– Хочешь, от себя ещё выпишу. А что, я тоже не последний человек в нашем деле. Как-никак будущий гетман моей ридной нэньки. Но это, братец Олег мой Лелег, сам понимаешь, ныне глубокая тайна.

Оба замолчали на некоторое время от серьёзности высказанного. Олег вообще помрачнел, когда понял, что Хмель и про Лелега от князя, дорогого учителя, друга и отца, узнал. И который теперь так далеко, что жизни не хватит для новой встречи. Когда неожиданно над противоположным берегом Днестра показалась ярко светящаяся в лучах заката парочка черногузов, он вдруг ясно, до мелких деталей вспомнил, как высвобождал раненого аиста из коварного кустарника кизила, как храбро защищала своего суженого аистиха, как они потом втроём не без приключений добирались до Рашкова. Господи, да неужто те сейчас кружат над нами? Черногузы, будто услышав его мысли, сделали вираж в их сторону, потрещали клювами, после чего полетели куда-то в глубь молдавской территории. Может, привет передадут… ей?

– Послушай, Богдан, а ты не знаешь…

– Знаю, братик, всё знаю, – Хмельницкий нахмурил брови, на лице мелькнула тень, что сразу же приметил Альгис, сердце у него так и зашлось. – Мои люди перехватили посланца с бумагами от Порты. Ильяш вызвал в Стамбул обоих сыновей. Так ему великий визирь, мать бы его… велел.

– Сыновей?

– Ну да, одного из них будут готовить на Княжество. Следом и второго.

– А дочь? – голос у Олега, то есть Ольгерда, совсем сделался не командирский, даже задрожал, как при неврастеническом припадке. – Не томи, говори.

– Ты мужественный человек, принимай, как есть. Михаэлу, невесту твою, когда Ильяша арестовали, прямо из дворца похитили, перебив и стражу, и кое-кого из родни самого Ильяша, взявшихся за сабли. Я уже разослал своих шпионов, куда только можно. Не сегодня-завтра сведения прибудут. Но, судя по всему, к Сигизмунду отвезли. Так, по крайней мере, варшавские осведомители в Стамбул докладывали.

– Он, собака, на Михаэлу давно глаз положил. Своих мало. Кобель блудливый. Изрублю гада! – Ольгерд даже зубами заскрежетал, кулаки сжал, глаза сощурил. – Кто же похищал, может, ведаешь?

– Да… без любимой тобою татарвы не обошлось. Не всех, видать, повырезал тогда, – Богдан вдруг умолк на секунду, взгляд сделался отрешённым, как будто раздумье негласное посетило. – Ты уверен, что Хабибрасул подох?

– На колу-то? К голове пук соломы просмолённой привязали да подожгли. Подох, конечно. Почему спросил?

– Напоролись как-то на рассвете мои сорвиголовы на крупный татарский отряд. Произошло всё неожиданно, как для них, так и для моих. Мои оказались шустрее, среагировали мгновенно, дали по татарам традиционный дружный залп из мушкетов. Страшная, скажу тебе, вещь, залповая стрельба. Ну и, как полагается, дёру во все копыта. Татар-то было числом в десятеро больше. Пока то да сё, мои в сумерках растворились. Но потом в один голос твердили, что верховодил у татар не кто иной, как… Хабибрасул.

Призадумался новоиспечённый пан Ольгерд Смигаржевский. Всяких чудес на войне насмотрелся. Был случай, басурманин трое суток на колу просидел да жив остался. Потом как зверя диковинного возили повсюду, людям показывали. Любопытно, что до пленения страдал редкостным для всадника недугом – почечуем. Дык после кола хвороба напрочь ушла. Один из лекарей тогда ещё пошутил, что процедуру сию надо ввести в широкую медицинскую практику.

– Нет, не он это, – Ольгерд, прикрыв глаза, пытался просмотреть эфирный фантом Гиреева родича, эманаций, характерных для живого существа, не почувствовал. – Мёртвый, вне сомнений. Этот – кто-то другой.

– Выясним, – Хмель опять оживился, решив сменить тему. – Когда это он успел разглядеть её, Михаэлу твою?

– Сигизмунд? Успел когда-то, обносок. Наверно, в то время, как Ильяш с посольством приезжал. Михаэла наверняка с ним была. Старый осёл! Для пущего впечатления с собой дочку брал. Такую не показывать, а прятать от людских глаз надобно. Господи, дай сил!

– Не казнись, брат. Вас оберегает сам Архангел Михаил. Икону-то не потерял?

– Бог с тобой, Хмель, скажешь тоже! Мы уже и церквушку в честь него ставить начали, на берегу, подвальный этаж покрыли, там она, с другими образами, со свечами. Как зеницу ока стерегут казаки. Да и батюшка у нас такой, что…

– Отец Александр? Слышал, как же. Очень любопытная личность, по секрету скажу тебе. Не догадываешься, кто послал его сюда?

– Мелькала мысль. Чую, непростой батюшка. Но разговорить не получилось. Удивительно умеет отвести диалог, даже не начавшийся. Скрытен необыкновенно, хотя рот не закрывается ни на минуту. Шутками, прибаутками да побасенками сутки напролёт сыплет направо-налево. И что интересно, везде он. И тут, и там одновременно. Обо всём ведает, все мысли прочёл, выводы сделал. Дьячки у него, кабы не рясы с крестами, точно подумаешь, оборотни. Появляются из ниоткуда, так же незаметно исчезают.

– Ты бы знал, что творил в молодости. Тот ещё живодёр. Турок нарубил столько, что можно было бы целый город заселить. Да и шляхты столько же. Потомственный казак! В нужные руки Архангел тебя отдал. Великолепный организатор. А проповедник, в народе говорят, от Бога. Причём напрямую, из божьих уст да в маковку.

– Да я и сам знаю. Теперь-то уж точно знаю, – Олег горестно усмехнулся, опять вспомнив князя Яноша, свои раздумья вещие о том, что лишь в делах богоугодных да при верных сподвижниках души обоих будут время от времени соединяться. – Буду просить его молиться за солнышко моё. Как я сам ему, Отцу нашему небесному, поклоны бью денно и нощно. Да за близких друзей.

– Кто сейчас в Яссах господарь, дай бог памяти, Штефан Второй Томаш?

– Он, родимый. Вроде неплохой человек.

– Все неплохие. Особенно, когда с народа кровь пьют, – Хмель брезгливо передёрнул плечами. – Но да ладно, человек действительно вроде наш. Новый султан ждёт его в Стамбул скоро. Вручать право на царствование. Но имею сведения, что и Сигизмунд прислал ему требование прибыть на переговоры. Хитрый шишига. Будет агитировать в свою пользу шпионить у османов.

– Так он поедет?

– Куда ж ему деваться-то, несчастному? Постой, не хочешь ли…

– Именно! – блеснул глазами боярин Рыдван, Хмель даже прищурился. – С хоругвью да при полном параде!

Возникла пауза. Громко каркало вороньё, тучей кружившееся поодаль, за холмами. Причём туча была такая, будто гроза на подходе, даже солнце затмила. Богдан поднял голову, приставил к бровям ладонь, чтоб не слепило. Рассмеялся.

– Сейчас бомбы метать начнут. Это они дикие виноградники атакуют. Обожрались наверняка, захмелели. Ягоды нынче сладкие, перебродили уже. Надо бы нам, братик, прятаться. Что же не ведёшь в хоромы царские? Что, али не выстроил?

– Да я со своими гусарами.

– Вот те раз, боярин. Дык какой же правитель, коли дворца своего нет? Молодую жену, что ли, в казарме поселишь? Или вообще в конюшне, там почище будет, казаки ведь за конями ухаживают лучше, чем за собой. Негоже сие, негоже. Пора начинать дистанцию выстраивать. С народом, но на расстоянии. Иначе на голову сядут. Это не в поле против татар. Тут, брат, дипломатии начинаются. Политес, так сказать. Саблей махать поменьше, головой работать почаще. «Ой, чий-то кинь стоить, сывая грывонька».

Хмель пел, и глаза его блуждали за облаками. За тучей вороньей, там, в самой синеве, где виделось что-то своё, Олег того так и не разобрал. Душевно звучал голос будущего гетмана, красиво, образно. Да он талантлив безмерно! Тронуло за душу, да так, что чуть не прослезился, естественно, размышляя о своей ненаглядной Богом данной Михаэле. Но боли в сердце уже не было. Наоборот, чисто так сделалось, ясно.

– Пожалуй, ты прав. Хоругвью, прямо в логово зверя. Я казаков пришлю для сего похода, человечков этак с полтыщи. С татарвой разбираться тебе уж негоже, боярин. Хоть и чешутся, я гляжу, ладони, с сабелькой покуражиться. Ладно, дорогой, пошли, в самом деле, куда-нибудь схоронимся. А то чернилами обляпают с ног до головы. Вона, сюда уже кружат. Кишки после жардели[30] у них необыкновенно слабые.