыкантов, певцов, чтецов, поэтов. Такие концерты у себя в клубе устраивали! Даже гастролировали в колхозном доме культуры. Население не знало, как и благодарить. Места глухие, дикие. А тут настоящие электрогитары! Да ещё парни, как на подбор, красавцы, крепыши. Девушки так и млели. Местные ребята изнемогали от ревности. Однажды случилось такое чрезвычайное происшествие, ни в одном кино не увидишь, целое побоище, куликовская битва, были даже санитарные потери. Велика гормональная власть над взрослеющими отроками. Трубя, как лоси, готовы не на жизнь, а на смерть биться за какую-нибудь облезлую лосиху. Закон природы. Куда против него?
Замполит по просьбе председателя колхоза и заведующей ДК, посовещавшись с командиром, разрешил выступление самодеятельности в одно из воскресений. Да ещё вдобавок распорядился, помимо концертной бригады, прихватить на вечер солдат, отличников службы. Заведующая попросила поиграть на танцах. Концерт прошёл, естественно, на бис. Девушки поселковые по законам наследственности, а у каждой в тех краях в родне политические каторжане, дворяне там всякие, репрессированная элита, одним словом, были настоящими красавицами. Мужичкам тамошним пришлось отсиживаться по углам, скрипеть зубами и злобу накапливать. Накопили в преизбытке, глядя, как ненаглядные обжимаются в медленных танцах с ракетчиками, а некоторые, что посмелее, вообще целуются, не стыдясь.
